Интервью Ольги Арефьевой «Нашему радио»

Интервью Ольги Арефьевой «Нашему радио» для программы «За сценой» 19 января 2005 (фрагмент)

Наше радио: — Давайте начнём со спектакля. Он очень меня заинтересовал. Где вы нашли эту «перформанс-группу» — так они себя называют?- «O.V.O»?

Ольга Арефьева: — Это не они, это мы. Эта группа, собственно говоря, начала образовываться с меня, и люди подбирались понемножку, по одному. Первое время у меня возникло желание сопровождать концерты каким-то необычным визуальным рядом. Например, на некоторых песнях у нас выходили голые лысые, совершали какие-то действия, махали флагами или делали ещё что-то. На «Нашествии» уже вы могли нашу голую лысую девушку видеть с фонарями и с шестом. Кроме того, я уже полтора года веду тренинг «Человеческая комедия». Для меня он вроде как хобби, а с другой стороны — дело из тех, которые дают очень много. С этого тренинга тоже кое-кто постепенно стал ко мне приближаться, у нас появились взаимные интересы, они мне стали помогать на концертах. Это были разовые вещи: иногда, например, на Новый год выйти в костюме Зайчика и смешно по сцене поколбаситься, пока директор в виде Деда Мороза что-то объявляет. С тех пор даже этой девушке приклеилось имя Заяц. Или помочь мне с переодеванием и реквизитом в сложных концертах. И так постепенно люди собрались. Потом я встретила такого человека Мишу Худорожкова, это достаточно безумный человек с глобальными фантазиями. У него папа — изобретатель в области космоса, а он сам — изобретатель вообще в области всего. Невероятные эффекты, работа со стихиями — этим всем он бредит. И главное, что у него всё получается — конструировать реквизит, какие-то аппараты… В общем, такой человек в театре позарез нужен. Со временем он стал у нас главным — т.е. руковожу, в общем-то, не я. Многое решаем коллективно.
Почему «перформанс-группа» — просто слово «театр» дискредитировано. То, что мы делаем,- вещь авангардная, абстрактная и, в общем, неописуемая, а у людей к слову «театр» уже есть длинный ассоциативный хвост. Стоит сказать «театр» — все начинают кривиться, потому что театр — место, где люди не своим голосом говорят чужие слова. У нас слов нет, у нас — тела и стихии: огонь, вода, ветер, пространство. Мы не даём конкретные расшифровки каждого образа. Зритель сам поймёт, сам сделает какие-то выводы из этого и придумает сюжет. Но идеи, которые мы развиваем — не какие-то наши фантазии — это сила, которая вошла в нас. У театра за спиной явно стоит реальная энергия. И она стала очень настойчиво в нас стучаться, требовать действий. Для меня это всегда признак того, что надо брать и делать. Таким образом, одно из моих хобби настолько увлекло, что вещи, в общем-то, хорошо проверенные и знакомые, вроде концертов, для меня стали не то что менее важными, но примерно равными по важности.

НР: — Насколько я поняла, всё-таки Вы участвуете в отборе людей, которые задействованы в этом спектакле?

ОА: — Отбора как такового нет, но, разумеется, выбор есть, антропологический. Я смотрю, кто что может. Люди, которые находятся близко к нам и способны что-то сделать, они естественным образом примыкают. Скажем, у нас есть мальчик Андрей, который обладает ну абсолютно безупречным телом, разумеется, он у нас в половине сцен с обнажёнкой. И есть девочка Лена, которая точно такого же роста, такой же комплекции — из них получилась пара «голых лысых», которых вы видели на концертах.

НР: — Это мальчик и девочка?!..

ОА: — Это мальчик и девочка, да. Такая, андрогинная пара.

НР: — Они просто так похожи…

ОА: — Да — ну вот мы действуем исходя из наличия. Есть пара андрогинов — это образ. Есть кто-то, кто даёт идеи, кто-то поёт, шьёт, двигается, кто-то вообще всё это двигать может.

НР: — Вообще, поразительная пластика у всех, я поэтому и спрашиваю, где вы их нашли, — в театре или…

ОА: — Я могу рассказать, где. У нас есть один учитель. В своё, совсем, в общем-то, недавнее, время, нам свернул головы Антон Адасинский, руководитель театра «Дерево». Они недавно переехали обратно в Питер после десяти лет триумфального скитания по чужбине. И мы были на мастер-классе, а потом поступали в школу «Дерево», когда туда был набор. Из нашей группы туда взяли двоих. Меня, кстати, не взяли. Я думаю, потому что Антон понял, что я занимаюсь другим и не смогу всё бросить… Но у нас с ним огромное количество общих вибраций. И вот Антон сейчас — он нам не руководитель, он нам не папа, не гуру и не куратор, но фактически мы его ученики, т.е. мы свои действия сверяем с тем, что он бы сказал, как бы он это оценил. Потому что он для нас, в принципе, эталон и вкуса, и силы, и безупречности, и энергетической мощности. Я думаю, что мы с ним ещё будем каким-то образом контактировать и, может быть даже, будет дело общее, но в принципе мы абсолютно независимое образование в Москве.

НР: — Как расшифровывается «O.V.O»?

ОА: — Во-первых, «O.V.O» — это яйцо, если кто-то не знает. Латинское слово, достаточно редко применяемое, но его производные «овал», «овуляция» всем знакомы. Во-вторых, это расшифровывается как, например, «Оригинальные Визуальные Объекты». Можно придумать ещё какие-то расшифровки. Для нас символ яйца значит очень много. Те, кто придут на спектакль, увидят, — у нас там есть эмбрионы, есть насекомые или драконьи образы — а эти существа тоже вылупляются из яиц. И вообще форма яйца символична. Кастанеда, например, писал, что человеческие поля имеют форму светящихся яиц. И то, чем мы занимаемся в этой жизни, на этой земле, — мы вылупляемся из своего светящегося яйца. Т.е. мы ищем возможность стать чем-то бо’льшим, чем просто светящееся яйцо. У него есть такое понятие — потеря человеческой формы. Театр — он, в принципе, об этом. Это не какая-то там труппа актёров, наш театр — это компания людей, уже в определённой степени видящих, или идущих к этому. Цель — не спектакль, не деньги, не успех, цель театра — просветление его участников.

НР: — Насколько я сейчас уже начинаю понимать из разговора, сюжета спектакля нет, или всё-таки есть?

ОА: — Сюжет есть, но это вещь подсознательная, нет прямого мессиджа, а есть мессидж гораздо более глубокий и, на мой взгляд, гораздо более доходчивый: тот, который неописуем на словесном уровне.

НР: — Когда будет полностью показан спектакль?

ОА: — Мы собрались сделать полную премьеру 18 февраля в Каминном зале Центрального Дома Работников Искусств. Хотя я уже начала задумываться о том, не сделать ли нам сразу, например, 10-15 представлений подряд с мощной рекламой. На зрителей это действует как потрясение и, в общем-то, это зрелище дорогого стоит. Оно сложно в подготовке и осуществлении, и это не просто какое-то там развлечение.

НР: — Мнение всех присутствующих в зале было: это что-то удивительное, очень красивое…

ОА: — Ну, да, я всегда любила красивое, хотя у меня странные представления о красоте. Я, скажем, фотограф, и любила фотографировать именно обнажённое тело и странные пространственные эффекты. Думаю, это тоже наложило свой отпечаток…

НР: — Обнажённые тела — они все очень красивые, очень правильные — смотришь, и приятно…

ОА: — Кстати, обнажённое тело — это очень коварный объект, потому что, если его неправильно осветить, оно превращается просто в мясо. И если недоборщить со вкусом, то получается какая-то порнуха. Чтобы тело выглядело высоким искусством, чтобы оно было художественным, нужна очень большая сложная работа со светом. Собственно, мы её и провели.

НР: — А почему всё-таки «Калимба»? Этому есть какое-то объяснение?

ОА: — Объяснения нет. Я сама не понимаю, почему это так называется. Вот сейчас шла, думала — может, нам как-то по-другому назвать? Но смысл не в этом. Смысл — во впечатлении, которое остаётся от этого сочетания звуков.

Расшифровка Лены Калагиной