Максим Капитановский. Всё очень непросто.

Максим Капитановский в разное время то играл в Машине Времени, то был там звукооператором, то был там никем, и книга во многом об этом — но не только. Ну, как у Данелия — вроде и о своей жизни, но мемуарами режиссёра это никак не назовёшь… (сканировано с книжки)

Ольга Арефьева

Ресторан был старый и китайский, построен еще во времена великой и нерушимой дружбы. Раньше там подавали грибы Сян-гу и молодой проращенный бамбук, а теперь только сомнительные помидоры. Но оформление в стиле китайского вокзала средней руки осталось почти без изменений. В свое время над тем местом, где сейчас находился оркестр и бар, борзый художник изобразил десятиметровую фреску о русско-китайской дружбе. Фреска была написана щедрыми красками с использованием яичных желтков и в местах, не подвергнувшихся изменениям, так и светилась яркой, палитрой.

По приказу партии и по собственному вдохновению безымянный микеланджело изобразил громадный праздничный стол, ломящийся от яств в стиле модного тогда фильма «Кубанские казаки». За одним концом сидело человек 15 (видимо, по количеству республик) русских, узбеков, татар, евреев и т.д., за другим — такое же количество китайцев. В центре стола великий кормчий и правофланговый культуры и науки, председатель Мао Цзэдун застенчиво и подобострастно через стол пожимал руку отцу народов, другу детей и физкультурников, знатоку языкознания тов. И.В.Сталину.

Причем стол был такой ширины, что, если соблюдать все пропорции, великие люди, чтобы дотянуться друг до друга должны были бы очень сильно наклониться, или вообще, частично прилечь на стол. По вполне понятным соображениям (желание остаться на свободе да и вообще, в живых) художник наклонить вождей не посмел, а просто впал в некоторый импрессионизм, удлинив их руки до соединения, при этом рука тов. Сталина была, естественно, несколько длинней руки великого кормчего, что и дало возможность народу перефразировать известную песню:

Будет людям счастье, счастье на века — У советской власти длинная рука.

Несколько лет посетители любовались и радовались на дружбу и качественное питание вождей и их приближенных, но потом грянули 20-й и 22-ой съезды, Н.С.Хрущев разоблачил культ личности, и Сталин стал сильно непопулярен. Союз художников прислал профессора (общепит никогда бы сам не догадался), который закрасил характерное лицо вождя, нарисовав на этом месте обыкновенную русскую морду.

Шли годы, людские дела и поступки закономерно отражались на фреске как на портрете Дориана Грея. Мао Цзэдун, начавший поругивать из Китая советскую власть, был заменен на простого китайца с честным и раскосым лицом. Таким образом, простой русский, горячо пожимающий длинной рукой руку простому китайцу, прекрасно вписывался в известную тогда формулу «Русский с китайцем — братья на век», но китайцы, по-видимому, мало заботящиеся о фреске, устроили известную провокацию на острове Даманском, и разгневанная бригада патриотически настроенных художников быстро замалевала их румяными русскими комсомольцами, по виду напоминавшими бывших детдомовцев, а ныне бригаду коммунистического труда. Причем закрашены были только сидящие, и диковато косили глазом представители разных национальностей на то, как их бравый русский предводитель жмет руку явно бригадиру приятных комсомольцев, почему-то китайцу. Чтобы не отрывать настоящих художников от их соцреализма, местный ресторанный мазила встал на стремянку и, не мудрствуя лукаво, пририсовал последнему китайцу темные очки, моментально превратив его в слепого.

Еще позднее, во время борьбы с алкоголем фужеры, находящиеся в руках у некоторых участников этой потрясающей пьянки, были заменены на национальные флажки, а бутылки на столе — на блюда с теми же помидорами. Последний штрих внес новый директор ресторана, узнавший из газет о предстоящем отделении некоторых республик. Он приказал удалить все национальные признаки, а на флажках нарисовать нейтральные олимпийские кольца.

В результате на фреске оказались изображены тридцать человек в бесформенной одежде, видимо, имевшие какое-то отношение к спорту, плюс один стройный симпатичный слепой, напрягший длинную руку, чтобы выдернуть своего визави на другую сторону. Все они нагло улыбаются и жадно поедают помидоры за громадным правительственным столом.


Если вы думаете, что написать худшую песню проще простого, вы глубоко заблуждаетесь. Оказалось, гораздо труднее, чем я ожидал. Для начала пришлось себя представить лопоухим болваном, мучающим композиторов безумными текстами, вжиться покрепче в этот образ. Это-то мне удалось без труда. Достаточно было дня три к ряду .посмотреть телевизионные музыкальные программы и выкурить четыре пачки «Беломора». Получился вот такой шедевр:

Солнышко светит, цветочки цветут,
девичьи глазки мне спать не дают,
брови — дугою и нежный овал
крепко мне в душу однажды запал
и белый свет мне не мил уже стал.

Больше не стану я выпить нигде
и подниму я успехи в труде,
первым в работе стараюсь я стать,
станешь тогда ты меня замечать
и свиданья свои мне обещать.

Радуга в небе и птички поют,
двое влюбленных по травке пойдут
я твою руку возьму в сбой кулак,
светят мне губы твои, как маяк,
будет с тобой у нас счастье — нештяк, вот так.

Стану хвалить я одежду твою,
скажешь тогда ты мне робко «люблю»
будет счастливая наша семья,
вместе поедем в другие края,
потому что люблю -тебя я…

Вот примерно в таком разрезе, а особенно, как я считаю, удался припев:

Дождик капелью стучится: кап — кап,
купим с тобою мы плательный шкап,
поезд колесами дробит: тук — тук,
ты — мне друг и я — тебе тоже друг.

Причем в первоначальных вариантах вместо «купим с тобою…» было «стану ходить за тобой как араб», но, твердо решив воздержаться от политики и национального вопроса, я переделал на бесполый «шкап».

Полюбовался на произведение, представил, как поет его какой-нибудь серьезный певец в сопровождении оркестра, и так мне стало приятно — прямо кайф.

Итак, закончил я творческий процесс, отпечатал в трех экземплярах, название придумал залихватское «Песнь о любви» и побежал всем показывать. Однако настоящего искрометного успеха не имел: «Слабовато, — говорят, — а местами не в размер». И никто не сказал: «Козлиная ты рожа!»

Я, честно говоря, такой критики не ожидал. Обескуражился. А меня утешают: «Ладно уж, не расстраивайся — бывает хуже».

Как же, думаю, хуже? Опять не получилось? Еще раз перечитал — хуже некуда. Расстроился по-настоящему — ни хрена из меня не получается. Но я — упрямый, это дело сразу не бросил.

Работали мы в одном концерте с композитором, автором нашумевших шлягеров «Вишневая метель» и «Татьянин день», в общем с Мигулей. Сидит он как-то у рояля между концертами, что-то наигрывает, тут я к нему со своим эпохальным и подкатился. «Вот, — говорю, Володя, текст не посмотрите?»

Он видит, что я не с улицы, вроде как при артистах, поэтому сразу-то не погнал. После первых, двух строчек его перекорежило всего. Я обрадовался, но скрываю. Он взял пару аккордов и говорит: «Как-то у вас тут с размером — не того». Я его горячо заверил, что в одну секунду подработать могу, только бы музыка была хорошая (на самом-то, деле я над размером целый месяц работал, все старался, чтоб погадостнее вышло).

В общем он еще некоторое время попел, потом говорит: «Ладно, вы мне экземпляр оставьте, я на досуге подумаю и вам сообщу».

Так все-таки настоящего торжества и не получилось. Понимаете, не было у меня стопроцентной уверенности, что песня — худшая. А когда я по телевидению услышал: «Плейбой- клевый такой, мой милый бэйби, одет, как денди, с тобой я — леди, я так люблю тебя», меня охватила черная зависть и окончательно стало ясно — не в свои сани не садись.