Прямой эфир на «Радио Ростова» (Ростов-на-Дону). 24 февраля 2018 г.

Ведущий – Денис Малышев


[Звучит песня «Асимметрия»]

— Добрый день! Прямой эфир на Радио Ростова, у микрофона Денис Малышев. Сразу представлю нашего сегодняшнего гостя, а точнее гостью. Ольга Арефьева, бессменный лидер группы «Ковчег», сегодня заглянула к нам в студию. Ольга, добрый день!

— Здравствуйте, здравствуйте.

— Сегодня у Ольги Арефьевой сольный концерт в «Борода-баре» в Ростове, в 19:00 открывают двери. Выйдете, Ольга, во сколько?

— Немного попозже. Пока все зайдут подождём.

— А вы вообще долго томите свою публику?

— Мы не томим. Обычно само руководство клуба знает, как у них принято, плюс у них рука на пульсе, они видят: пришли зрители, не пришли, ещё тянутся, ещё раздеваются. И они нам, как правило, говорят.

— В общем, ровно в 19 не начнут, это главное, поэтому будет время, если вдруг опоздаете – не переживайте.

— Опаздывать не стоит на самом деле.

— Это однозначно. Кстати, не любите тех, кто опаздывает?

— Бывают разные ситуации. Если это рок-концерт, где всё сверкает, фигачит и грохочет, то опаздывайте сколько хотите. Но сегодня будет сольный концерт, в котором требуется предельная концентрация и от меня, и от зрителя. И если кто-то в это время начнёт приходить, вносить с улицы морозное поле, громкое топанье, это точно помешает всем. Так что лучше вовремя.

— Топанье точно будет, потому что сугробы, за окном продолжает мести, Ростов оказался в снежном плену. Ольга, ваш любимый сезон, время года какое?

— Я не привязана к сезонам. Мне нравятся разные сезоны по-разному. Снежное время мне нравится, потому что оно светлое и яркое. Что-то мрачное, пронзительный ветер – вот это, наверно, всем неприятно, мокрота какая-нибудь. Но тоже в общем по-своему хорошо, если у тебя есть дом, камин, кошка. У меня что-то из этого есть, но не всё. (смеётся)

— Дайте угадаю, кошка?

— Нет.

— Камин?

— Нет (смеётся) Просто дом, то есть просто квартира.

— Ольга, первый вопрос, который задают простые индусы при встрече…

— «What country?»

— …После «Из какой страны?» или «В первый раз в Индии?» – «Из какой ты касты?» – спрашивают они своего собеседника. Вы знаете, их четыре, вы из какой?

— Интересный вопрос, никто у меня этого не спрашивал.

— Так какой же ответ? Возможно, в вашем случае есть пятая каста? (смеётся)

— Я не знаю. Может быть, где-то между кшатриями и брахманами. Я не совсем брахман, но я и не совсем кшатрий. Я не люблю войну, соревнования, победы, спорт, олимпиаду.

— Вообще никакой спорт?

— Вообще. Никак.

— То есть за олимпиадой не следили?

— Нет, только за курьёзами. (смеётся) Зато я очень люблю мысль, текст, мелодию – абстрактное искусство. Они абстрактные, но они не абстрактные, сами понимаем. Они влияют на человека очень сильно и иногда больше, чем удар боксёрской перчаткой. (смеётся)

— О том, что вы не любите войну, вся страна узнала в 95-м, достаточно широко все это поняли. (смеётся) Песня, одна из самых известных, настолько известных, что, наверно, в какой-то момент это вас даже задевало, что люди думали, что у Ольги Арефьевой только одна песня «На хрена нам война».

— Чаще крутили «Дорогу в рай».

— Странно, мне кажется, они обе были как раз на волне. Давайте попробуем развеять пару мифов, которые связаны с вашим именем. Почему-то до сих пор кто-то убеждён, что Ольга Арефьева – это растаман, а если не растаман, то хиппи.

— Пусть называют хоть горшком, главное в печку не ставят.

— (смеётся) Был такой Горшок, музыкант.

— (смеётся) Да, пусть не заставляют вместо него отдуваться.

— И, соответственно, никаких веществ, расширяющих сознание, в вашей истории нет?

— «Ширяющих» сознание веществ мой организм не видывал. Зато видывал людей, которые используют их, на близком расстоянии. Честно говоря, это настолько неприятное переживание и настолько запоминающееся, что у меня сформировалось довольно чёткое отношение к этому вопросу.

— Мы как раз говорили о мифах, ВКонтакте уже кто-то отвечает на вопрос «а кто такая Ольга Арефьева?» – «Главная раста-исполнитель России». Вот только что мы развеяли.

— Недавно где-то читала, что я звезда готик-сцены и разный такой подобный бред. (смеётся) Давайте ещё что-нибудь придумаем эдакое! Давайте скажем, что я – бард? Вот, самый отличный миф. С гитарой же? Песни пишет? Поёт?

— Автостопом путешествуете?

— Был эксперимент несколько лет назад, лет уже 15. Мы ездили к подруге в деревню, которая от Москвы в двухстах километрах по прямой. И вот на этой прямой мы стопили на обратной дороге, потому что как-то неудобно получалось через другой транспорт, надо было в какой-то город, там пересадка, вокзал… А тут мы подняли руку, и нас довезли. В общем, понравилось.

— А попробовать повторить?

— Это не мой образ жизни, но эксперимент был, скажу честно.

— Можно назвать его удачным.

— Можно назвать удачным, да.

— Три ситуации, в которых невозможно представить Ольгу Арефьеву?

— Блиц-опрос что ли? Чтобы я тут быстро придумала?

— Хорошо, давайте только одной ограничимся. Немного поиграем в ассоциации может быть?

— Давайте вы сами придумаете? Вы же умный человек! (смеётся)

— Хорошо, за плитой вас можно увидеть?

— Наверно, если очень долго смотреть в подзорную трубу, примерно год, то какой-то день можно поймать. (смеётся)

— То есть долгое-долгое наблюдение. (смеётся)

— Да, как-то в последнее время не очень у меня с этим. (смеётся)

— Можно такой простой-простой вопрос из ВКонтакте? Как дела у вас?

— Дела… Это слишком широкое слово. Кроме дел есть ещё настроение, безделье. Да всё подходит под слово «дела». В целом – нормально. Их хватает.

— У Ольги Арефьевой всё нормально. Это не мой был вопрос. (смеётся) Я видел фотографию, возможно, она была сделана давно. В одном из журналов вы были в гриме мима, клоуна. Это было что-то с театральными постановками связано? Или это попросили журналисты?

— Нет. (смеётся) Как вы могли уже заметить, я не очень ведусь на просьбы журналистов.

— Заметил, да! (смеётся)

— Это был кусок жизни, очень мощный. Мой собственный, внутренний. И его внешние проявления тоже остались видны окружающим людям.

— Попробовали себя в роли мима? На сцене?

— Нет, пантомимой как таковой в классическом виде я, пожалуй, не занималась, хотя как уроки – конечно. Я знаю все эти простые движения: волны, мёртвые точки, невидимые стены и так далее. Был поиск, пожалуй, ещё одного способа выразить невыразимое. Это вопрос, который вообще меня интересует по жизни, и многими способами я пытаюсь на него ответить. С переменным успехом. И один из них – это, в частности, визуальный театр или физический театр. Он оказался очень мощной темой. Но он требует человека всего, а я могла ему уделить половину себя. Или себя всю, но на некое время. Я очень рада, это был мой опыт, реально изменивший меня кусок жизни. В котором я реализовала какие-то очень мощные вещи. Но они были мои внутренние. Внешне это выразилось, пожалуй, в нескольких спектаклях, может быть, в фотографиях, которые остались, в видео. Можно зайти в ютуб и посмотреть клип «Оборотень». Мы не снимали его специально как клип, нам тогда даже не приходило в голову. Это просто материалы со спектакля. Притом, опять же, не специально снятые, а просто там и там стояла камера, потом сделали из этого нарезочку. Было очень мощное для нас переживание, мне кажется, видео это в какой-то степени передаёт.

— Вы больше доверяете видео или фотографиям в том, что хотели бы передать визуально?

— Это как спросить: вы доверяете гитаре или баяну в передаче музыки?

— Понял, разные средства.

— Это разные средства, которые вновь требуют человека всего или его очень существенную часть. Можно сделать чем угодно что угодно, вопрос – сколько ты себя в это вложишь? Но если глубоко зайдёшь, то можно. Это отдельные жанры. То есть, спектакль – это один жанр, умение снять спектакль, его показать на видео – другой, совершенно иной вид искусства. Можно его освоить, он смежный. Снять яркие фото со спектакля – это третье умение. Спектакль может быть вообще никакой, а фотографии гениальные. Спектакль может быть гениальный, а фотографии никакие.

— Всё равно остаются фотографы, уверенные, что фотографию не побить по выразительности никакому видео.

— Фотографы так и должны думать. А музыканты должны думать, что музыку не побить по выразительности ничем. А танцоры – что танец не побить. (смеётся) Архитекторы – что архитектуру. И это правильно.

— После вопроса о гриме, о тех фотографиях, я хотел спросить о вашей коллаборации с Полуниным и привести его цитату: «Настоящий клоун – это существо с другой планеты, ему кажется, что он должен всех любить и радовать». Я понял, что это точно не про вас.

— Да, это вы тонко подметили. Коллаборации с Полуниным как таковой не было. Была встреча, достаточно длительная и вполне глубокая, и, в общем, она закончилась. Да, он немножко с другой планеты, их же много – разных планет. Но я не считаю, что я здесь затем, чтобы всех радовать или приносить наслаждение, удовольствие. Моя специализация немного другая, мне кажется.

— Какая другая? Зачем Ольга Арефьева на этой земле?

— Хороший вопросец, да. У меня есть наверное свои цели и задачи, а внешне их, наверное, люди называют миссией, но это громко звучит. Тут всё так, знаете: как получается, так и действуем. Мне кажется, моё искусство, скорее, приводит человека к себе настоящему. Может быть – если он способен срезонировать с этим всем, с определённой вибрацией силы, безжалостности. Она же прекрасная, но прекрасная – не белая, пушистая, теплая, веселая и с шариками. Анекдот был про смерть, эпиграф к нашей песне «Сладкая смерть». Раздаётся звонок в дверь, мужик в растянутых трениках, с похмелья, ползёт открывает. Стоит смерть в шариках, в бантиках, пузыри «уйди-уйди», вокруг летают заводные игрушки, у неё собачка смешная. И он говорит: «Какая нелепая смерть!».

— Пока слушал, сразу два вопроса возникло. Не ловили себя на мысли, что эти, я буду говорить жёстко, может быть, эти – не от мира всего, которые всех любят и считают, что должны всех радовать… Они вас не раздражали тем, что в жизни всё гораздо хуже? Не настолько радостно, чему радоваться?

— Надо поговорить о смысле слова «радоваться». Потому что есть такое, как бы забытьё, желание отвлечься от проблем. А есть истинная радость от контакта с этим миром, с его непостижимостью, с его мощью, красотой и силой, которая превышает человеческую во много раз. Это ещё иногда называют «катарсис», но катарсис, правда, не совсем это. А это отпускание какой-то длительной сдержанной мучительной боли зажатой. Вдруг она вышла. Это было больно, но человек испытал огромный прилив энергии, огромное облегчение, чувство воссоединения с самим собой. И это, конечно, радость.
Когда человек искусством занимается, у него всегда есть очень безжалостный и жёсткий выбор: развлекать, потакать самым низменным инстинктам, простым запросам заказчика – «сделайте мне красиво» или «сделайте мне, чтобы я забыл, что я негодяй, что я, может быть, вор, что я дерьмо, а сейчас передо мной попрыгают люди в блёстках, и я испытаю немножко радости» – псевдорадости. Либо это действительно очень крутое счастье, очень крутая мощь – иметь дело с настоящим. А оно, мне кажется, дороже всего на свете стоит, и никто не отнимет у такого человека, не проведёт его на мякине, потому, что он это не отдаст ни за что. Потому что все эти конфеты на верёвочках и морковки на палочках – это такие завлекалочки. Всего лишь для того, чтобы пройти сквозь них.

— А вас не задевает, если вы видите вдруг, что зритель не срезонировал, послушав вас? Может быть, случайный человек оказался в зале или что-то не срослось?

— У меня есть правило: когда меня приглашают на какой-то концерт, в город какой-то – это должен быть открытый концерт, на него должны продаваться билеты. Я не сторонник того, что на концерте оказываются люди, не изъявившие к этому деятельного желания, не заплатившие деньги. И вопрос не в деньгах, а вопрос в том, что они подтвердили таким образом своё намерение довольно недвусмысленным образом, неподдельным. Поэтому люди, которые пришли ко мне на концерт, в принципе готовы к взаимодействию со мной. Тогда концерт получается обязательно. Мы взаимно друг другу нужны и у нас вместе получается. Это очень классное переживание, но, опять же, дорогого стоит, его ни на что менять никому совершенно не интересно.
Хотя да, были ситуации. Когда, например, меня и впрямь пригласили на корпоратив. Я думаю: «Да, надо ребятам дать заработать», директор запросил в несколько раз больше… Ладно, мы приходим и тут, конечно, облом облом обломович. Потому что я вижу каких-то левых людей, которые то ли входят, то ли выходят, то ли слушают, то ли не слушают. Очень глупое переживание и очень неприятное, страшно неприятное. И вот это вот деньги вообще никак не компенсируют. Есть такой анекдот: «За это ещё и деньги платят?» Это очень ко многим ситуациям применимо. Хирурги, например, говорят: «Если бы мне не платили, я бы всё равно оперировал, потому что нет ничего интереснее этого!» или лётчик говорит: «Как вы можете отнять у меня небо? Я хочу водить самолёты!»
И если тебе не будут платить – будут какие-то вопросы, «как я буду жить», но это точно делается из-за денег. Но деньги должны получаться в результате побочным образом, потому что ты делаешь это хорошо. Потому что это нужно миру, и мир хочет выразить свою благодарность, это совершенно естественный процесс, как должное всё происходит. Ты даёшь миру всё искренне, а мир тебе тоже всё даёт искренне. Очень классный обмен.

— Приведу цитату: «Мои концерты – это атмосфера диалога, а не экзамена». По-моему, очень перекликается с тем что вы говорили. Что вы спрашиваете у публики, если диалог в буквальном смысле? Что вам интересно в людях, которые напротив вас в зале?

— Я не начинаю их расспрашивать о том, как они живут и что думают. На самом деле, тем, что они пришли слушать мои песни, они уже вступили со мной в очень глубокий диалог. Далеко не всё между нами происходящее – это слова, далеко не всё можно рассказать так просто. Мы вместе получаем переживание, которое иначе не получишь, я без них, они без меня. Да, я написала эту песню, но по-настоящему ракета взлетает когда мы вместе это переживаем. Потому что у них очень чистые сердца, у них энергия восприятия, они её вкладывают, и мы становимся очень большими в этот момент. И тут диалог… Не то, что диалог, тут хор. Мы все поём одну песню. Не думайте, что это моя какая-то штука, я тоже, в какой-то степени, рулевой, посредник, я летчик. Но небо не моё (смеётся), а зрители – это мой самолёт, они со мной. Мы все вместе хотим попасть в небо.

— Всё-таки самолёт – это горизонтальное планирование и перемещение, а не ракета…

— Это всё поэтические образы. Это может быть ещё что угодно – портал, путешествие в волшебную страну. С возвращением живыми и здоровыми, только обновлёнными.

— Мне кажется, что что-то подобное сегодня будет в «Борода-баре».

— Не знаю, я вот так сейчас наговорю, не даю гарантий. Знаете, почему? Потому, что вторая половина – это зритель. Разумеется, от него всё зависит. От того, какое у него сердце, какое у него воображение, от того, каков его внутренний огонь.

— Сегодня будет сольный концерт, вы будете принимать записки из зала?

— Для них выделен момент – начало второго отделения. Минут так за 10-15 я эту пачку, обычно, успеваю пролистать и всё сказать.

— Все вопросы читаете или какие-то пропускаете?

— Все читаю, но есть типичная фраза – «вырезано цензурой», которой я заменяю слова в записке. Например, пишут: «Ольга, спойте прямо сейчас»… – и дальше я говорю: «вырезано цензурой». Не хочу сотрясать воздух названиями своих песен. Почему? Потому что я не соскочу с программы. Я очень рада, что кому-то это нравится, но я хочу развеять иллюзию, что можно взять, мне написать, и я соскочу. Я готовила свою программу, я думала о ней, я её выстраивала, я выбирала самые лучшие песни здесь и сейчас. Для меня, для вас, для момента, я очень напрягала свои… эти самые… воображательные мощности. И вдруг раз – и я всё это сломаю и буду там что-то ковырять, вспоминать. Вот это я вырезаю, а остальное – пожалуйста, отвечаю.

— Скажите, для каждого города своя программа? Можно ли говорить, что для Ростова вы приготовили что-то особенное?

— Ну, особенное… Там много того, чего нигде нет, абсолютно нового и того, что ещё никто не слышал. Именно на сольных концертах такое возможно. Ещё на «Анатомиях» – это наш малый состав, он сформировался именно с новыми песнями, такой первый выход в мир.
Не именно для Ростова, но каждый раз программу я составляю заново. Здесь набор таких песен, которые вы не скачаете так просто с торрента. Кстати, я очень прошу зрителей ничего не записывать и не выкладывать, это очень нехорошо и неправильно. Потому что я эти песни ещё буду записывать, доделывать или, может, вообще переделывать полностью. И вот эти половинчатые, из под полы ворованные материалы, они просто подрубают мне крылья…

— Вы имеете ввиду записи на смартфоны?

— Да. У нас запрещены фотосъёмка, видеозапись, аудиозапись.

— Всё серьёзно! Я предлагаю ответить сейчас на несколько вопросов из ВКонтакте, а потом послушать ещё одну вашу песню. Нравится ли вам книга «Хазарский словарь» Милорада Павича?

— Я её читала много лет назад – тогда она мне понравилась. Но, правда, сейчас как раз несколько книг Павича я сложила в стопочку на отдачу. Потому, что я открываю – и мне вдруг не нравится сильно. Я не знаю, что-то во мне изменилось, или в Павиче, или в мире… (смеётся) В общем, ответ двоякий.

— Вы читаете на даче?

— А?

— Мне послышалось, что…

— На отдачу. Я книжки отдаю.

— Я понял, такой бук-кроссинг получается своего рода. Вопросы из ВКонтакте: «Ольга, в отпуск куда бы хотели?»

— Что воля, что неволя – есть у меня всегда на это ответ. (смеётся) Мне не то что всё равно, но я везде живу одновременно. И я везде работаю, у меня не бывает отпуска, но при этом я никогда не на работе. То есть я тружусь абсолютно всюду, где только меня застаёт «сейчас», это великое «сейчас». Я поездила в разные места в мире, и нигде ничего принципиально нового я не нашла. Везде своя голова с собой, везде ты привозишь всё те же мысли, всё те же заботы, задачи. Где-то да – еда вкусная, где-то солнце тёплое, но, в принципе, мне одинаково, так же как вы спрашивали про зиму. Зима мне нормально.

— Часто в интервью ваших можно встретить про то, как вы не любите Москву, но там приходится работать. В связи с этим у меня вопрос, он немного перекликается с вопросом от нашего читателя и зрителя. Есть ли такое место, где хотела бы оказаться Ольга Арефьева? Может даже топ-3 таких мест?

— Я уже говорила, что я нашла такое место, и сейчас мне в нём нравится – это город Петербург. В нём я примерно пятую часть или треть своего времени провожу и собираюсь в дальнейшем это делать. Какие ни видела я города прекрасные европейские, они все хуже Петербурга. Они могут быть красивыми, но в Питере красивее, красота сумасшедшая. И ещё там все говорят по-русски, не надо никуда ехать, там рядом магазины, в них рубли, поликлиника, если что, куча людей близких по духу, с которыми можно что-то делать. А в том же, не знаю, Амстердаме, Берлине – там всё происходит с куда большими трудностями. Народ не говорит по-русски, народ тебя не понимает, культура другая. То есть Питер, в общем. Хотя разрушают там сейчас архитектуру…

— (читает вопросы из ВКонтакте) Как вы относитесь к инструментальной музыке, есть ли у вас гитарные произведения?

— Нет, нет. Я не очень инструменталист и спокойно отношусь… Я почти на чём угодно могу сочинять, пусть это будет игрушечная гитара, пусть она будет какая попало – для меня это посредник между мыслью и возможностью зафиксировать, выразить.

— Вы больше поэт или музыкант? Или неприемлемо такое деление?

— Я не могу точно определить, мне оба эти звания кажутся слишком громкими. Если судить меня по музыкантским критериям, то видала я много музыкантов гораздо круче. Которые ноты быстрее читают, которые соображают, симфонию видят, глядя на бумагу, что написано в партитуре – они это слышат. Для меня это немыслимо. Это вообще-то трудная субстанция – музыка, она требует высочайшего развития ума и отработки каких-то навыков. С поэзией, мне кажется, немножко проще. Просто, может, у меня это как-то легче получается, но опять же, поэт – это так звучит гордо, что аж произносить страшно.

— А в России тем более — поэт больше, чем поэт. (смеётся)

— Он ещё и бард! Он ещё и вышивает… (смеётся) Знаете анекдот про короля? «Пожилой еврей, портной, говорит: – Знаете, если я был бы королём, я бы был ещё богаче, чем король! Его спрашивают: – Почему? – Я бы ещё немножечко шил!»

— (читает вопросы из ВКонтакте) Ольга Викторовна, в ноябре 2017 вы выпустили альбом. Стоит ли ожидать релизов в наступившем году?

— Стоит. И в большом количестве!

— (читает вопросы из ВКонтакте) Стоит ли ожидать в ближайшем будущем ещё один концерт в Ростове?

— Этот-то сделать, знаете, непросто было! (смеётся) Нет, я думаю, не надо ожидать в будущем, надо ожидать прямо сейчас и не откладывать, никто не знает наше будущее. И ваше.

— Сегодня все в Борода-Бар, слушать бардов!

— Борода-бард!

[Звучит песня «Никто не умер, никто не ожил»]

— Если бы вам такой вид путешествия предложили: переселяться в тела разных животных в качестве эксперимента и строго до первого желания обратно переместиться в человека, в кого бы вы согласились переместиться?

— (смеётся) Прекрасный вопрос, мне кажется, он не требует ответа. Он требует только повосхищаться хорошей мыслью.

— Сегодня вы наш герой и мы восхищаемся вами. Тем более, вам тут пишут признания: «Здравствуйте, Ольга, мы вас любим! Алёша Мудрый».

— (смеётся) Прекрасно, он так мудр, что даже вот!

— Так всё-таки, кто это животное?

— Вы поймите, мы и так переселяемся в разные тела. И что сейчас я нахожусь в этом теле, в нём всё очень интересно. (смеётся) В следующий раз ещё в каком-нибудь, и не обязательно в животном. Много миров, много планет, и мы на них на всех. Иногда одновременно.

— Приведу ваше цитату, уже немного серьёзнее вопрос. «Занимаясь искусством, ты рассматриваешь себя под увеличительным стеклом». Вот что вы увидели под этим стеклом?

— Какой-то вопрос… как будто учёному – «Что вы увидели в микроскоп?» (смеётся) Сразу у него в голове все его диссертации, все его книги, все его доклады…

— Хорошо, немного уточню. Сильно ли ужаснулись тому, что увидели? Мне кажется, что все умные рефлексирующие люди, заглядывая в себя, периодически видят бездну. Что нужно сказать себе, чтобы обрести потом снова гармонию какую-то с собой, оптимизм? После этой пропасти. Что делает Ольга Арефьева?

— Я не вижу бездну, ей-богу, и ничего такого ужасного я не вижу. То, что я вижу – это человеческое, это сугубо человеческие баги, которые мы ещё тут все должны дружно преодолевать: лень, гордость, гнев и всякое такое. Они есть у каждого. Если человек скажет, что у него нет гордыни, это значит, что у него гордынь тысяча, что у него особо изысканная гордыня «человека, у которого нет гордыни». На это смотреть, мне кажется, надо по-доброму и принимать в себе. В человеке есть тёмная сторона, этот самый гнев, агрессия. И если нас учат быть такими милыми людьми с цветочками и никогда не проявлять свою агрессию, то внутри атомная бомба зреет, а снаружи фальшь-фальшь-фальшь. Этому человеку очень трудно жить – он неприятный, ему не веришь, он слащавый. И он слабый, потому что сила, она как раз в этой тёмной стороне. И если ты с этой тёмной стороной выходишь на встречу, то, с одной стороны, она тебя оглушает, пугает, там много грязи, непережитых эмоций, насилия, обид… Но когда ты с этим разбираешься – это твоя батарейка атомная. Ты применяешь эту ярость и силу как электричество для того, чтобы, например, звучала твоя музыка. Очень яркий пример – песня «Асимметрия», сейчас мы её послушали внимательно. Эта песня – просто психоаналитический текст человека, который пережил огромный внутренний облом и сумел обратить это в свою пользу. Почему эти тексты лечебные, и почему там играет тяжёлый рок и мощная гитара? Эта мощь и есть наша тёмная сторона, поставленная на службу нашим задачам, достаточно демиургическим. Одна из них – да, познать человека в себе, полюбить человека в себе и вырастить его, облагородить. Сделать его более совершенным существом из того же материала, из какого он был: из глины, из недозверя или перезверя. (смеётся) Сделать более благородное и более божественное существо, вырастить постепенно. Более сложное, более изысканное, более информационно насыщенное.

— Я припомню место одного из ваших интервью, Ольга, где вы рассказывали, что были одиноким ребёнком и чувствовали собственную заброшенность. Как вы преодолевали это чувство? Куда маленькая Оля делала «escape», чтобы спрятаться от этого сложного для её детского восприятия мира?

— Ну, книги, музыка, мысли. Нет, я не была заброшенным ребёнком, слава богу, родители, во-первых, меня любили, во-вторых, это были образованные люди. У них был взгляд на мир, может быть где-то сейчас уже наивный, но по сравнению со средой – вполне благородный. Сама среда мне не давала информации – вот это было плохо. Я ощущала голод, но всё равно находила хоть по крупицам какие-то книжки… Даже по телевизору звучала музыка, которая на 98,5 процентов состояла из идеологической туфты, но вот эти полтора процента были гениальные. Они до сих пор живы, и люди их переслушивают, под них плачут и поют. И я, кстати, проект затеяла, пока только две песни записано в нём – «Эзотерические песни советской эстрады».

— Звучит серьёзно!

(Смеются)

— Например, «Есть только миг между прошлым и будущим» или «Я прошу, хоть ненадолго, боль моя, ты покинь меня» – это волшебные мистические песни, натуральные гимны. Какие — уж не знаю: суфийские, ведические, христианские, магические. Песни о прекрасном далёко. Вот ещё одна волшебная песня.

— А если бы сейчас маленькая Оля Арефьева жила, ей бы было легче искать эту информацию или может сложнее? Тогда эти потоки были чище, что ли, была идеология и всё, а сейчас столько всего…

— Не знаю, как Оля Арефьева или как гипотетический ребёнок, у меня просто с детства была встроенная определялка, внутренний камертончик. Фальшак и что-то настоящее я отличала прям сразу. С каким-то трепетом, когда всё внутри, кровь расцветает цветами — я сразу чувствовала истину. Сейчас… я не знаю, информации, действительно стало больше, и она стала несколько более смешанной. Хотя раньше тоже хорошо, старательно смешивали. (смеётся) Пытались любовь к Прекрасному далёко обратить в любовь к генсеку.

— Правительству, партии.

— Я не знаю, скажу вам слово «не знаю», но вы правы, тогда было трудно по-своему, а сейчас трудно по-своему. Тогда было по-своему легко, и сейчас по-своему легко.

— ВКонтакте нас сейчас смотрит много молодых людей, назовите трёх важных, на ваш взгляд, поэтов. Таких, которые могут служить образцом для хорошего вкуса.

— Давайте пропустим этот вопрос, потому, что я не знаю, что на него отвечать.

— Хорошо, а если я поставлю ещё жёстче – Цветаева или Ахматова? Кто вам ближе по восприятию?

— О нет, я их обеих по-своему не то, чтобы не люблю, у меня даже песни на них есть… Но для меня это тяжёлый, не совсем… Лучше отвечу, что сейчас много людей, которые пишут очень хорошо. Я просто ещё не поняла это явление – это столько талантливых вообще людей? Или просто у отдельных людей выскакивает… как бывают поэты одной песни, композиторы полонеза Огинского? (смеётся) Вы знаете, что Огинский написал одну вещь, но она осталась в веках? Каждый день её слышим. Встречается очень много хороших текстов из того, что молодые достаточно люди пишут здесь и сейчас, в каких-то пабликах ВКонтакте это публикуют. Я, кстати, на них потихоньку подписываюсь, читаю и не всегда даже знаю эти имена, не запоминаю. Но я вижу – оп! — хорошее стихотворение, на это у меня определялка есть. То есть не обязательно ехать куда-то там или плыть в Серебряный век, или во времена Пушкина, Державина. Это может быть ваш сосед в городе Ростове, за стенкой.

— Нужно просто оглянуться! Знаете, в каждом крупном городе, действительно, появляются сообщества молодых людей, которые занимаются именно тем, что читают друг другу стихи. Сочиняют, пытаются донести это до публики, найти своего слушателя, своего зрителя. Кто-то связывает это с тем, что, например, стал популярен хип-хоп, рэп — по сути, это популярная и легкоусваиваемая большинством форма поэзии. Вы как к этому относитесь, согласны с такой точкой зрения? Хип-хоп – когда стало модным, популярным сочинять тексты с мыслью — подтянулись все остальные, увидели: да, быть поэтом – это уже модно.

— Да, я с какой-то частью согласна. Мне вообще нравится рэп, хип-хоп. Другое дело, что я не слушаю этих всех массивов информации и мне не нравится кое-что в этом. Бандитская, дворовая, уличная гопническая эстетика… обязательно, чтобы там было много мата, или это вот нытьёёё. «Я живу не знаю зачееем, я не знаю, что я пью и что я еееем, я не знаю, куда пойду сейчас по улицеее, мне не пьётся и не куритсяааа»… Это всё тоска. Если есть качающая подложка – это для меня очень хорошо, я это прямо одобряю, потому, что музыка должна качать. Если на неё ещё ложится хороший текст… Тоже надо быть и грамотным, и иметь что сказать! Вот в чём дело, и чувствовать слово! Полно безграмотной всякой поэзии, такой, что вообще стыдно читать, фейспалм! (смеётся) И у неё-то, как раз, необычайно большие сообщества поклонников, это вообще для меня необъяснимое явление, нонсенс, юмор. Многих людей это удивляет, но сейчас каждая свинья находит себе свое болотце. Но есть и реально хорошие уровни у этого всего, поэтому, если я сейчас скажу, что мне «всё нравится», как я это скажу? Или «мне всё не нравится»? Мне нравится, в этом есть много хорошего. Рэп – классная тема, потому что стих…ну кто его на бумаге будет читать? Стихи читать, кстати, с бумаги сложно. Для меня слышать стих — музыка должна помогать. Конечно, она может его и испортить, но если она его подвозит, если его она усиливает, то это отличный симбиоз. И это способ стих увековечить, потому что песню слушают гораздо больше, чем читают на бумаге. И дольше это живёт. Хотя я сказала что-то сомнительное… Где статистика? По ощущениям мне так кажется.

— Да, читающих всё меньше… По ощущениям — если сейчас выйти и спросить – то, мне кажется, девять из десяти согласятся с вашей точкой зрения.

— По крайней мере, я по своим стихам могу так сказать: написала что-то и публикую – это имеет какой-то резонанс, но он быстро затухает. А если я написала на это песню, то песня уже точно живёт и крутится-крутится по этой орбите, и я постоянно вижу, что все её пересылают и так далее. Вот прямо можно сравнить длину эха. (смеётся)

— За новостями в стране и в мире следите?

— Ну так…

— Какая новость вас может быть расстроила?

— Да много чего не нравится, давайте уж не будем о грустном.

— А как, например, вам новость, которая вас быть может повеселит? Как вам новость о запрете «давайте запретим хип-хоп»? Инициатива последних дней – немножко напоминает ситуацию тридцати-сорокалетней давности «давайте запретим рок-н-ролл, рок».

— Я помню, вальс запрещали. Это невозможно же запретить! Будет не хип-хоп – будет трип-хоп, будет просто ритмичное чтение. Невозможно запретить русский язык, алфавит. Слова – есть? Речь – есть? Значит, будет ритмическая речь, а ритмическая речь даже без всего – уже хип-хоп.

— Думаю, мимо этой новости вы точно не прошли, новость о запуске Илона Маска. Что почувствовали в этот момент, когда узнали, а может быть даже следили за прямой трансляцией? Расстроились или обрадовались?

— Нет, я не следила. Мне сам он симпатичен.

— Человек, который сделал сам себя.

— Я, честно говоря, глубоко в это всё не ныряла, как и в вопросы биткоинов, олимпиады – много сейчас всего летает, вот этого засора информационного поля… Но мне нравится, что он смелый, что он никого не слушает – берёт и делает, что он так прикольно это обставляет. Сейчас среди людей очень много завуалированных божеств и завуалированных врагов разных. (смеётся) Мне кажется, что он один из божеств, но я тут не эксперт. Я не знаю, к чему это приведёт, не так глубоко я вижу будущее, связи и людей, пока нравится.

— И последний вопрос, на выборы пойдёте?

— Не знаю, не думала. Это тоже одна из мусорных тем, потому что тут – что ходи, что не ходи, всё какое-то не то… (смеётся)

— Да, как поётся в вашей песне «На хрена нам война», может быть, и на хрена нам политика? Давайте искусство, музыку и творчество.

— Будем слушать, наверно, песню «Сладкая смерть»?

— Да, мы сейчас просто её вспомнили в разговоре и решили поставить, а почему бы и нет? Она как раз об этом, о том, что между чёрным и белым не такой уж большой антагонизм. Всё это как белая бумага и чёрная тушь – ценность имеет сама картина.

— Ольга, спасибо за то, что нашли время, что пришли, провели такой замечательный эфир. Всего доброго!

— До свидания!

[Звучит песня «Сладкая смерть»]

Спасибо за расшифровку Яне Лебедевой