День пианиста

Сегодня день пианиста. И я хочу его отметить воспоминанием о крутейшем времени, когда я встретила пианиста Сергея Перминова.

2001 год, у меня на тот момент тысяча и одно недовыполненное музыкальное желание. Многие остались благодаря занятиям по специальности в свердловском музучилище. Я там пела сложные, многочастные, ювелирно отделанные произведения. Это совершенно особое незабываемое наслаждение, отличающееся от переживания концертов с рок-группой. Там одно удовольствие, тут – другое.
Работа с рок-группой полна очень крутых ощущений – бас, барабаны, гитары взаимодействуют как шестеренки в часах, взаимно сцепляются и образуют пружину музыки. Когда музыка качает и есть групповой драйв, когда одновременно в объеме слышишь все партии и в них участвуешь – это очень сильное переживание, и собственно, то, ради чего люди приходят в ансамблевую музыкальную работу. Люди даже часто делают это для себя, собираясь на досуге – чтобы только испытывать, проживать это. Не говоря уж о том, что чувствуешь, когда твоя музыка зажигает толпу зрителей. Добавляется еще и масштабное ощущение «мы вместе».
Но некоторые музыканты признаются вам в том, что на репетициях они часто испытывают не менее, а более мощные ощущения. Потому что на репетиции музыкант сконцентрирован на самой музыке, весь превращается в объемный слух, а не отвлечен тем, чтобы держать лицо перед тысячей людей и десятком камер. Не думает про костюмы и позы, не озабочен тем, как общаться с публикой и преподносить ей творчество в красиво упакованном и понятном виде.
На репетиции музыкант занят в чистом виде служением абстрактной красоте. И она отвечает взаимностью – огромным потоком силы и высоких ощущений. Потому у меня часто после репетиций остается чувство, что уже всё состоялось. А предстоящий концерт – дополнительное подтверждение и повторение, привлечение в свидетели и участники других людей. Ядро уже произошло. Брачная творческая ночь с музыкой происходит на не концерте-«свадьбе» со множеством гостей, которая уже больше публичный ритуал. Истинная алхимическая свадьба – в закрытых покоях, наедине с инструментами и звуками.
Еще рок-группа, как правило, не заточена на сложность. Есть исключения, не буду спорить, но в целом так. Главное в рок-музыке – правильный кач. Он достигается относительно простыми ритмо-мелодическими структурами. Это вовсе не примитивная задача: частички пазла должны быть классно зацеплены, оригинальны и уместны, а также им надо быть характерно сыгранными, иметь почерк и уникальный отпечаток личности исполнителя. Так что задача вовсе не простая. Но другая.
Сложная, изысканная, драматически наполненная музыка с переливами высоких эмоций? А где там качать, а где вломить, а где, наконец, расслабиться, оттянуться и в охотку покататься на танцевальном ритме?
В драматической музыке каждая фраза играется по-новому, всё время случаются паузы и замедления, сложные изменения динамики. Канва песни прорабатывается как спектакль, и всё нюансы надо глубочайшее переживать, эмоционально в них вовлекаться, работать душой на самом тонком уровне.
И вот этим мы занимались с пианистом Сергеем Перминовым. Во мне в то время было много драмы. Я была переполнена сложными и очень сильными чувствами, которые невозможно выразить простыми словами и действиями – только спектаклями, мистериями, драматическими монологами.
И его рояль безоговорочно поддержал мое священное безумие. Нам было тогда так интересно, как никогда. Творческое пламя полыхало выше домов и улиц.
Результатом стал проект Рояль-Ковчег. Концертов прошло совсем немного, и они не особо задокументированы. Но у нас остался ряд съемок и записей, которые мы не можем опубликовать.
Кто был там – тот помнит и не забывает. Мне до сих пор пишут люди, которые рассказывают, что те концерты их перевернули, что они были лучшими в их жизни. Нам тоже было понятно, что происходит нечто исключительное и экстраординарное.
Но выпустить официально записи мы не смогли: в программе было много песен других авторов, и согласовать выпуск со всеми обладателями авторских прав оказалось невыполнимой задачей.
Например, когда у наследницы Вертинского посредники спросили разрешения на публикацию записи моего исполнения его песни, она заломила за одну песню несколько тысяч евро. При том, что вряд ли проект вообще принес бы хоть какую-то прибыль. Песен Вертинского у нас было несколько. Требовать такие несоразмерные деньги – глубокое непонимание ценности происходящего и ситуации на музыкальном рынке. К тому же, наследница потребовала изменить слово в тексте (была нестрашная ошибочка, перестановка местами двух слов), совершенно не понимая, что это концертная запись, и в ней изменить что-либо невозможно. А студийной записи не будет. В студии это не воспроизводится.
Такие проекты нужны и понятны довольно малому числу людей, это не популярные песенки (не кину камня в коммерческие виды искусства, но у нас были не они). Это нужно небольшому количеству понимающих людей, материал стоило просто сохранить и вовремя донести до прослойки тех, кто его чувствует.
Подобная же ситуация была с песней Умки, «Травести»: из хипповой песенки я сделала мини-спектакль одинокой девушки, он был полон очень щемящих, тонких и трогательных чувств. Автор не врубилась, взревновала и запретила ее использовать. Притом, что сама пела мои песни, и я ей никогда не запрещала. В те времена, кстати, авторские права особо никого не интересовали, достаточно было словесных договоренностей, а часто и ими пренебрегали. Но при выпуске нужно выправлять все документы. Так наша работа была загублена и похоронена.
Надо заметить, мой вклад в эти произведения был весьма велик: я вытаскивала из каждой песни множество нюансов, вкладывала бездну сильных чувств и выстраивала целую драматургию. Это был чрезвычайно увлекательный процесс. Я пела от лица масок и образов, но вкладывала в них свою страсть и боль, а может – боль общечеловеческую.
Эта боль – очень глубинное чувство недоступности божественной красоты и ускользания далекого сверх-мира, до которых мы не можем дотянуться из материального воплощения. Это тоска, экзистенциальная и неутолимая. Когда вот так выворачиваешь себя, рассказывая человеческие истории любви и одиночества – на самом деле рассказываешь о чем-то мучительно невыразимом за завесой. Получались мистериальные процессы, после которых ты словно разобран на атомы и собран заново. И новому тебе легче, светлее и бессмертнее.
Таков был наш Рояль-Ковчег.
Мы репетировали на самом высоком накале, и не раз случалось, что закончив песню, немедленно хотели начать ее еще раз. И да, всё самое крутое слышали именно стены репетиционной комнаты. Вынести это на сцену было уже небанальной задачей – я придумывала белый грим, переодевания, театральные эффекты. Иногда перебарщивала. Но тоже было круто.
Кстати, состояния эти приходят не по щелчку пальцев: в них надо войти, иметь или собрать много специфической энергии. Очень хотеть и очень гореть. Но в то время нас распирало.
А потом Сергей по семейным обстоятельствам переехал. Вроде уехал незаметно, но задержался, потом уехал еще куда-то, так всё и не возвращался, пока не стало ясно, что это надолго. Мы иногда встречались, когда он появлялся в Москве, пытались что-то записать и доделать, но не сказать, что прямо получилось. Запись так и не передает ощущений, которые должны быть. Но Рояль-Ковчег с нами был, и такое не забывается.
Что со мной за прошедшие годы произошло: я реализовала (хотя бы для себя) очень многое из того, что из меня фонтанировало, я повзрослела. Сейчас получаю удовольствие от более спокойных и менее драматичных музыкальных выражений. Мне не нужно так сильно обострять свои нервы, чтобы пережить слияние с высоким. К тому же бездна внутренней боли как-то постепенно затянулась и поутихла. Я более спокойна, счастлива и реализована.
Но вот сейчас мне захотелось возродить проект Рояль-Ковчег на нынешнем уровне. Я нашла нового партнера – пианиста Александра Лежнева. Мы стали с ним осваивать старый материал, да и новый кое-какой захотелось сделать. Работа оказалась непростой и масштабной, планировали к этому концерту в кафе Март, но стало ясно, что целиком весь материал за доступные сроки поднять невозможно.
Поэтому предварительно планируем полный концерт Рояль-Ковчега позже в Магнус Локусе.
А на этот концерт в кафе Март Александр придет гостем, и мы вам сыграем буквально несколько песен из готовящегося проекта. На площадке вполне приличный рояль, возможность есть.
Кстати, Сергей Перминов на связи, он не против и поддерживает наше начинание. Вообще, есть шансы, что мы когда-то пересечемся в одном городе и сыграем вам тот Рояль-Ковчег, какой у нас был с ним.
Так как проект редкий и уникальный, на частые его появления на сцене рассчитывать не приходится. Но иногда вновь переживать те сильные ощущения мы хотим. Потому и взялись за труд по восстановлению наших работ.

Всех пианистов – с профессиональным праздником! Себя тоже немного поздравлю: я уже три года как осваиваю пианино. Мне еще очень далеко до настоящего уровня, свои десять тысяч часов я не налетала и вряд ли налетаю. Три года часа по три в неделю — это максимум 500 часов. Уровень – уверенный начинающий. Но клавиши мне уже принесли много пользы и радости, и еще, надеюсь, принесут.

8 ноября 2021
Из ЖЖ Ольги Арефьевой