Терпитер

Город Петербург – место, где время для меня сжимается. И так у меня событий немало, но Питер — катализатор.
Это место где я почти не бываю в будничном состоянии – либо схожу с ума от счастья, либо бреду с пропоротым сердцем и дырой внутри. В этом городе я написала много песен. И сейчас даже думаю, что все-таки я хотела бы в нем остаться.
Питерская архитектура непрерывно вызывает мою оторопь, а лица удивляют своим разнообразием и необщими выражениями. Самый же главный инструмент счастья у меня тут — не гитара, а самокатик. Каждый день выезжаю на нем в белый свет, и внутри все заходится от соприкосновения колеса с асфальтом, взгляда с небом, а кожи с запахом реки.

Поминая недобрым словом тех, кто испортил плиткой половину улиц, перескакивая через бордюры-поребрики, не замазывая синяки от неожиданных встреч с самокатным железом, я становлюсь непрерывно светящимся от счастья сгустком бродячей энергии. Только бьется в голове – да как же это круто! Как же вы тут живете, среди этой красоты! Какие же вы счастливые, питерцы, что можете все время находиться среди вот ЭТОГО!
Тут другие лица и другой народ. Долго думала, как ощущение описать. По сравнению с Москвой здесь все немного слишком. Бомжи тут бомжее, модники моднее, фрике фриче, психи псиче, гопники гопее, интеллигенты интеллигентнее, а старушки-божьи одуванчики — одуванчее. Иностранцы одеты уж безвкусно, так безвкусно. Красивые люди красивы как боги. Наркоманы и синяки никак не стесняются своего полуразложившегося вида. Если девушка с голыми ногами, то кажется, что юбку забыла надеть. Некрасивые ноги девушки обнажают еще больше, наверное, хотят скомпенсировать красоту оголенностью. Если прохожий принаряжен – то его хочется фотографировать и провожать взглядом, а фото публиковать в журналах. Татуировки на молодежи такие, что издалека думаешь, что наверное навернулся с велосипеда, и теперь все ноги в зеленке. Одна девочка шла с плотной татуировкой во всю лысую голову – показалось, что на ней купальная шапочка из яркой сине-зеленой клеенки. Здесь все тенденции белого антропологического и психологического разнообразия доведены до крайности. Народ так расслаблен и предоставлен сам себе, что цветут сразу все цветы, да еще таким махровым цветом. Здесь гораздо ниже можно падать и выше взлетать. Как говорил мой друг, Питер — это город, где все уважают шизофрению и паранойю друг друга. Теряющие человеческий облик теряют его дольше и убористее, и совершенно запросто живут в этом состоянии годами. Зато многие другие люди становятся похожими на ангелов. Таких в Москве я вижу реже, тут всё обыденнее, обыкновеннее, озабоченнее. А в Питере плотность человеческой информации на улице такова, что можно днями заниматься только тем, что ходить и смотреть на лица.
И еще отличие Питера – здесь все извиняются первыми. И очень часто просто так говорят тебе что-то приятное. Проезжала по мосту мимо компании модной молодежи, чихнула, и они мне хором, не сговариваясь: «будьте здоровы!» Здесь гораздо чаще к тебе обращаются на улице или эскалаторе – тоже просто так, от избытка, а не чтобы прилипнуть или тянуть.

Время в Питере идет день за три, не меньше. Я пробыла меньше трех недель, и теперь кажется, что вернулась с другой планеты и отсутствовала минимум полгода.
Задумывалось все скромно: поехать с друзьями на Ладогу на катамаране. Так, кажется, оно и произошло. Только все какими-то большими буквами. Ладога оказалась сказочной рекой Океан, катамаран – желто-синим летающим змеем Кецалькоатлем, житье на необитаемом острове – чем-то вроде путешествия в капсуле времени.
Мы там загорели как негры под суровым северным солнцем (хоть и прятались в тени), и пели с Леной часов по 5-8 в день. В результате довели до ума массу материала и прожгли зонтик, потому что у костра под дождем тоже быть хочется.
Вернулись в Питер со жгучим желанием сделать концерт из русских песен. Уже и так был назначен спонтанный творческий вечер в Чаплин-клубе. Сольный концерт мне иногда нужен для восстановления ощущения компетентности, владения гитарой и новыми песнями. Массив свежесозданного доточить, втанцевать в руки и память настолько, чтобы уже наслаждаться непосредственно искусством. Потому иногда мне надо повод посидеть с гитарой, а не попрыгать с булавами, покататься с самокатиком, порисовать ручкой и помонтировать видео.
Русские же песни у нас много лет пелись только для себя на природе. Ладога дала возможность довести до ума целый массив материала, который много лет «просаливается» как те самые огурцы.
Итак, вернувшись в Питер я пела в день 3 часа свои песни и потом еще 3 часа с Леной народные. На наш призыв об акустическом небытовом помещении горячо откликнулось отличное пространство «Лес». Там мы еще несколько раз до концерта пропели нашу народную программу от начала до конца, и я влюбилась в мехового монстра с живыми глазами.
Фото Ольги Арефьевой. Фотографии из поездки в Индию (август-сентябрь 2008)И было два концерта подряд, абсолютно разных. И оба получились такими, какие долго не забываются.
И был растерянный китаец с кучей домашних вещей на улице, который неловко перекладывал их одной рукой из чемодана в чемодан, другой прижимая к асфальту испуганного кота. Оказалось – студент переезжает с квартиры на квартиру, коту шесть месяцев, и он никогда не видел улицы. И посреди нее не захотел сидеть в сетчатой икейской круглой ерунде, а захотел бежать куда глаза глядят, крича от ужаса. Мы помогли им добраться до комнаты, и таким образом подержались за абсолютно плюшевого, мягкого котейку, который пищал и стучал сердцем.
И был уличный музыкант, который напомнил мне индусского саду, сфотографированного мной на мосту в Дели. Оказалось, чувак вовсе не русский и совсем не индус, а аргентинец. И играет на стике – 10-струнном инструменте вроде того, что у Тони Левина. Не пьет, не курит, не применяет, зато встает в 4 утра для кундалини-йоги. Расстались в надежде повидаться, и вот не успели.
И был блошиный рынок с кучей разговоров с бабушками, тетеньками и дяденьками, и куча всего смешного на нем и с него.
И было еще так много всего…

28 июля 2014
Из ЖЖ Ольги Арефьевой