Сергей Козлов. Ёжик в тумане.

ЕЖИК В ТУМАНЕ

Тридцать комариков выбежали на поляну и заиграли на своих писклявых скрипках. Из-за туч вышла луна и, улыбаясь, поплыла по небу. «Ммм-у!..» — вздохнула корова за рекой. Залаяла собака, и сорок лунных зайцев побежали по дорожке. Над рекой поднялся туман, и грустная белая лошадь утонула в нем по грудь, и теперь казалось — большая белая утка плывет в тумане и, отфыркиваясь, опускает в него голову. Ежик сидел на горке под сосной и смотрел на освещенную лунным светом долину, затопленную туманом. Красиво было так, что он время от времени вздрагивал: не снится ли ему все это? А комарики не уставали играть на своих скрипочках, лунные зайцы плясали, а собака выла. «Расскажу — не поверят!» — подумал Ежик, и стал смотреть еще внимательнее, чтобы запомнить до последней травинки всю красоту. «Вот и звезда упала, — заметил он, — и трава наклонились влево, и от елки осталась одна вершина, и теперь она плывет рядом с лошадью… А интересно, — думал Ежик, — если лошадь ляжет спать, она захлебнется в тумане?» И он стал медленно спускаться с горы, чтобы тоже попасть в туман и посмотреть, как там внутри. — Вот, — сказал Ежик. — Ничего не видно. И даже лапы не видно. — Лошадь! — позвал он. Но лошадь ничего не сказала. «Где же лошадь?» — подумал Ежик. И пополз прямо. Вокруг было глухо, темно и мокро, лишь высоко сверху сумрак слабо светился. Полз он долго-долго и вдруг почувствовал, что земли под ним нет, и он куда-то летит. Бултых!.. «Я в реке!» — сообразил Ежик, похолодев от страха. И стал бить лапами во все стороны. Когда он вынырнул, было по-прежнему темно, и Ежик даже не знал, где берег. «Пускай река сама несет меня!» — решил он. Как мог, глубоко вздохнул, и его понесло вниз по течению. Река шуршала камышами, бурлила на перекатах, и Ежик чувствовал, что совсем промок и скоро утонет. Вдруг кто-то дотронулся до его задней лапы. — Извините, — беззвучно сказал кто-то, кто вы и как сюда попали? — Я — Ежик, — тоже беззвучно ответил Ежик. — Я упал в реку. — Тогда садитесь ко мне на спину, — беззвучно проговорил кто-то. — Я отвезу вас на берег. Ежик сел на чью-то узкую скользкую спину и через минуту оказался на берегу. — Спасибо! — вслух сказал он. — Не за что! — беззвучно выговорил кто-то, кого Ежик даже не видел, и пропал в волнах. «Вот так история… — размышлял Ежику, отряхиваясь. — Разве кто поверит?!» И заковылял в тумане.

ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ ТРАВЫ ЗВУКИ И ГОЛОСА

— В полудреме, Медвежонок, можно вообразить все, что хочешь, и все, что вообразишь, будет как живое. И тогда-то… — Ну! — Тогда-то… — Да говори же! — И тогда-то… слышны звуки и голоса. Ежик глядел на Медвежонка большими круглыми глазами, как будто сию минуту, вот прямо сейчас, догадался о чем-то самом важном. — И кого ты слышал? — шепотом спросил Медвежонок. — Сегодня? — Ага. — Зяблика, — сказал Ежик. — А вчера? — Лягушку. — А что она сказала?.. — Она — пела. — И Ежик закрыл глаза. — Ты ее и сейчас слышишь? — Слышу, — сказал Ежик с закрытыми глазами. — Давай я тоже закрою глаза. — Медвежонок закрыл глаза и встал поближе к Ежику, чтобы тоже слышать. — Слышишь? — спросил Ежик. — Нет, — сказал Медвежонок. — Ты впади в дрему. — Надо лечь, — сказал. Медвежонок. И лег. — А я — возле тебя. — Ежик сел рядом. Ты только представь: она сидит и поет. — Представил. — А вот сейчас… Слышишь? — И Ежик по-дирижерски взмахнул лапой.- Запела! — Не слышу, — сказал Медвежонок. — Сидит, глаза вытаращила и молчит. — Поговори с ней, — сказал Ежик. — Заинтересуй. — Как? — Скажи: «Мы с Ежиком из дальнего леса пришли на ваш концерт». Медвежонок пошевелил губами. — Сказал. — Ну? — Молчит. — Погоди, — сказал Ежик. — Давай ты сядь, а я лягу. Та-ак.- И он забубнил что-то, укладываясь рядом с Медвежонком в траву. А день разгорался, и высокая стройная осень шаталась соснами и кружилась полым листом. Медвежонок давно открыл глаза и глядел теперь на рыжие деревья, на ветер, который морщил лужу, а Ежик все бормотал и пришептывал, лежа рядом в траве. — Послушай, Ежик, — сказал Медвежонок, — зачем нам эта лягушка, а? Пойдем наберем грибков, зажарим! А я для тебя яблочко припас. — Нет, — не открывая глаз, сказал Ежик. — Она запоет. — Ну и запоет. Толку-то? — Эх ты! — сказал Ежик. — Грибки! Яблочки!.. Если б ты только знал, как это — звуки и голоса!

КОГДА ТЫ ПРЯЧЕШЬ СОЛНЦЕ, МНЕ ГРУСТНО

Над горой туман и розовато-оранжевые отсветы. Весь день лил дождь, потом перестал, выглянула солнце, зашло за гору, и вот теперь была такая гора. Было очень красиво, так красиво, что Ежик с Медвежонком просто глядели и ничего не говорили друг другу. А гора все время менялась: оранжевое переместилось влево, розовое — вправо, а голубое стало сизо-синим и осталось вверху. Ежик с Медвежонком давно любили эту игру: закрывать глаза, а когда откроешь — все по-другому. — Открывай скорей, — шепнул Ежик. — Очень здорово! Теперь оранжевое растеклось узкой каймой по всей горе, а розовое и голубое пропало. Туман был там, выше, а сама гора была будто опоясана оранжевой лентой. Они снова закрыли глаза, и, когда через мгновение открыли, вновь все изменилось. Оранжевое вспыхивало кое-где слева и справа, розовое вдруг появилось справа, розово-голубое исчезло, и гора вся стала такой темной, торжественной, что от нее просто нельзя было отвести глаз, Ежик с Медвежонком снова закрыли и открыли глаза: гора была покойной, туманной, с легким розоватым отсветом справа, но они не успели снова закрыть глаза, как этот отсвет пропал. Туманная, очень красивая гора глядела на Ежика с Медвежонком. И вдруг, или это Ежику с Медвежонком показалось, кто-то заговорил: — Вам нравится на меня смотреть? — Да, — сказал Ежик. — А кто? Кто говорит? — шепотом спросил Медвежонок. — Я красивая? — Да, — сказал Ежик. — А когда я вам больше нравлюсь — утром или вечером? Тут и Медвежонок понял, что это говорит гора. — Мне — утром, — сказал Медвежонок. — А почему? — Тогда впереди целый день и… — А тебе, Ежик? — Когда ты прячешь солнце, мне грустно, — сказал Ежик. — Но я больше люблю смотреть на тебя вечером. — А почему? — Когда смотришь вечером, как будто стоишь там, на вершине, и далеко, далеко видно. — Что же ты видел сегодня, Ежик? — спросила гора. — Сегодня так пряталось солнце, а кто-то так не давал ему уйти, что я ни о чем не думал, я только смотрел. — А я… Мы… То откроем глаза, то закроем. Мы так играем, — сказал Медвежонок. Быстро сгущались сумерки. И когда почти совсем стемнело, иссиня-зеленое небо вдруг оторвалось от горы, а вся она стала резко видна, чернея на бледно-голубой полосе, отделяющей ее от темного неба.

РАЗРЕШИТЕ С ВАМИ ПОСУМЕРНИЧАТЬ

— Заяц просится посумерничать. — Пускай сумерничает, — сказал Ежик и вынес на крыльцо еще одно плетеное кресло. — Можно войти? — спросил Заяц. Он стоял под крыльцом, пока Медвежонок разговаривал с Ежиком. — Входи, — сказал Ежик. Заяц поднялся по ступенькам и аккуратно вытер лапы о половичок. — Три-три! — сказал Медвежонок. — Ежик любит, чтобы было чисто. — Можно сесть? — спросил Заяц. — Садись, — сказал Медвежонок. И Ежик с Медвежонком тоже сели. — А как мы будем сумерничать? — спросил Заяц. Ежик промолчал. — Сиди в сумерках и молчи, — сказал Медвежонок. — А разговаривать можно? — спросил Заяц. Ежик опять промолчал. — Говори, — сказал Медвежонок. — Я в первый раз сумерничаю, — сказал Заяц, — поэтому не знаю правил. Вы не сердитесь на меня, ладно? — Мы не сердимся, — сказал Ежик. — Я как узнал, что вы сумерничаете, я стал прибегать к твоему, Ежик, дому и глядеть во-он из-под того куста. Во, думаю, как красиво они сумерничают! Вот бы и мне! И побежал домой, и стащил с чердака старое кресло, сел и сижу… — И чего? — спросил Медвежонок. — А ничего. Темно стало, — сказал Заяц. — Нет, думаю, это не просто так, это не просто сиди и жди. Что-то здесь есть. Попрошусь, думаю, посумерничать с Ежиком и Медвежонком. Вдруг пустят? — Угу, — сказал Медвежонок. — А мы уже сумерничаем? — спросил Заяц. Ежик глядел, как медленно опускаются сумерки, как заволакивает низинки туман, и почти не слушал Зайца. — А можно, сумерничая, петь? — спросил Заяц. Ежик промолчал. — Пой, — сказал Медвежонок. — А что? Никто ему не ответил. — А можно веселое? Давайте я веселое спою, а то зябко как-то? — Пой, — сказал Медвежонок. — Ля-ля! Ля-ля! — завопил Заяц. И Ежику сделалось совсем грустно. Медвежонку было неловко перед Ежиком, что вот он притащил Зайца и Заяц мелет, не разбери чего, а теперь еще воет песню. Но Медвежонок не знал, как быть, и поэтому завопил вместе с Зайцем. — Ля-ля-лю-лю! — вопил Медвежонок. — Ля-ля! Ля-ля! — пел Заяц. А сумерки сгущались, и Ежику просто больно было все это слышать. — Давайте помолчим, — сказал Ежик. — Послушайте, как тихо! Заяц с Медвежонком смолкли и прислушались. Над поляной, над лесом плыла осенняя тишина. — А что, — шепотом спросил Заяц, — теперь делать? — Шшш! — сказал Медвежонок. — Это мы сумерничаем? — прошептал Заяц. Медвежонок кивнул. — До темноты — молчать?.. Стало совсем темно, и над самыми верхушками елок показалась золотая долька луны. От этого Ежику с Медвежонком вдруг стало на миг теплее. Они поглядели друг на друга, и каждый почувствовал в темноте, как они друг другу улыбнулись.

КАК ОТТЕНИТЬ ТИШИНУ

— Я очень люблю осенние пасмурные дни, — сказал Ежик. — Солнышко тускло светит, и так туманно-туманно… — Спокойно, — сказал Медвежонок. — Ага. Будто все остановилось и стоит. — Где? — спросил Медвежонок. — Нет, вообще. Стоит и не двигается. — Кто? — Ну, как ты не понимаешь? Никто. — Никто стоит и не двигается? — Ага. Никто не двигается. — А комары? Вон как летают! Пи-и!.. Пи-и!.. — И Медвежонок замахал лапами, показал, как летит комар. — Комары только еще больше, — тут Ежик остановился, чтобы подыскать слово, — о т т е н я ю т неподвижность, — наконец сказал он. Медвежонок сел: — Как это? Они лежали на травке у обрыва над рекой и грелись на тусклом осеннем солнышке. За рекой, полыхая осинами, темнел лес. — Ну вот смотри! — Ежик встал и побежал. — Видишь? — Что? — Как неподвижен лес? — Нет, — сказал Медвежонок. — Я вижу, как ты бежишь. — Ты не на меня смотри, на лес! — И Ежик побежал снова. — Ну? — Значит, мне на тебя не смотреть? — Не смотри. — Хорошо, — сказал Медвежонок и отвернулся. — Да зачем ты совсем-то отвернулся? — Ты же сам сказал, чтобы я на тебя не смотрел. — Нет, ты смотри, только на меня и на лес о д н о в р е м е н н о, понял? Я побегу, а он будет стоять. Я о т т е н ю его неподвижность. — Хорошо, — сказал Медвежонок. — Давай попробуем. — И уставился на Ежика во все глаза. — Беги! Ежик побежал. — Быстрее! — сказал Медвежонок. Ежик побежал быстрее. — Стой! — крикнул Медвежонок. — Давай начнем сначала. — Почему? — Да я никак не могу посмотреть на тебя и на лес одновременно: ты так смешно бежишь, Ежик! — А ты смотри на меня и на лес, понимаешь? Я — бегу, лес — стоит. Я оттеняю его неподвижность. — А ты не можешь бежать большими прыжками? — Зачем? — Попробуй. — Что я — кенгуру? — Да нет, но ты — ножками, ножками, и я не могу оторваться. — Это не важно, как я бегу, понял? Важно то, что я бегу, а он — стоит. — Хорошо, — сказал Медвежонок. — Беги! Ежик побежал снова. — Ну? — Такими маленькими шажками не оттенишь, сказал Медвежонок. — Тут надо прыгать вот так! И он прыгнул, как настоящий кенгуру. — Стой! — крикнул Ежик. — Слушай! Медвежонок замер. — Слышишь, как тихо? — Слышу. — А если я крикну, то я криком о т т е н ю тишину. — А-а-а!.. — закричал Медвежонок. — Теперь понял? — Ага! Надо кричать и кувыркаться! А-а-а! — снова завопил Медвежонок и перекувырнулся через голову. — Нет! — крикнул Ежик. — Надо бежать и подпрыгивать. Вот! — И заскакал по поляне. — Нет! — крикнул Медвежонок. — Надо бежать, падать, вскакивать и лететь. — Как это? — Ежик остановился. — А вот так! — И Медвежонок сиганул с обрыва. — И я! — крикнул Ежик и покатился с обрыва вслед за Медвежонком. — Ля-ля-ля! — завопил Медвежонок, вскарабкиваясь обратно. — У-лю-лю! — по-птичьему заверещал Ежик. — Ай-яй-яй! — во все горло закричал Медвежонок и прыгнул с обрыва снова. Так до самого вечера они бегали, прыгали, сигали с обрыва и орали во все горло, оттеняя неподвижность и тишину осеннего леса.

В РОДНОМ ЛЕСУ

Заяц утром как вышел из дома, так и потерялся в необъятной красоте осеннего леса. «Давно уже пора снегу пасть, — думал Заяц. — А лес стоит теплый и живой». Встретилась Зайцу Лесная Мышь. — Гуляешь? — сказал Заяц. — Дышу, — сказала Мышка. — Надышаться не могу. — Может, зима про нас забыла? — спросил Заяц. — Ко всем пришла, а в лес не заглянула. — Наверно, — сказала Мышка и пошевелила усиками. — Я вот как думаю, — сказал Заяц. — Если ее до сих пор нет, значит, уже не заглянет. — Что ты! — сказала Мышка. — Так не бывает! Не было еще такого, чтобы зима прошла стороной. — А если не придет? — Что говорить об этом, Заяц? Бегай, дыши, прыгай, пока лапы прыгают, и ни о чем не думай. — Я так не умею, — сказал Заяц. — Я все должен знать наперед. — Много будешь знать — скоро состаришься. — Зайцы не состариваются, — сказал Заяц. — Зайцы умирают молодыми. — Это почему же? — Мы бежим, понимаешь? А движение — это жизнь. — Хи-хи! — сказала Мышка. — Еще каким стареньким будешь. Они вместе шли по тропинке и не могли налюбоваться на свой лес. Он был весь сквозящий, мягкий, родной. И оттого, что в нем было так хорошо, на душе у Зайца и Мышки сделалось грустно. — Ты не грусти, — сказал Заяц. — Я не грущу. — Грустишь, я вижу. — Да вовсе не грущу, просто печально. — Это пройдет, — сказал Заяц. — Насыплет снега, надо будет путать следы. С утра до вечера бегай и запутывай. — А зачем? — Глупая ты. Съедят. — А ты бегай задом наперед, — сказала Мышка. — Вот так! — И побежала по дорожке спиной вперед, мордочкой к Зайцу. — Здорово! — крикнул Заяц. И помчался следом. — Видишь? — сказала Мышка. — Теперь никто не поймет, кто ты. — А я… А я… Я знаешь тебя чему научу? Я тебя научу есть кору, хочешь? — Я кору не ем, — сказала Мышка. — Тогда… Тогда… Давай я тебя научу бегать! — Не надо, — сказала Мышка. — Да чем же мне тебе отплатить? — А ничем, — сказала Лесная Мышь. — Было бы хорошо, если бы тебе помог мой совет. — Спасибо тебе! — сказал Заяц. И побежал от Мышки задом наперед, улыбаясь и шевеля усами. «Здорово! — думал Заяц. — Теперь меня никто не поймает. Надо только хорошенько натренироваться, пока не высыпал снег». Он бежал задом наперед через любимый свой лес, спускался в овраги, взбирался на холмы, «получается!» — вопил про себя Заяц и чуть не плакал от радости, что теперь уже никто никогда не отыщет его в родном лесу.

СОСНОВАЯ ШИШКА

Светлый вечер в осеннем лесу. Затрещала и смолкла неизвестная птица. Заяц выбежал к ручью, сел и стал слушать, как журчит вода. — Вода, вода, куда ты бежишь? — спросил Заяц. — С камушка на камушек по камушкам бегу! «По камушкам. Хорошо ей! — подумал Заяц. — Вот бы мне так!» Пришел Муравей. — Ты что бродишь? — спросил Заяц. — Скоро зима, а ты по лесу шатаешься? — Надо, — сказал Муравей. Зачерпнул ведерком воды и пошел. — Стой! Давай поговорим, — сказал Заяц. Муравей остановился: — О чем? — О чем хочешь. — Некогда мне разговаривать, — сказал Муравей. — Воду надо нести. — И ушел. — Вот жизнь! — вздохнул Заяц. — Муравьи по воду ходить стали, поговорить не с кем. Раньше хоть какой-никакой гриб попадется, с ним потолкуешь. А теперь и грибы куда-то попрятались. — А ты со мной поговори, — сказала Сосновая Шишка. Она лежала рядышком у ручья. — Я — старая, много всего видала. — Что же ты видела? — спросил Заяц. — Небо, — сказала Шишка. — Кто ж его не видел? Вот оно! — Не-ет, я там была, высоко, — вздохнула Шишка. — Меня Ветер любил. Прилетит, бывало: «Здравствуй, Шишка!» — «Здравствуй, говорю, где пропадал?» — «К морю летал, корабли двигал». Во как! А ты чего скучный такой? — Не знаю, — сказал Заяц. — Эх, жизнь была! Утречком проснешься — весь лес в тени, а у нас уже солнышко! Солнышко пригреет. Ветер прилетит — шумим-веселимся!.. А ночью — звезды. Так в глаза и глядят. Я любила одну. Зеленая такая, ласковая. Только покажется, а уж Ветерок мой тут как тут. «Полетим, говорит, к звезде, Шишка!» — «Так далеко же!» — «Это нам нипочем!» Возьмет в объятья и понесет. — Хорошо говоришь, бабушка, — вздохнул Заяц. — Жили хорошо, Заяц. А что слова? Сам-то чего скучный, молодой вить? — А где ж он теперь, Ветер? — Летает. Ветер, он всегда молодой. А я, вишь, старая, упала. Кому нужна? — Грустно тебе, бабушка? — Не-е, Заяц. Лежу, на небо гляжу, водичку слушаю, звездочку зеленую увижу — Ветер вспоминаю.

ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ ТРАВЫ

Холодно, тихо стало в лесу. Заяц прислушался — ни звука. Лишь осинка на том берегу дрожала последним листом. Заяц спустился к реке. Река медленно уводила за поворот тяжелую, темную воду. Заяц встал столбиком и пошевелил ушами. — Холодно? — спросила у него Травинка. — Бр-р-р! — сказал Заяц. — Мне тоже, — сказала Травинка. — И мне! И мне! — Кто говорит? — спросил Заяц. — Это мы — трава. Заяц лег. — Ой, как тепло! Как тепло! Как тепло! — Погрей нас! И нас! И нас! Заяц стал прыгать и ложиться. Прыгнет — и прильнет к земле. — Эй, Заяц! — крикнул с холма Медвежонок. — Ты что это делаешь? — Грею траву, — сказал Заяц. — Не слышу! — Грею траву! — крикнул Заяц. — Иди сюда, будем греть вместе! Медвежонок спустился с холма. — Согрей нас! Согрей! Согрей! — кричали травинки. — Видишь? — сказал Заяц. — Им холодно! — Снова прыгнул и лег. — К нам! К нам! — Сюда! Сюда! — кричали со всех сторон. — Что ж ты стоишь? — сказал Заяц. — Ложись! И Медвежонок лег. — Как тепло! Ух, как тепло! — И меня погрей, Медвежонок! — И нас! И нас! Заяц прыгал и ложился. А Медвежонок стал потихоньку перекатываться: со спины — на бок, с бока — на живот. — Согрей! Согрей! Нам холодно! — кричала трава. Медвежонок катался. Заяц прыгал, и скоро согрелся весь луг. — Хотите, мы споем вам осеннюю песню травы? — спросила первая травинка. — Пойте, — сказал Заяц. И трава стала петь. Медвежонок кататься, а Заяц — прыгать. — Эй! Что вы там делаете? — крикнул с холма Ежик. — Греем траву! — крикнул Заяц. — Что? — Греем траву! — крикнул Медвежонок. — Вы простудитесь! — закричал Ежик. А травинки поднялись во весь рост и запели громкими голосами. Пел весь луг над рекой. И последний лист, что трепетал на том берегу, стал подтягивать. И сосновые иголки, и еловые шишки, и даже паутина, забытая пауком, — все распрямились, заулыбались и затянули изо всех сил последнюю осеннюю песню травы.

РАДУГА

Медвежонок прижался спиной к печке. Ему было тепло-тепло и не хотелось шевелиться. За окном свистел ветер, шумели деревья, барабанил по стеклу дождь, а Медвежонок сидел с закрытыми глазами и думал о лете. Сначала Медвежонок думал обо всем сразу, и это «все сразу» было для него солнышко и тепло. Но потом под ярким летним солнышком, в тепле, Медвежонок увидел Муравья. Муравей сидел на пеньке, выпучив черные глаза, и что-то говорил, говорил, но Медвежонок не слышал. — Да слышишь ты меня? — наконец прорвался к Медвежонку Муравьиный голос. — Работать надо каждый день, каждый день, каждый день! Медвежонок помотал головой, но Муравей не пропадал, а кричал еще громче. — Лень, вот что тебя погубит! «Чего он ко мне пристал? — подумал Медвежонок. — Я и не помню такого Муравья вовсе». — Совсем обленились! — кричал Муравей. — Чем вы занимаетесь изо дня в день? Отвечай! — Гуляем, — вслух сказал Медвежонок у печки. — Так лето же. — Лето! — взвился Муравей. — А кто работать будет? — Мы и работаем. — Что же вы сделали? — Мало ли, — сказал Медвежонок. И еще тесней прижался к печному боку. — Нет, ты мне говори — что? — Скворечник. — Еще? — Камелек сложили. — Где? — У реки. — Зачем? — По вечерам сидеть. Огонь разведешь — и сиди. И Медвежонку представилось, как они с Ежиком сидят ночью под звездами у реки, варят чай в чайнике, слушают, как плещется рыба в воде, и чайник сперва урчит, а потом клокочет, и звезды падают прямо в траву и, большие, теплые, шевелятся у ног. И так Медвежонку захотелось в ту летнюю ночь, так захотелось полежать в мягкой траве, глядя в небо, что Медвежонок сказал Муравью: — Иди сюда, садись у печки, а я пойду туда, в лето. — А соломинку ты за меня понесешь? — спросил Муравей. — Я, — сказал Медвежонок. — А шесть сосновых иголок? — Я, — сказал Медвежонок. — А две шишки и четыре птичьих пера? — Все отнесу, — сказал Медвежонок. — Только иди сюда, сядь к печке, а? — Нет, ты погоди, — сказал Муравей. — Трудиться — обязанность каждого. — Он поднял лапку. — Каждый день… — Стой! — крикнул Медвежонок. — Слушай мою команду: к печке бегом, марш! И Муравей выбежал из лета и сел к печке, а Медвежонок еле-еле протиснулся на его место. Теперь Медвежонок сидел на пеньке летом, а Муравей поздней осенью у печки в Медвежьем дому. — Ты посиди, — сказал Медвежонок Муравью, — а придет Ежик, напои его чаем. И Медвежонок побежал по мягкой теплой траве, и забежал в реку, и стал брызгаться водой, и, если поглядеть прищурившись, в брызгах возникала каждый раз настоящая радуга, и каждый раз Медвежонку не верилось, и каждый раз Медвежонок видел ее снова. — Эй! — крикнул Муравей в лето. — А кто обещал работать? — Погоди! — сказал Медвежонок. И снова стал, щурясь, брызгаться и ловить сквозь ресницы радугу. — Обязанность каждого — трудиться, — говорил Муравей, прижавшись к горячей печке. — Каждый день… «Заладил, — подумал Медвежонок. — Ну как он не понимает, что это — лето, что оно — короткое, что оно вот-вот кончится и что каждый раз у меня в лапах сверкает радуга»». — Муравей! — крикнул из своего лета Медвежонок. — Не бубни! Разве я не работаю? Разве я отдыхаю? И он снова ударил по воде лапой, прищурился и увидел радугу.

ЕЖИКИНА ГОРА

Давно уже Ежик не видел такого большого неба. Давно уже не было такого, чтобы он вот так останавливался и замирал. И если кто у него спрашивал, зачем он останавливается, отчего замирает. Ежик все равно бы ни за что не смог ответить. — Ты куда глядишь, Ежик? — спросила Белка. — А, — сказал Ежик. И махнул лапой. — Ты что там увидел? — спросил Муравей. — Молчит, — сказала Белка. — Задумался, — проворчал Муравей и побежал по своим делам. А Ежику вдруг показалось, что он впервые увидел этот лес, этот холм, эту поляну. Что никогда-никогда до этого ничего подобного он не видал. «Как же так? — думал Ежик. — Ведь я столько раз бежал по этой тропинке, столько раз стоял на этом холме». И деревья были такие необыкновенные — легкие, сквозящие, будто сиреневые, и полны такой внутренней тишиной и покоем, что Ежик не узнавал знакомые с детства места. — Что же это? — бормотал Ежик. — раньше не видел всего? И птицы, те немногие птицы, что остались в лесу, казались теперь Ежику необыкновенными. «Это не Ворона, это какой-то Орел кружит над лесом, — думал Ежик. — Никогда не видел такой огромной птицы». — Все стоишь? — спросил Муравей. — Я уже вон какую соломину оттащил, а он все стоит. — Не мешай ему, — сказала Белка. — Он думает. — Думает, думает, — проворчал Муравей. — Что бы стало в лесу, если б все думали. — Подумает, и все, — сказала Белка. — Не мешай. — Все вы бездельники, — сказал Муравей. — Все вы друг за дружку горой. — И убежал. А Ежик про себя поблагодарил Белку, потому что он слышал разговор где-то далеко-далеко, будто говорили на облаках, а он — на дне моря. «Какая она добрая, — подумал о Белке Ежик. — Почему я раньше никогда ее не встречал?» Пришел Медвежонок. — Ну что? — сказал он. — Что делать будем? Ежик смотрел на лес, на холм, на Ворону, кружащую за рекой, и вдруг понял, что ему так не хочется отвечать, так не хочется спускаться со своей горы… И он стал благодарно думать о том, по чьей доброте на этой горе оказался.

ПТИЦА

Все лето Заяц плел веревку, и к осени она у него стала длиной до неба. «Приделаю крючок, — думал Заяц, — заброшу на звезду и…» Прибежала Белка: — Ты что делаешь, Заяц? — Веревку сплел, — сказал Заяц. — А зачем? — Залезу на небо, — сказал Заяц. — Хочешь, тебя возьму с собой? — Возьми, — сказала Белка. Ночью высыпали звезды. Заяц забросил крючок на самую большую звезду, и веревка тонкой паутинкой протянулась от земли до неба. — Лезь, — сказал Заяц. — А ты? — Я за тобой. И Белка побежала на небо. Заяц полез следом, но он не умел лазать по веревке, и поэтому сильно отстал. — Ты где? Лезь скорее! — кричала Белка из темноты. А Заяц лез и лез и уже стал уставать. — Где же ты? — торопила Белка. Она давно забралась на звезду и ждала Зайца. А Заяц раскачивался посередке, между небом и землей, и у него не было больше сил ни лезть вверх, ни спуститься на землю. — Ну что ты там? — спросила из темноты Белка. — Сил нет. Не могу, — сказал Заяц. — Ты — как по веточке, как по веточке, — сказала Белка. Заяц раскачивался во тьме, уши его трепал ночной ветерок, он видел далеко внизу родной лес, а вверху — большую звезду и понимал, что сейчас разожмет лапы и упадет. «Все лето плел веревку, — горестно думал Заяц, — и вот…» — Эй! — вдруг услышал он знакомый голос с земли. — Кто там висит? И другой знакомый голос ответил: — Далеко. Не видно. — Как ты думаешь, Ежик, кто там может быть? — Птица, — сказал Ежик. — Какая же птица висит посреди неба? «Редкая», — хотел сказать Заяц. Но промолчал. — Это Заяц! — крикнула со звезды Белка. — Полез на небо и вот застрял. — Медвежонок, его надо спасать! — Спасите меня, — тихо сказал Заяц. — С каких это пор Зайцы стали лазать по небу? — проворчал Медвежонок и дернул за веревку. — Ой, — тихо сказал Заяц. — Как будем спасать? — спросил Ежик. — Сейчас, — сказал Медвежонок. И убежал. — Заяц! — крикнул Ежик. — Это ты? — Я, — тихо сказал Заяц. — Не слышу! — Я, — погромче сказал Заяц, потому что, если бы он крикнул совсем громко, он бы упал. — Это он, он! — крикнула со звезды Белка. — Держись, Заяц! — крикнул Ежик. — Медвежонок что-то придумал! И тут вернулся Медвежонок с простыней. — Держи, — сказал он. И дал два конца Ежику. — Заяц! — закричал в темноту Медвежонок. — Прямо под тобой мы растянули простыню, слышишь? Прыгай! — Я боюсь, — сказал Заяц. — Он боится! — крикнула Белка. Ей со звезды было слышнее. — Прыгай, кому говорят! — еще громче крикнул Медвежонок, и, откинувшись назад, они с Ежиком, как могли, растянули простыню. — Ну! — Прыгай! — крикнула Белка. Заяц разжал лапы и полетел, полетел, полетел, только черный ночной ветер засвистал между ушами. «Где ж простыня? Где же земля?» — думал Заяц и не знал, что он, как большая птица с широкими крыльями, летит над землей и уже не может упасть.

ТЕПЛЫМ ТИХИМ УТРОМ ПОСРЕДИ ЗИМЫ ВОЛЬНЫЙ ОСЕННИЙ ВЕТЕР

Ни свет ни заря к Ежику с Медвежонком прибежал Заяц. — Эй! — закричал он. — Эгей! Эге-ге-гей! — Ну что? Говори, — сказал Медвежонок. — Эге-ге-ге-ге! — вопил Заяц. — Да говори же! — Ежик начал сердиться. — Эге-ге-ге-ге! Ге-гей! Ге-гей! — И Заяц убежал. — Чего это он? — Не знаю, — сказал Медвежонок. А Заяц птицей летел по лесу и вопил истошным заячьим голосом. — Что с ним? — спросила Белка. — Понять не могу, — сказал Муравей. А Заяц сделал полный круг и снова выбежал на медвежью поляну. — Скажешь или нет? — крикнул Медвежонок. Заяц вдруг остановился, замер, встал на задние лапы и… — Ну же! — крикнул Ежик. — Ха-ха-ха-ха-ха! — расхохотался Заяц и понесся со всех ног прочь. — Может, он с ума сошел, с ума сошел, с ума сошел? — тараторила Сорока. — Да нет, он в своем уме, в своем уме, в своем уме! — долбил Дятел. И только Заяц ни у кого ничего не спрашивал, никому ничего не говорил, а вольный, как ветер, летел по лесу. — Знаешь, — сказал Медвежонок. — Мне кажется, он вообразил себя… ветром. Он мне как-то сказал: «Представляешь, Медвежонок, если я стану ветром?» — Это здорово, — сказал Ежик. — Только Заяц никогда до такого не додумается. И ошибся. Потому что Заяц в этот легкий солнечный день действительно с утра почувствовал себя вольным осенним ветром, летящим по полям и лесам.

МЫ БУДЕМ ПРИХОДИТЬ И ДЫШАТЬ

Вот уже несколько дней не было солнца. Лес стоял пустой, тихий. Даже вороны не летали, — вот какой был пустой лес. — Ну все, готовься к зиме, — сказал Медвежонок. — А где птицы? — спросил Ежик. — Готовятся. Утепляют гнезда. — А Белка где? — Дупло сухим мохом выкладывает. — А Заяц? — Сидит в норе, дышит. Хочет надышать на всю зиму. — Вот глупый, — улыбнулся Ежик. — Я ему сказал: перед зимой не надышишься. — А он? — Надышу, говорит. Буду дышать и дышать. — Айда к нему, может, чем поможем. И они отправились к Зайцу. Заячья нора была в третьей стороне от горы. С одной стороны — дом Ежика, с другой — дом Медвежонка, а с третьей — нора Зайца. — Вот, — сказал Медвежонок. — Здесь. Эй, Заяц! — крикнул он. — А, — глухо донеслось из норы. — Ты что там делаешь? — спросил Ежик. — Дышу. — Много надышал? — Нет еще. Половиночку. — Хочешь, мы подышим сверху? — спросил Медвежонок. — Не получится, — донеслось из норы. — У меня — дверь. — А ты сделай щелочку, — сказал Ежик. — Приоткрой чуть-чуть, а мы будем дышать, — сказал Медвежонок. — Бу-бу-бу, — донеслось из норы. — Что? — Сейчас, — сказал Заяц. — Ну, дышите! Ежик с Медвежонком легли голова к голове и стали дышать. — Ха!.. Ха!.. — дышал Ежик. — Ха-а!.. Ха-а!.. — дышал Медвежонок. — Ну как? — крикнул Ежик. — Теплеет, — сказал Заяц. — Дышите. — А теперь? — через минуту спросил Медвежонок. — Дышать — нечем, — сказал Заяц. — Выходи к нам! — крикнул Ежик. — Дверь закрой и вылазь! Заяц хлопнул дверью и вылез наружу. — Ну как? — Как в бане, — сказал Заяц. — Вот видишь, втроем-то лучше, — сказал Медвежонок. — Мы теперь всю зиму будем к тебе приходить и дышать, — сказал Ежик. — А будешь замерзать, приходи ко мне, — сказал Медвежонок. — Или ко мне, — сказал Ежик. — Спасибо, — сказал Заяц. — Я обязательно приду. Только вы ко мне не ходите, ладно? — Да почему?.. — Следы, — сказал Заяц. — Натопчете, и тогда кто-нибудь меня обязательно съест.

ЛИСИЧКА

Это был необыкновенный осенний день! Было столько синевы, столько огненных листьев, столько солнца, что к вечеру Медвежонок заплакал. — Ты чего это? — спросил Ежик. — Не знаю, — сказал Медвежонок. — Плакать хочется. — Да ты посмотри… — Я видел, — сказал Медвежонок. — Потому и плачу. — Чего ж здесь плакать? Радоваться надо, — сказал Ежик. — Я от радости плачу, — сказал Медвежонок. — Разве от радости плачут? — Еще бы! — И Медвежонок разрыдался. — Успокойся, что ты! — Ежик погладил Медвежонка лапой. — Завтра снова будет солнце, и снова будут лететь листья, и улетать птицы. — Улетать, — всхлипнул Медвежонок. И разревелся еще пуще. — Но они прилетят, — сказал Ежик. — Они вернутся. Пройдет зима, снег растает, и они вернутся. — Зима. — Медвежонок горько плакал и весь вздрагивал. — Ну да, зима. Но она пройдет, и все будет снова. — Не хочу! Не хочу, слышишь? — Чего ты не хочешь? — Чтобы все уходило, улетало! — крикнул Медвежонок. — Это же ненадолго, — сказал Ежик. — Ты же сам знаешь. А как красиво зимой! — Зимой я тоже буду плакать. — Зимой? Да почему? — Мне будет ее жалко. — И Медвежонок уже так расплакался, что Ежик понял: словами здесь не поможешь. — Бежим! — крикнул он. — Куда? — поднял зареванные глаза Медвежонок. — Бежим, говорю! — И Ежик схватил Медвежонка за лапу и потащил в лес. — Куда ты меня тащишь?! Они пробежали мимо старой сломанной березы, перешли по сгнившему мостку ручей, перелезли через срубленную осину и, петляя между горелых пней, поднялись в гору. — Смотри! — сказал Ежик и показал Медвежонку гриб-лисичку. Маленький золотой гриб, поджав коленки, в сумерках сидел во мху. — Видишь? — сказал Ежик. — У него нет ни папы, ни мамы, ни Ежика, ни Медвежонка, он совсем один — и не плачет.

НЕ СМОТРИ НА МЕНЯ ТАК, ЕЖИК

— Я обязательно, ты слышишь? Я обязательно, — сказал Медвежонок. Ежик кивнул. — Я обязательно приду к тебе, что бы ни случилось. Я буду возле тебя всегда. Ежик глядел на Медвежонка тихими глазами и молчал. — Ну что ты молчишь? — Я верю, — сказал Ежик. Ежик провалился в волчью яму и просидел там неделю. Его случайно нашла Белка: она пробегала мимо и услышала слабый Ежикин голос. Медвежонок неделю искал Ежика по лесу, сбился с ног и, когда к нему прибежала Белка, вытащил Ежика из ямы и принес домой. Ежик лежал, по самый нос укрытый одеялом, и глядел на Медвежонка тихими глазами. — Не смотри на меня так, — сказал Медвежонок. — Не могу, когда на меня так смотрят. Ежик закрыл глаза. — Ну вот, теперь ты как будто умер. Ежик открыл глаза. — Улыбнись, — сказал Медвежонок. Ежик попробовал, но у него слабо получилось. — Сейчас я тебя буду поить бульоном, — сказал Медвежонок. — Белка принесла свежих грибков, я сварил бульон. Он налил бульон в чашку и приподнял Ежику голову. — Нет, не так, — сказал Медвежонок. — Ты садись. — Не могу, — сказал Ежик. — Я тебя подушкой подопру. Вот так. — Мне тяжело, — сказал Ежик. — Терпи. Медвежонок прислонил Ежика спиной к стене и подоткнул подушку. — Мне холодно, — сказал Ежик. — Сичас-сичас. — Медвежонок взобрался на чердак и обложил Ежика тулупом. — Как ты не замерз? Ночи-то какие холодные! — приговаривал Медвежонок. — Я прыгал, — сказал Ежик. — Семь дней? — Я ночью прыгал. — Что ж ты ел? — Ничего, — сказал Ежик. — Ты мне дашь бульону? — Ах, да! Пей, — сказал Медвежонок. Ежик сделал несколько глотков и закрыл глаза. — Пей-пей! — Устал, — сказал Ежик. — Нет, пей! — И Медвежонок стал поить Ежика с ложечки. — Не могу больше. — За меня! Ежик хлебнул. — За Белочку! Ежик выпил. — За Зайца! Он знаешь как помогал! — Погоди, — сказал Ежик. — Передохну. — Выпей за Зайца, он старался.. Ежик глотнул. — За Хомячка! — А Хомячок что сделал? — Ничего. Каждый день прибегал и спрашивал. — Пусть подождет. Сил нет, — сказал Ежик. — Иногда и утром прибегал, — сказал Медвежонок. — Съешь ложечку. Ежик проглотил. — А теперь — за Филина! — Филин-то при чем? — Как? Нет, за Филина ты выпьешь три ложки. — Да почему? — Да я на нем три ночи летал. Тебя искали. — На Филине? — Ну да! — Врешь, — сказал Ежик. — Чтоб мне с места не сойти! — Да как ты на него взобрался? — Он знаешь какой крепкий? Сел на шею и полетел. Ты бы видел, как Заяц, нас испугался. — Как? — Вот выпей — скажу. Ежик выпил подряд три ложки и снова закрыл глаза. — Как? — спросил он. — Что? — Как Заяц вас испугался? — А! Заяц? Представляешь? Я лечу. А тут — он. Давай еще ложечку. Слышишь, как пахнет? Ух! Ежик выпил. — Ну вот. Сидит, ушами вертит. Тут мы. — С Филином? — Ага. Он ка-ак подскочит, ка-ак побежит! Филин чуть на дерево не налетел. Давай за Филина. — Нет. Уже совсем не могу, — сказал Ежик. — Давай я лягу. Медвежонок уложил Ежика на прежнее место и укрыл тулупом. — Ну как, — спросил Медвежонок, — тепло? — Угу, — сказал Ежик. — А про Филина придумал? Говори. — Да что ты? Вот выздоровеешь, вместе полетаем. — Полетаем, — еле слышно пробормотал Ежик, засыпая.

КАК ЕЖИК С МЕДВЕЖОНКОМ ПРИСНИЛИСЬ ЗАЙЦУ

По первому снегу Заяц прибежал к Медвежонку. — Медвежонок, ты лучший из всех, кого я знаю, — сказал Заяц. — А Ежик? — Ежик тоже хороший, но ты — лучше всех! — Да что с тобой, Заяц? Ты сядь, успокойся. Чего ты прыгаешь? — Я сегодня проснулся и понял, — сказал Заяц, — что лучше, тебя нет на свете. Вошел Ежик. — Здравствуй, Медвежонок! — сказал он. — Здравствуй, Заяц! Вы чего сидите в доме — на улице снег! — Я собрался идти к тебе, — сказал Медвежонок. — А тут прибежал он и говорит, что я лучше всех. — Верно, — сказал Ежик. — А ты разве не знал? — Правда, он самый лучший? — сказал Заяц. — Еще бы! — Ежик улыбнулся Медвежонку и сел за стол. — Давайте чай пить! Стали пить чай. — Вот слушайте, что мне сегодня приснилось, — сказал Заяц. — Будто я остался совсем один в лесу. Будто никого-никого нет — ни птиц, ни белок, ни зайцев, — никого. «Что же я теперь буду делать?» — подумал я во сне. И пошел по лесу. А лес — весь в снегу и — никого-никого. Я туда, я сюда, три раза весь лес обежал, ну, ни души, представляете? — Страшно, — сказал Ежик. — Ага, — сказал Медвежонок. — И даже следов нет, — сказал Заяц. — А на небе — вата. — Как — вата? — спросил Ежик. — А так — ватное, толстое небо. И глухо. Будто под одеялом. — Откуда ты знаешь, что глухо? — спросил Медвежонок. — А я кричал. Крикну и прислушаюсь… Глухо. — Ну! Ну! — сказал Ежик. — И тут… И тут… — Что? — И тут… Представляете? Из-под старого пня, что на опушке… — За холмом? — Нет, у реки. Из-под старого пня, что на опушке у реки, вылез… — Ну же! — сказал Медвежонок. — Ты, — сказал Заяц. — Медвежонок! — Что ж я там делал, под пнем? — Ты лучше спроси, что ты сделал, когда вылез? — А что я сделал? — Ты вылез и так тихонько-тихонько сказал «Не горюй, Заяц, все мы — одни». Подошел ко мне, обнял и ткнулся лбом в мой лоб… И так мне сделалось хорошо, что я — заплакал. — А я? — спросил Медвежонок. — И ты, — сказал Заяц. — Стоим и плачем. — А я? — спросил Ежик. — А тебя не было, — сказал Заяц. — Больше никого не было. Представляешь? — Заяц обернулся к Медвежонку. — Пустой лес, ватное небо, ни-ко-го, а мы стоим и плачем. — Так не бывает, — сказал Ежик. — Я обязательно должен был появиться. — Так это же во сне, — сказал Медвежонок. — Все равно. Просто вы плакали и не заметили, как я вышел из-за куста. Вышел, стою, вижу — вы плачете; ну, думаю, плачут, есть, значит, причина, и не стал мешать. — Не было тебя, — сказал Заяц. — Нет, был. — Не было! — А я говорю — был! — сказал Ежик. — Просто я не хотел мешать вам плакать. — Конечно, был, — сказал Медвежонок. — Я его видел краем глаза. — А что же мне не сказал? — сказал Заяц. — А видел, ты потерянный. Сперва, думаю, успокою, а уж потом скажу. И потом — чего говорить-то? Ежик, он ведь всегда со мной. — А по-моему, мы все-таки были одни, — сказал Заяц. — Тебе показалось, — сказал Ежик. — Примерещилось, — сказал Медвежонок. — А если так, что у меня с собой было? — А у тебя с собой что-нибудь было? — Ага. — Мешочек, — сказал Ежик. — С морковкой, — сказал Медвежонок. — Правильно! — сказал Заяц. — Вы знаете, кто вы для меня? Вы для меня самые-самые лучшие из всех, кто есть на земле!

ВОРОН

Посыпал мелкий снежок, потом прекратился, лишь ветер слабо раскачивал верхушки деревьев. Трава, неопавшие листья, ветви — все поблекло, посветлело от холода. Но лес стоял еще большой, красивый, только пустой и печальный. Ворон сидел на суку и думал свою старинную думу. «Опять зима, — думал Ворон. — Опять снегом все заметет, завьюжит; елки заиндевеют; ветки берез станут хрупкими от мороза. Вспыхнет солнце, но ненадолго, неярко, и в ранних зимних сумерках будем летать только мы, вороны. Летать и каркать». Надвинулись сумерки. «Полетаю», — подумал Ворон. И неожиданно легко соскользнул с насиженного места. Он летел почти не двигая крыльями, чуть заметным движением плеча выбирая дорогу между деревьев. «Никого, — вздыхал Ворон. — Куда они все попрятались? » И действительно, лес был пуст и сер. — Сер-р-р! — вслух сказал Ворон. Он опустился на старый пень посреди поляны и медленно повернул голову с синими глазами. — Ворона, — сказал Ежику Медвежонок. — Где? — Вон на пне. Они сидели под большой елкой и глядели, как лес заливают серые сумерки. — Пойдем с ней поразговариваем, — сказал Ежик. — А что ты ей скажешь? — А ничего. Позову чай пить. Скажу: «Скоро стемнеет. Пойдемте, Ворона, чай пить». — Идем, — сказал Медвежонок. Они вылезли из- под елки и подошли к Ворону. — Скоро стемнеет, — сказал Ежик. — Ворона, идемте чай пить. — Я Вор- р-рон, — медленно, хрипло сказал Ворон. — Я чая не пью. — А у нас — малиновое варенье, — сказал Медвежонок. — И грибки! Ворон смотрел на Ежика с Медвежонком старинными, каменными глазами и думал: «Э-хэ-хэх!..» — Я чая не пью, — сказал он. — Медом угощу, — сказал Медвежонок. — А у нас и брусника, и клюковка, — сказал Ежик. Ворон ничего не сказал. Он тяжело взмахнул крыльями и поплыл над поляной. В густых сумерках с распростертыми крыльями он казался таким огромным, что Ежик с Медвежонком даже присели. — Вот это птица! — сказал Медвежонок. — Будет она с тобой чай пить! — Это он, Ворон, — сказал Ежик. — Все равно птица. «Позовем, позовем!» — передразнил он Ежика. — Позвали. — Ну и что? — сказал Ежик. — Он привыкнет. Представляешь, все один и один. А в следующий раз — обязательно согласится…
Уже почти в темноте Ворон летел над полем, видел какие-то далекие огоньки и почти ни о чем не думал, только широко и сильно подымал и опускал крылья.

ЕСЛИ МЕНЯ СОВСЕМ НЕТ

Еще совсем немного — и загорятся звезды, и выплывет месяц и поплывет, покачиваясь, над тихими осенними полями. Потом месяц заглянет в лес, постоит немного, зацепившись за верхушку самой высокой елки, и тут его увидят Ежик с Медвежонком. — Гляди, — скажет Ежик. — Угу, — скажет Медвежонок. А месяц подымется еще выше и зальет своим холодным, тусклым светом всю землю. Так было каждый вечер в эту ясную холодную осень. И каждый вечер Ежик с Медвежонком собирались то у Ежика, то у Медвежонка и о чем-нибудь говорили. Вот и сегодня Ежик сказал Медвежонку: — Как все-таки хорошо, что мы друг у друга есть! Медвежонок кивнул. — Ты только представь себе: меня нет, ты сидишь один и поговорить не с кем. — А ты где? — А меня нет. — Так не бывает, — сказал Медвежонок. — Я тоже так думаю, — сказал Ежик. — Но вдруг вот — меня совсем нет. Ты один. Ну что ты будешь делать? — Пойду к тебе. — Куда? — Как — куда? Домой. Приду и скажу: «Ну что ж ты не пришел, Ежик?» А ты скажешь… — Вот глупый! Что же я скажу, если меня нет? — Если нет дома, значит, ты пошел ко мне. Прибегу домой. А-а, ты здесь! И начну… — Что? — Ругать! — За что? — Как за что? За то, что не сделал, как договорились. — А как договорились? — Откуда я знаю? Но ты должен быть или у меня, или у себя дома. — Но меня же совсем нет. Понимаешь? — Так вот же ты сидишь! — Это я сейчас сижу, а если меня не будет совсем, где я буду? — Или у меня, или у себя. — Это, если я есть. — Ну, да, — сказал Медвежонок. — А если меня совсем нет? — Тогда ты сидишь на реке и смотришь на месяц. — И на реке нет. — Тогда ты пошел куда-нибудь и еще не вернулся. Я побегу, обшарю весь лес и тебя найду! — Ты все уже обшарил, — сказал Ежик. — И не нашел. — Побегу в соседний лес! — И там нет. — Переверну все вверх дном, и ты отыщешься! — Нет меня. Нигде нет. — Тогда, тогда… Тогда я выбегу в поле, — сказал Медвежонок. — И закричу: «Е-е-е-жи-и-и-к!», и ты услышишь и закричишь: «Медвежоно-о-о-к!..» Вот. — Нет, — сказал Ежик. — Меня ни капельки нет. Понимаешь? — Что ты ко мне пристал? — рассердился Медвежонок. — Если тебя нет, то и меня нет. Понял? — Нет, ты — есть; а вот меня — нет. Медвежонок замолчал и нахмурился. — Ну, Медвежонок!.. Медвежонок не ответил. Он глядел, как месяц, поднявшись высоко над лесом, льет на них с Ежиком свой холодный свет.

ТЕПЛЫМ ТИХИМ УТРОМ ПОСРЕДИ ЗИМЫ

«Бывает же — топишь печку, глядишь на огонь и думаешь: вот она какая, большая зима! И вдруг просыпаешься ночью от непонятного шума. Ветер, думаешь, бушует вьюга, но нет, звук не такой, а далекий какой-то, очень знакомый звук. Что же это? И засыпаешь снова. А утром выбегаешь на крыльцо — лес в тумане и ни островка снега не видно нигде. Куда же она подевалась, зима? Тогда сбегаешь с крыльца и видишь… лужу. Настоящую лужу посреди зимы. И от всех деревьев идет пар. Что же это? А это ночью прошел дождь. Большой, сильный дождь. И смыл снег. И прогнал мороз. И в лесу стало тепло, как бывает только ранней осенью». Вот как думал Медвежонок тихим теплым утром посреди зимы. «Что же теперь делать? — думал «Медвежонок. — Топить печку или нет? Щипать на растопку лучинки или не надо? И вообще как это так — опять лето?» И Медвежонок побежал к Ежику посоветоваться. Ежик ходил вокруг своего дома в глубокой задумчивости. — Не понимаю, — бормотал Ежик, — как это так — ливень посреди зимы? И тут прибежал Медвежонок. — Ну что? — еще издали крикнул он. — Что-что? Печку затопил? — спросил Ежик. — Нет, — сказал Медвежонок. — Лучинок нащипал? — Не-а, — сказал Медвежонок. — А что же ты делал? — Думал, — сказал Медвежонок. — Я тоже. И они стали ходить вокруг Ежикиного дома и думать вместе. — Как ты думаешь, — сказал Ежик. — Если прошел дождь и теперь туман, может еще быть мороз? — Не думаю, — сказал Медвежонок. — Значит, если мороз быть не может, значит, может быть только тепло. — Значит, — сказал Медвежонок. — А чтобы было тепло — должно появиться солнце. — Должно, — сказал Медвежонок. — А когда солнышко, хорошо быть на реке. — Я бы в жизни не догадался, — сказал Медвежонок. — Тогда давай возьмем и позавтракаем у реки, — предложил Ежик. — Угу, — сказал Медвежонок. И они сложили в корзину грибы, мед, чайник, чашки и пошли к реке. — Куда вы это идете? — спросила Белка. — К реке, — сказал Ежик. — Завтракать. — Возьмите меня с собой! — Айда! И Белка взяла орешков и чашку и поспешила следом. — Идем, — сказал Медвежонок. Выбежал из травы Хомячок. — А я уж заснул, — сказал он. — А тут — вода! Куда это вы? — Завтракать, к реке, — сказал Заяц. — Идем с нами! — У меня еда с собой, — сказал Хомячок и постучал лапой по раздувшемуся мешку за щекой, — только чашки нету, — и пошел следом. Пришли к реке, развели костер, сели завтракать. Выглянуло солнце. Солнце осветило реку, и тот берег, и завтракающих друзей. Туман растаял. — Если б не дождь, — щурясь, сказал Хомячок, — так бы и не увиделись до весны. — Если б не дождь, — сказала Белка, — уж так бы не попрощались. — Если б не Ежик, — сказал Медвежонок, — никто бы не догадался в такую теплынь позавтракать на реке. А Ежик, прикрыв глаза, пил чай, слушал тишину, птицу, вдруг тонко и чисто запевшую за рекой, и думал, что, если б не все они, зачем бы понадобилось тепло этому зимнему лесу?