Шамиль Пею Стихи Принцессы Атех
Много Силы и Тишины у тех, кто пьет свое вино и свою жизнь неторопливыми глотками, еще больше — у тех, кто не делает различия между гостем вошедшим и собравшимся уходить… На моем ковре — чаша с черным вином. Я сижу на подушке, набитой верблюжьей шерстью. Рядом — сидишь ты… Скажи: ты — только вошел? Или уже прощаешься?..
Мудрость, которую замечают другие, — портится (совсем как вода, оставленная на солнце). Я не оставляю на солнце свою воду, а из двух любовей — всегда выбираю меньшую… (Впрочем, даже ветер отбрасывает тень; так и я — нуждаюсь в людях; и это похоже на то, как если бы гончар наносил свежий узор на некогда украшенное орнаментом блюдо!..)
Воистину: каждый — сам себе и усердный дождь, и слепорожденный зной. (А тот, кто может вырастить свой страх — может вырастить и свою душу…)
Однажды я задумалась над тем, почему люди теряют настойчивей, чем находят. Взяв в горсть два перстня с бирюзой — я кинула их в проем окна: за окном раздался звук падения только одного из перстней. Тогда я заглянула в свою душу — и увидала там недостающее. «Люди просто не там ищут», — сказала я, смеясь, своей душе и вынула из рукава второй перстень…
Бог — это Скорость Тьмы (которая всегда быстрее Света)! Бог — это Вечная Дрожь! (Так дрожит запертое в кувшине вино или пальцы неопытного любовника!) Бог — это Тьма, где мириады смертей, взрываясь, — порождают Свет!.. Эта Мчащаяся Тьма — пропитала мое тело! Я уже давно разучилась спать: трудно уснуть, когда ты сорвался со скалы и в глазах отражается, вырастая, — дно ущелья!..
Это было сразу перед грозой… Дул ветер, плотный, как халат, о который вытирали пальцы после жирного плова, или как вода, по которой бредут во сне… Бабочку несло низко. Она почти касалась прибрежных камней… Глядя на нее, я подумала, как неуклюжи попытки этих ломких крылышек сладить с твердыми клювами воздуха. Вдруг я поняла, что бабочка летит против ветра и что ей — не нужны попутчики!.. Неужели все эти годы я просыпалась каждое утро яростным молодым вином — только для того, чтобы уснуть под вечер усталой, состарившейся на один день — женщиной?!..
За окном моей комнаты — шум раскаленного моря… Я пью отвар из сухих лепестков розы, заедая его загустевшей слюной пчел, и понимаю, что Будущее отличается от Прошлого не сильнее, чем одна любовь — от другой… Шум раскаленного моря за окном моей комнаты — вышит гудением пчел… Запах роз — стекает к моим ногам… Будущее — обнялось с Прошлым… Когда в мою комнату кто-нибудь войдет — я протяну ему пиалу с розовым настоем и научу обнимать себя, пытаясь, уже в который раз, отличить одну любовь — от другой…
Человек — это тень, которую отбрасывает Бог. (А что может сделаться с тенью, пока жив Тот, Кто отбрасывает ее?.. И что может знать тень о Том, Кто ее отбросил?!..)
Про меня говорят, что половину своих слов я подбираю в своих же снах, где нахожу их лежащими в темной траве, точно они — плоды, уставшие от собственной спелости… (Те, что говорят это, — не способны отличить вкус подаренного поцелуя от вкуса поцелуя, данного взаймы: я подбираю в снах — все свои слова!..)
«Тот, кто долго молится перед едой — выбирает молитву, а не еду», — подумала я и прижала к себе незнакомого путника. Мои зрачки сгустились, и моя следующая мысль была такова: «Не у всякой души есть тело, также как не у всякого тела — душа, но как разгоряченный боем воин не делает различия между запертыми и распахнутыми вратами — так и любовь закрывает глаза на несовершенство Мира!..»
Увидевшие стоящего в ветвях Ангела — видят свою мечту об Ангеле, стоящем в ветвях… Многие понимают это, но лишь немногие знают, что увидев ветви, на которых нет ни одного Ангела — они видят всего лишь свою мечту о ветвях без Ангелов… Так — люди — разделились — между — собой… (А те, кто остался, — встали на тихо подставленные ветви в сумраке Дней людских и в сиянии их Ночей…)
В тихих ранних садах я кормлю свои глаза миром, как ласточка кормит своих птенцов: из клюва — в клюв… К вечеру мои глаза становятся глубокими и гулкими… Когда ты входишь в мою спальню, неся перед своей душой свое тело, — я кормлю твои голодные глаза — своими, потому что не знаю ни одного тела, которое не заслуживало бы своей души!..
В детстве — я сама собрала бусы из косточек апельсина. Когда мне исполнилось пятнадцать зим — мой отец подарил мне ожерелье из жемчуга, выловленного в самом молодом море, и я поняла, что красота, украшенная другой красотой — становится чем-то третьим. Имеющий уши — имеет и глаза, — решила я в день, когда мне исполнилась вторая сотня зим и сняла с себя все украшения… Сегодня утром — я проснулась рядом со своей семисотой зимой… За это время я передумала все свои мысли и у меня не осталось ни одной… Я сижу на берегу моря, ем апельсин, а косточки — нанизываю на нить…
Мне нравится смотреть во сне на свои запястья… Сегодня — они были похожи на молодой янтарь, и я смотрела сквозь них на каменные плиты дороги, которая вела меня куда-то, потому что даже во сне — дорогам свойственно куда-то вести, а людям — идти. (Хотя тот, кто продолжает жить во сне и увеличивает, почти вдвое, свою жизнь, — платит за это тем, что и печаль его возрастает почти вдвое, ведь человеческая жизнь — это отравленное вино, где по-настоящему важен — только первый глоток…)
Моя любовь растет как волосы: по ночам… Мои мысли — остаются холодными и в самые засушливые месяцы… Я одержима Небом. А когда устаю от этого — становлюсь одержима — Землей! (В конце концов — какая разница — на чьи покрывала проливать вино своей любви?!..)
Жизни людей — напоминают круги, расходящиеся по воде… Кто же бросил первый камень? (Кто бы Он ни был — Его одиночество — не больше моего!..)
В Саду Смыслов — так много троп… Торопливые — снуют по ним. Те, что поумнее, — едят плоды с терпеливых деревьев, растя свою мудрость, как растят паруса… Кто-то растит свою красоту. Кто-то — свою усталость. Но нас, поджидающих самих себя, — немного. Мы выслеживаем себя, подобно притаившимся ящерицам под быстро бегущими небесами… Когда-то нас было больше: многие ушли, решив, что жизнь человека слишком коротка для спешащего, но непомерно длинна для замершего неподвижно. Другие — приняли за самих себя вплетенный в ветер жидкий взгляд старика или розовый шум утренних мыслей… Вокруг меня — покачивающаяся трава. Я — покачиваюсь ей в такт: я поклялась остаться здесь навсегда…
После семи урожайных лет — следуют семь неурожайных; вот так и женщина: всегда дает мужчине больше, чем тот может унести…
Иногда печальная сладость халвы — заменяет мне чтение Суры «Аль Инсан», а повисшая над холмами птица — утреннее омовение… Воистину сказано: «Потеряв свой дом — не теряешь ничего. Найдя же свой Дом — находишь все!..»
Говорят — я осуждена на Вечную Жизнь… Мне мало известно об этом… Скорее всего — это правда… Но я еще помню то время, когда моя душа, подобно душам всех других людей, — текла из тела — на землю и даже пересохшие русла рек были исполнены той глубины, которая присуща только страху быть похороненным заживо!.. Помню, как мы сажали в молодую землю косточки граната и поливали их вином, которое медленно набирали в рот, по очереди целуя друг друга (чтобы будущие деревца не боялись Смерти, а в глаза завтрашнего дождя смотрели уже не мы, а наши дети)… Теперь я (как все, живущие слишком жадно) — выросла из своей души, как вырастают из своих одежд, и ее время срослось со Временем Неба… Я люблю гулять в гранатовых рощах, переплетая тень от своих запястий с тенью от ветвей. (Так я разучиваюсь Страху Жить Вечно!..)
Летящие птицы — все так же пишут собой на небе письмена, которые некому прочесть… Так же и я: пишу письмена, быстрые как небо; но где же те, кто стал крылатым, прочтя их?!..
Во времена, когда Ангелов в небе — было больше, чем птиц, — ко мне на окно спустился Ангел Засухи и протянул чашу, полную раскаленного песка. Я взяла ее и, подержав в руках, вернула обратно: «Пустыня не нуждается в песке», — сказала я ему тогда… «Да, но и Ангелы — не нуждаются в людях: поэтому-то я здесь, с тобой», — ответил он, и я увидела, что его правое крыло — совсем не нуждалось — в левом… (Вот так и случилось, что эта чаша песка — до сих пор со мной…)
Перья не мешают птице лететь… Мое тело не мешает мне любить тебя… Но я видела счастье: оно подобно темному, вязкому меду, налипшему на перья! (А еще — я видела, как часто птицы меняют небеса и знаю, что мое тело — не помешает мне позабыть тебя!..)
В ночь Новолуния — я люблю пробираться на берег моря и, разведя под скалой огонь, курить кальян, наполненный молоком верблюдицы. (Белизна молока — помогает ночи сгустить себя…) Я знаю, что сейчас, как бы Луна ни хотела казаться молодой, — ее возраст равен возрасту Соли, а в ночь Полнолуния (как бы она ни была полна) — ей не перелиться через свой край!.. То же и с моей Жизнью: войдя в нее однажды как в реку — я вижу себя унесенной далеко в море!..
Над каждой Тайной склоняется по Ангелу, но над некоторыми — по два… (Отчего? — Это является Тайной!..)
Я учусь искусству целовать свои дни с той же страстью, с которой целую свои ночи!.. (Когда носишь тишину во рту, как носят дыру от выпавшего зуба, — начинаешь понимать, что День — это та же Ночь, но только сбившаяся с пути…)
Когда я жила на побережье моря, чья горечь напоминала горечь души, — судьба свела меня с одним лютнистом, который утверждал, что мысли людей — похожи на промежутки между струнами, тогда как промежутки между мыслями — на сами струны. В доказательство своих слов — он сыграл мне свое полуденное молчание, а я подумала: все, что человек делает слишком хорошо — приближает его к Богу, но отдаляет от людей!..
В Царстве Хазар было три столицы: зимняя, летняя и военная… Горсть черепков, втоптанных в землю — вот все, что осталось от них… Впрочем, когда город разрушается — разрушается лишь его тело, душа же его начинает расти… Два вытянутых глаза, да пара спящих кнутов за поясом — вот все, что есть у тебя здесь, мой нетерпеливо живущий гость! (Все это ты здесь — оставишь, и лишь золотистые черепки моей памяти о тебе украсят обочину дороги в Городе Перевернутого Солнца!..)
Снова день, а Небо все так же нуждается в Земле, как и прежде! И глаза — ищут другие глаза, чтобы плыть в них и тонуть, а едва спасшись — снова плыть!.. Что просишь Ты за это Удивление — быть смертной, иметь недолгое тело и такую же недолгую душу, не знать ничего ни о своем прошлом, ни о своем будущем, ни о своем настоящем?!.. Снова день — и Ты нуждаешься во мне — как и прежде, точно Небо, нуждающееся в Земле!..
Мне так о многом надо промолчать… Избежать встречи со столькими людьми… Влить обратно в сосуды и запечатать столько разлитого по чашам вина… Тот, кто считает это прихотью — пусть сначала научится смотреть в чужие глаза — точно в свои собственные. (Лишь после этого он может назначить мне встречу, на которую ни он, ни я — не придем!..)
В этой жизни — мне были подарены несколько плодов граната, упавших, в свой срок, к моим ногам, две-три незапертые двери, обветренные пальцы Бога, вкладывающие мне в рот, точно темный виноград, Свои Слова, тело, пропитанное душой и душа, пропитанная ветром… Когда наступит время подойти к своей Последней Двери — я удивленно положу у порога свое тело, свою душу, свои слова, платья и те несколько зрелых плодов граната, упавших, в свой срок, к моим ногам: дальше — я пойду налегке…