Юлия Беломлинская. Бедная девушка (отрывок).
Как бывает «вечный жид», так бывает и «вечная девушка». Юля Беломлинская — из тех, кто не перейдёт в разряд «тёток» или «бабок», исполнись ей хоть девяносто. Жизнелюбивая, необычная, безумная, она из тех, в кого влюбляются. Прожила в Нью-Йорке 13 лет, недавно вернулась в Россию и выпустила в издательстве «Амфора» книгу «Бедная девушка». За пару лет до того она выпустила диск своих песен «Бедная девушка». Часть из этих песен в количестве пяти штук я теперь пою с её согласия в проекте «Шансон-Ковчег».
Из нашей с ней переписки:
это все не вокруг денег. я начала выходить на сцену и петь — только по причине того, что здешнее общество меня полностью замучило и затравило. я по профессии — художник. и петь стала от отчаянья. я там прожила 13 лет. но год назад я вернулась в россию и начались чудеса — мне заказали в «амфоре» роман о моей жизни. я сначала не поняла — откуда они знают, что я такой охуенный поэт, типа женский галич, а потом выяснилось, что им рекшан рассказал, что я работала в дорогом салдо-мазном клубе госпожой и поэтому они мне заказали роман-биографию! они понятия не имели о том, знаю ли я буквы вообще. им нужен был коммерческий роман про саду-мазу. в результате я села и написала роман — огромный, про женщину, которая сочиняет эти песни и поет их от отчаянья что ее никто не любит. «бедная девушка» — название и это мой бренд. несколько страниц там есть и про садо-мазу. но они все приняли и приняли меня в свою компанию — питерских молодых (сорокалетних) прозаиков. все — мужики. и все русские. а я — буду как тони моррисон в америке — одна негритянка. в декабре книга выходит.
А с пением вот что — я написала примерно 50 песен. петь мне очень трудно — я бы хотела вообще никогда не петь на сцене. но я не только пою — у меня странная смесь это ток-шоу — история бедной девушки с песнями вперемежку. но теперь я всю прозаическую часть вставила в прозу. я ведь вышла как бы проповедовать — песнями , прозой — всем. теперь я буду петь только чтобы помочь своей прозе — мне нужно накатать себе тут это коэфициент узнавания имени чтобы мои романы покупали и читали. я тут пока что новенькая хоть и за старенького и делаю все это быстро и правильно. но как только я увижу что с книгами порядок — я уж ни одного слова не спою со сцены. это каждый раз адова пытка. из меня никак не выйдет эдит пиаф, и мечта моя стать маргерит дюра. (которая помимо романов иногда писала ей песни). все эти стилизации уже много лет гоняют по телеку в «в нашу гавань приходили корабли» — под видом народных. прекрасно знают что они авторские, но не судиться же мне с ними! они напечатали в сборнике русские народные песни — 10 штук. все эти песни за пару лет до этого вышли на диске с копирайтом. но я предпочитаю рассказыавать всем эту историю (и в роман ее вставила), чем начинать бодягу с судом.
А вот кусочек книжки. В сети её нет, так что просьба не распространять и не ставить на всякие сайты. Эта публикация — с личного разрешения, но «Амфора» может быть сильно недовольна.
Ольга Арефьева
ПАНДОРА БОКС
В текстиль я больше не вернусь, хотя все говорят, что это глупо, я профессионал и надо продолжать искать себе нормальное место. Таня говорит, что у нее скоро будет побольше работы — теперь уже вся ее маленькая студия обсуждает мою бедную жизнь: и Ирка, и Феона, и армянская девушка Рая. Таня говорит, что работа будет, но это все херня, у меня рент -700 баксов, со счетами — 900, мне каждый месяц надо, как минимум 1200 — вынуть и положить, а у них капает маленький ручеек, в основном, Ирке. Феона, с красотой своей — уже невеста молодого миллионера, а Рая — жена официанта из знаменитого армянского ресторана «Русь», тоже девушка небедная, к Тане они ходят — больше время проводить, чем зарабатывать. Заработков на Ирку еле-еле хватает и то, слава Богу. А мне — чего делать, непонятно.
И Я ВПЕРВЫЕ ОЩУЩАЮ СЕБЯ ЧЕЛОВЕКОМ БЕЗ ПРОФЕССИИ. Все это мое ручное рисование — больше не нужно. В текстиле осталась «белая» работа, но вся она делается на компьютере. Я компьютера не знаю и купить его не на что, и учиться не на что… Мужчины у меня нет, и даже просто провести ночь с мужчиной мне не удается, вот уже несколько месяцев… Ни в кого я не влюблена и никому не нужна. Уж и Ярмолу я забыла — какое-то растерянное состояние. Вроде я и самой себе не нужна… И тут то меня осенило, как эту ненужность правильно использовать!
— Мне надо устроиться на работу в хороший дорогой эскорт-сервис! Там я убью двух зайцев сразу — буду трахаться и одновременно деньги зарабатывать! Я всегда мечтала стать проституткой — с тех пор, как в 12 лет в Усть-Нарве мы с подружками пришли к моей тете, (она была педагог и считала, что неправильно уходить от ответов на ЭТИ детские вопросы), и спросили: — Что такое «проститутка»? Тетя, не моргнув глазом, ответила: — Проститутка — это женщина, которая ПРОДАЕТ ЗА ДЕНЬГИ СВОЮ ЛЮБОВЬ И ЛАСКУ. Это звучало потрясающе. Мы-то в наши 12 лет только и думали, как бы скорее кому-нибудь всучить свою ЛЮБОВЬ И ЛАСКУ, (ну хоть поцеловаться!), а оказывается их еще можно и за деньги продавать ! В общем, все мы тогда поклялись, что как только вырастем, немедленно станем проститутками. Все мы тогда уже учились в Средней Художественной Школе, но решили, что рисовать будем — бесплатно, а за деньги — ну, конешно ж, ЛЮБОВЬ И ЛАСКУ! Ну вот, кажется наконец, и пришла пора этим заняться, а то все было недосуг. Ирке моя новая идея, как всегда, не понравилась. — Ни в какой хороший эскорт-сервис тебя не возьмут. У тебя совершенно неподходящая внешность. — Вот теперь ясно, что все пиздеж был с твоей стороны, когда ты говорила, что можно без пластической операции обойтись! — Но там нужно быть молодой! И ослепительно хорошенькой! — Да, ОЧЕНЬ молодая и ОЧЕНЬ хорошенькая Сабина, например! — Так ты в ТАКОЕ место хочешь? К Сабине? К русской «мамке»? — Нет, я хочу в приличное американское место. — Юля, ты не можешь ЭТИМ работать. Ты неспортивная. Это физический труд! Ты трахаться не любишь — от лени, это — всем известно… — Ты у нас зато — большой эксперт во всех этих делах! — Ну и не советуйся со мной тогда. Посоветуйся вон — с Рицманом, я уверена, что у него есть какой-то опыт. — Ты же считаешь, что он ни с кем не спит, кроме жены. — Нет, это он с тобой не спит, потому что не хочет отношений, а с проститутками — может у него и есть какой-то опыт.
С Рицманом мы теперь обе дружили — и Ирке он тоже читал любовные стихи на ее автоответчик, благо ревнивый Лудмер недавно отбыл в родную Францию, там он собирался развестись и, впоследствии, жениться на Ирке. Пока что Ирка жила одна-одинешенька, в его квартире, и не только одна ее оплачивала, но и посылала Лудмеру деньги, помогая ему устраиваться на новом месте. Маклерство свое он не бросал, продолжая непрерывно терять на этом деле последнее, но, потеряв ПОСЛЕДНЕЕ — он садился куда-нибудь играть на рояле — в кабак или в балетную школу и зарабатывал новое ПОСЛЕДНЕЕ. В общем, Рицман — был нашей общей утехой. Мы часто ходили на вечера поэзии и там состоялась моя последняя отчаянная попытка — обрести любовника в лице женатого человека. Это был Володя Брук — дальний родственник знаменитого английского режиссера бывший знаменитый московский поэт. Володя с женой Олей жили в Квинсе — в соседнем доме и переживали затянувшуюся ПЕРВУЮ ЗИМУ непривычного эмигрантского одиночества — я это давно прошла и помогала им как умела. В результате мы с Володей немножко в друг друга влюбились. Он каждый раз провожал меня домой — полквартала — была весна, и я все поднимала с земли черные ягоды — шелковицу, (весь наш Джексон — Хайтс был ею засажен), и клала ему прямо в рот — я его учила, есть с пола. Потом мы целовались этими черными от шелковицы губами, и было здорово. А потом Володя объявил, что у нас любовь, но спать мы будем все вместе — с его женой Олей, потому что раньше у него конешно были любовницы, но он специально уехал в Америку, чтоб избавиться от лжи, которая окружала его там — вся эта «Софья Власьевна» опутывала людей, как паутина и вот его тоже заставляла ЛГАТЬ! Жене, например. Больше он этого не хочет, поэтому мы сейчас пойдем к Оле, расскажем ей ВСЮ ПРАВДУ и спать будем все вместе. Оля была художница — концептуалистка, трагическая женщина с печальным носом. Нос у нее был еще на полсантиметра длинней моего, и спать мне с ней не хотелось ни за какие коврижки. Слава Богу — никакой ВСЕЙ ПРАВДЫ на тот момент, за мной и Володей не числилось, и мы с ним так и остались — друзьями. Я познакомила его с Рицманом — и с Иркой — все мы иногда дружно выпивали в «Дяде Ване», там Рицман открыл клуб поэтов и чтение стихов — каждый второй вторник месяца.
— Посоветуйся — с Андрюхой! Рицман — не особо удивился, но сказал, что в эскорт-сервис меня, правда, не факт, что возьмут, а вот в садо-мазу — возьмут, как пить дать, внешность у меня вполне ведьминская — а там это обожают. Я вспомнила, что в каком-то месте работает русская доминиктриса Госпожа Наташа.
— Ну и давай прямо по телефонной книге смотреть. Не так уж их и много — можем все объехать на тачке, найдем твою Наташу.
Первым в телефонной книге числился «Вольт». Мы приехали по указанному адресу: «Вольт» помещался на 11-ю авеню — прямо на берегу Гудзона, возле знаменитых мясных складов. На входе нас обыскал здоровенный негр. Вход стоил недорого — тридцатка с пары. Это оказалась грязная дыра с советско-вокзальным туалетом. Хозяйка — испанка с голыми несвежими грудями. На входе надпись: «КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕН ОБМЕН ЛЮБЫМИ ЖИДКОСТЯМИ ОРГАНИЗМА».
Там было несколько подвальных залов с клетками и пара девиц вполне проститучьего вида. Девицы показывали садо-мазное шоу: роковая злодейка — брюнетка заковывала в кандалы пухлую жертву-блондинку и капала воском ей на грудь, а та — молила о пощаде. Мне там сразу не понравилось, и решено было ехать дальше, но Рицман быстро сговорился с пухлой жертвой обменяться кое-какими жидкостями организма за полтинник. Для этого они вошли в одну из клеток и начали целовать друг другу чресла, а вокруг тут же собрались завсегдатаи заведения, как по команде расстегнули штаны и начали дрочить. Видно не часто в «Вольт» забредает человек, способный выложить полтину за какой никакой ОБМЕН ЖИДКОСТЯМИ…
Следующим местом оказалась «Пандора бокс» — «Ящик Пандоры». Там- то мы и встретили знаменитую русскую Наташу.
Наташа бывший профессор психологии из Москвы, жена Васи Арбатова — художника с Грузинки. Она закончила специальные садо-мазные курсы «Дневные красавицы». Наташа — сама красавица с демоническими голубыми глазами. Она свою работу обожает и искренне верит, что садо-маза оттягивает агрессию у разных даммеров и чикатил, и они меньше ловят и кушают маленьких детей.
Все это не совсем так. ЛЕГАЛЬНЫЕ садо-мазники — люди совершенно безобидные и никакого отношения к настоящим садистам не имеют, так что теория спасения общества при помощи таких клубов — совершенно ошибочна. Такие клубы — просто игры для взрослых детей, в телевизор, или в показыванье глупостей на помойке. Наташа работала в «Пандоре» не только доминиктрисой, но и главным администратором. Она и поведала мне историю этого заведения.
Хозяин, (не помню его имя) был женат на хорошей еврейской девушке, и лет через пятнадцать, она обнаружила, что у него есть любовница, и он посещает ее три раза в неделю. Между супругами произошло объяснение, в ходе которого выяснилось, что он всю жизнь в садо-мазе, завсегдатай всех ихних клубов, а женщина, к которой он ходит, все эти годы — срет ему в рот, и это — его любимый вид секса. Приличная еврейская девушка, узнав все это, не повесилась, не сошла с ума и не попросила развода. Она сказала, что любит его и пойдет за ним на край секса — то есть в садо-мазу. В результате, она стала знаменитейшей доминиктрисой по кличке Рейвин (Ворон). Главный ее конек был — сранье в рот, и она сама теперь проводила с мужем «сессии» два раза в неделю. У сральщиц в рот специальное меню — они едят только картофельное пюре и манговый йогурт. Ужасно обидно, что никогда не доведется узнать — чем же они таким после этого срут? Иногда молодые люди так рассуждают: — Ну, нельзя же прожить жизнь — так ни разу и не попробовав кокаина?
— ДА ЗАПРОСТО!
Приходится проживать жизнь, много чего не попробовав. Вот например — СРАНЬЕ ДОМИНИКТРИС. Или — что чувствуешь, удушая грудного младенца — это то, я думаю, очень приятно — он хрипит и синеет, как воробышек…
В общем,, много чего интересного недоступно обыкновенному человеку, если кто-нибудь вовремя не подсуетился и не организовал Варфоломеевскую ночь или Утро стрелецкой казни, поэтому кое-что лучше проживать в фантазиях. Сам сочиняй — как Маркиз де Сад, а не можешь — читай себе де Сада, или вон — Берроуза, а то и Кастанеду — и наслаждайся — хочешь наркотическим трипом, а хочешь триперическим блядством…
В общем, счастливое семейство открыло в Нью-Йорке второй дорогой садо-мазный клуб — «Пандорабокс» — «Ящик Пандоры». Есть еще один дорогой — «Наткракер» — «Щелкунчик», остальные все — сильно дешевле. В «Щелкунчике» и «Пандоре» клиент платит двести в час. (В «Пандоре» бедной девушке только семьдесят доставалось, остальное капиталистам-хозяевам!) В «Вольте» — четвертак с пары, есть еще -«Адский огонь», там кажется полтинник. Наташе я наврала, что занималась этим в России, она меня моментально расколола, но все равно решила взять — там у них большая текучесть кадров. Позвали хозяйку, и я ей очень понравилась — за сексуальность. Людям свойственно путать сексуальность с артистизмом и принимать одно за другое. Я и сама вечно попадаюсь на эту удочку, а потом переживаю, что это у меня если и бывают любовники, то все какие-то неудачные — больше похожи на надписи на заборе, чем на «Кама Сутру»… В ОБЩЕМ, ВОРОНА РЕЙВИН РЕШИЛА, ЧТО Я — НЕВЬЕБЕННО СЕКСУАЛЬНАЯ И ВЗЯЛА МЕНЯ НА РАБОТУ. Наталья — энтузиаст этой профессии, решила меня всему обучать.
Во-первых, чтобы освоить азы, я стала ходить в бесплатный садо-мазный клуб по интересам, в «Ойленшпигель». Они собирались раз в неделю в маленьком театрике на Ист-сайд. Там в отличие от игрушечной «Пандоры» — все всерьез. Настоящие доминаторы и доминиктрисы — настоящие жервы-рабы. Я ходила на их заседания и смотрела «сессии», их показывали прямо на сцене — обмен опытом — все это было похоже на пьесу Ионеско, помните, у него есть садо-мазная пьеса про учителя и ученицу? Привел меня туда Сашка Троепольский — еще одна живая легенда русского Нью-Йорка. Он — киевский еврей, ростом метра два с полтиной, огромные полуседые усы — весь вышел из Параджанова и «Белой птицы с черной отметиной «. Он в Нью-Йорке давно и этакий «Нью-Йорк Ньюйоркыч» — и художник — концептуалист, и антикварщик, и вот -доминатор. У него в пору нашей дружбы был роскошный лофт в Вильямсбурге — это хасидский район — ближний Бруклин — там живет много художников победнее, как и в моем Джерси-Сити. В этом лофте у Сашки был собственный «данджен» (подземелье) и всякие удивительно редкие орудия пыток: очень меня впечатлил «сжиматель соска», сделанный из старинного фотообъектива. Сашка два раза с интервалом в пять лет делал мне предложение — внутри этого суперсовременного Нью-йоркского пижона жил местечковый еврей — сын киевского антикварщика и приходя в мой дом, он видел уютную еврейскую женщину с уютной дочкой — «из образованных», из петербургских — то есть ступень вверх. Я познакомила Сашку с Натальей, и они потом долго дружили — доминатор с доминаторшей. Над моим доминиктричеством он смеялся, так как отлично знал, что в койке я люблю быть жертвой и только жертвой — так часто бывает у сильных личностей — в сексе они хотят отдыхать от своей силы. Он говорил: -Ты — жертва КЛАССИЧЕСКАЯ, посмотрите на этот сладкий подбородочек, на эту припухлую щитовидку — она создана для удушения и перерезания горла… Никто его не боялся. Сашка был человек добрейший. А слово «был» — уже почти уместно, потому что — ГЕРОИН. Быстро, меньше чем за год героин «съел» его до почти скелетной худобы. Нет больше лофта. Да в общем, — нет больше Сашки. Худой нервный человек живет у злобноватой американской уродки-гелфренд. Бывшая гелфренд — взяла его. Старая баба — которая когда — то тусовалась с Энди Уорхеллом и трахалась с Джимми Хендриксом — Сашке она досталась уже совсем вышедшей в тираж, но зато не бросила его, когда он все потерял и себя в том числе. Денег она ему не дает, но кормит пока и держит в доме под крышей. Сама же и подсадила, небось, как Дункан Есенина на выпивку. А что делать — когда СТРЕЗВА — НЕ ЛОЖИТЬСЯ? ПЕРВЫЕ ПАРУ РАЗ — ЛЕГ, А ПОТОМ — НИ В КАКУЮ. Сашка очень любил говорить про себя: Я — ЭС-ЭН-ЭМ! (Так называется садо-маза по- английски).
В «Ойленшпигеле» ко мне пристал маленький хасид — в рабы просился. Раб начинает плотно жить в твоей жизни и судьбе — приходить в твою квартиру — делать уборку, приносить стакан воды, ну хочешь — будет лизать твои чресла, здорово, на первый взгляд, но вообще то, ты его обслуживаешь в большей степени, чем он тебя — ты должен непрерывно о нем думать — загружать его заданиями, проверять их, наказывать его — я то сразу поняла, что в нерабочее время — это дело не по мне. А уж пытки — тем более. Там в «Ойленшпигеле » — если кто хочет — то пытки настоящие. Иногда убивают до смерти. На самом деле, так можно организовать убийство — если есть возможность затащить человека в садо-мазу — они перед пытками подписывают бумагу — что если смерть — то никто не виноват — отличная возможность для реального убийства. Но такие случаи в доброй детской Америке — редкость. Еще в настоящей садо-мазе, конешно, все желающие по-настоящему трахаются. Это я как раз понимаю и люблю — только в роли жертвы. Но, слава Богу — Российские Добрые Бабы обеспечены этим выше крыши. Наши мальчики знают только два спектакля: Первый — «Солдат, которому отдали город на три дня — на разграбление. Это начинается с хватания за волосы и постановки «на четыре кости». Второй — «Ионеску» — то бишь — злобный учитель и запуганная туповатая ученица: — КАКАЯ же ты неразвитая в сексе ! Что значит — локти и колени гнуться только внутрь, а наружу нет? Ты просто меня не ЛЮБИШЬ … Вот у Светы — ВСЕ гнулось.
В общем, мы полностью обеспечены и «Ночным портье», и «Похищенной», а вот Запад — он конешно страдает от недостатка садизма. Но все же и там бабы — меньше. лимоновский «Палач » — утопия. Платных мужчин — доминаторов — ПОЧТИ НЕТ. ДОРОГИХ НЕТ СОВСЕМ. (Я рассказываю только о гетеросексуальной тусовке — что делается в гомосексуальной садо-мазе — не знаю, по причине аутсайдерства). У богатых женщин всегда находятся желающие мучить их, так сказать, «в рабочем порядке» простого романа. Все платные клубы — это места, где бабы пиздят мужиков. Это дефицит и потому стоит денег.
В «Пандоре» три этажа, и хозяева устроили там настоящий ТЮЗ или фильм Александра Роу — «МАРЬЯ-ИСКУСНИЦА»
ОБСЛУЖИВАНЬЕ КЛИЕНТОВ ПРОИСХОДИТ ТАК: В приемной вас встречает администратор — милая дама, выслужившаяся из простых садисток. Она произносит дежурную фразу:
— YOU SHOYD KNOW — ITS NOTHING ABOUT SEX HERE!
И только после этого подает вам меню, где написаны всякие смешные вещи. Например: УНИЖЕНИЕ — это когда клиента заставляют лизать сапоги или водят в ошейнике. ПУБЛИЧНОЕ УНИЖЕНИЕ — то же самое, но при свидетелях. УДУШЕНИЕ — удушение, много разных методов всех времен и народов от «гаротты» до шелковых чулок. СЕЧКА. Плеткой. Хлыстом. Кнутом. Бичом » А ля Иван Грозный». КАНДАЛЫ БОЛЬШОЙ ЗАЛ И МАЛЫЙ ЗАЛ ПЫТОК. (Это два подземелья с дыбами, маской голода, испанским сапогом, колесами для четвертования и прочим МУЗЕЕМ РЕЛИГИИ И АТЕИЗМА. ВЕРСАЛЬСКАЯ КОМНАТА — там доминиктриса одевается в костюм мадам де Помпадур МЕДИЦИНСКИЙ КАБИНЕТ — злодейка медсестра — она делает больные уколы. МАРСИАНЕ — у них специальные маски — они как будто поймали тебя и изучают. ШКОЛА — там злодейка-учителка. «МЛАДЕНЧИК» — тебя пеленают и кормят из соски. СОБАКА — ты — собака, ешь из миски, ходишь на поводке. ПОРТОВАЯ УЛИЦА — это игра в моряка и проститутку.
«КОЛБАСКА» — заворачиванье в целлофан с небольшим элементом удушения- такая целлофановая мумия. Это было любимое развлечение хасидов. Они часто приходили в «Пандору»- иудаизм не запрещает ходить к проститутке, хотя позволяет иметь любовницу. Считается, что если у тебя любовница — то ты отнимаешь у жены, причитающуюся ей любовь и ласку, а если идешь к проститутке — то просто помогаешь бедной девушке заработать на хлеб, и оттого это — не грех. Но у хасидов все должно быть кошерное, поэтому они приносили с собой кошерные бумажные полотенца и обкладывали себя со всех сторон — соприкасались с нами только через эти полотенца.
КЛИЗМА — ставят клизму, а в туалет не пускают!
«ЗОЛОТОЙ ДУШ» И «КОРИЧНЕВЫЙ ДУШ» — это писанье и каканье в рот — очень важная часть садо-мазы. Есть еще графа, в которой клиенту предлагается проявить фантазию и придумать собственный сценарий. Клиент отмечает в меню — нужное блюдо, помещение, колличество часов и уровень боли, потом ему приносят ПОРТФОЛИО- специальную книгу — с фотографиями всех девушек, занятых в эту смену. (Смены там с12-и до 6-и и с 6-и до 12-и. бывает, что за смену у тебя нет ни одного клиента и ты ничего не заработала). Портфолио есть общие и индивидуальные. На моем индивидуальном портфолио было написано:
«MISTRISS SHASHA — RUSSIAN NIGHTMARE» Это значит — «ГОСПОЖА САША — РУССКИЙ НОЧНОЙ КОШМАР» Женщины там работали совершенно разные — и попадали они в садо-мазу по разным причинам. Я попробую описать несколько работниц «Пандоры»:
ЭДНА. Маленькая блондинка — типа нашей Кореневой. Англичанка из настоящей Англии. Эдна — кинорежиссер и садо-мазой зарабатывала деньги на свое кино. Кино- тоже про садо-мазу. Эдна была одной из самых популярных девушек в «Пандоре». Работала она по две смены подряд и с чаевыми могла заработать штуку баксов в день. В промежутках между клиентами она сидела в маленькой голубой гостиной, где все девицы должны были ждать, пока их кто-нибудь выберет, и писала киносценарий на своем ноутбуке. Мое обучение состояло в том, чтобы смотреть «сессии» разных продвинутых доминиктрис и я часто попадала «на урок» к Эдне. Ее конек был Медицинский кабинет. Помню, как она работает с маленьким толстеньким японцем. Он лежит на операционном столе, голый, похожий на резинового пупса, производства ГДР, о которых мы так мечтали в детстве, машет в воздухе толстыми ножками, а Эдна льет ему в пупок воск со стеариновой свечки. Потом вгоняет свечку в его желто-дынную японскую попу и говорит: -Теперь, пой «HAPPY BIRTHDAY!». Он поет. — Теперь — то же самое — по-японски! Японец поет по-японски. Ужасно, что смеяться, нельзя ни в коем случае. А я уже больше не могу не смеяться. Но тут на мое счастье, Эдна достает электрический вибратор огромного размера и говорит: — А теперь, милый, пришло время для ЭТОГО. Выйди, госпожа Саша, это зрелище пока еще не для тебя. Мне уже не смешно. Мне жалко японца. Я выхожу, и дикий вопль несется мне вслед…
ЭРИКА. Эрика — «жертва». Остальные жертвы — маленькие лесбиянки-балеринки. (Одна из них даже училась у Барышникова.) У них хлюпающие красные носики и глаза вечно на мокром месте. При этом их не били и вообще не обижали, а только играли с ними в маленьких девочек и злых учителей, или в младенца, или в собачку. Их связывали, пугали, одевали в детское нижнее белье, водили на поводочке, заставляли без трусиков сидеть за партой, расставив ножки, или кормили из соски. Балеринки все были хорошенькие, но вот если клиент-злодей заказывал битье жертвы — то ему выдавали Эрику и только ее. Эрика страшней войны и смерти, но она настоящая мазохистка — физическая боль на самом деле доставляла ей радость и удовольствие, поэтому она и решила этим подрабатывать. Настоящая ее профессия была БУХГАЛТЕР. Каждый день — с 9-и утра до 5-и вечера она сидела в какой-то затхлой конторе в Бруклине, а вечером ехала в «Пандору». Там ее каждый вечер лупили — изо всех сил — ягодицы у нее всегда были синие и исполосованные. Она рассказывала, как сидит днем в конторе, вспоминает, как прошел вечерок и начинает хохотать. — Представляешь, Джулия, какая скушная была бы у меня жизнь, если бы не садо-маза? Эрика из тех людей, кого садо-маза сделала счастливыми.
ПРОФЕССОРША Не помню ее имени. Она тоже была психолог или психиатр. Писала докторскую и в «Пандоре» собирала материал. Тоже довольно некрасивая — такой английский тип — почти совсем без носа. Ее главное блюдо было — «секретарша-злодейка». Она работала в английских бизнес костюмах, постепенно разоблачаясь до лифчика. Вся садо-маза заключалась в том, что ЭТУ секретаршу как раз ни за что нельзя было трахнуть. Еще у профессорши был какой-то особый разговорный талант, который я не могла оценить в силу плохого английского. РОЗАЛИ. Это — грустная история. Розали для секс бизнеса — старуха. Она профессиональная доминиктриса, стоявшая у истоков садо-мазы, но за столько лет богатства и славы не нажила, и на пенсию не вышла. Внешне, она даже в свои, не слишком хорошие пятьдесят — была одной из самых прелестных женщин, которых мне доводилось видеть, но дела ее шли из рук вон плохо. Помню, как она шепчет Наташе: — Умоляю, сделай мне сегодня хоть одну сессию, иначе меня выгонят с квартиры. Хоть одну! Добрая Наташа начинала уговаривать клиента, объяснять, что Розали хоть и в возрасте, но зато опытнейшая, можно сказать ветеран и т.д., но чаще всего, клиент все это выслушивал, а потом твердым пальчиком тыкал в молодую гарлемскую испанку. Иногда ее все же брали пожилые люди. Однажды Розали вызвала меня делать «золотой душ» одному своему постоянному клиенту — красивому старику, похожему на Жана Маре. При этом он был не пидар — «Пандора» — заведение для натуралов, а у пидаров — свои места. Если клиент заказывает «золотой» или «коричневый душ», а сама садистка не может добыть из своих недр ничего «коричневого» или «золотого», то вызывают другую девушку, которая в данный момент на это способна. С «коричневым душем» — вообще большие проблемы — иногда никто не может! В общем, — тут уж нужны были специальные мастера, и мне — стажерке этого никогда не поручали. А на «золотой душ» — вызвали. И вот я прихожу — в рабочей одежде — в сапогах на огромной платформе, чулках в сетку, мини-платье из черного пластика и пластиковой красной куртке, вижу на полу лежит старик — одетый в балетную пачку, в белокурый парик — этакая воздушная барышня в морщинах! Розали говорит необходимый примитивный текст, (она не обладала особыми разговорными талантами — Мери, ты плохая девочка, сколько раз я тебе говорила, что нельзя трогать свою пусси — когда лежишь вечером в кроватке. Признайся, ты опять делала ЭТО? Все, терпение мое лопнуло, и ты будешь наказана. Вот моя дочка Бетси — она хорошая девочка и никогда не трогает свою пусси, я велела ей тебя наказать. Сейчас она пописает тебе на голову.
Я становлюсь над бедным Жаном Маре, трусов на мне естественно нету, и прямо ему на голову льется «золотой душ». А я впервые за все время в «Пандоре» думаю: — Еб твою мать, за каким хером я здесь нахожусь и всей этой хуйней занимаюсь? Нельзя ли мне отсюда как-нибудь исчезнуть?
К этому времени я уже около трех месяцев была там, но такая печальная мысль посетила меня впервые — до этого все было любопытно и интересно. Вероятно, это был вопль в небеса — конешно неподходящая для небес форма, но там иногда и такую принимают — ровно через неделю меня оттуда и уволили. Но к этой истории мы еще вернемся. А пока — продолжаю описание работниц.
ДАЙАН. Она была настоящая садистка. Кажется, ее изнасиловал в детстве собственный папаша — обычная история для американской «белой швали». В садистки Дайан подалась из ненависти к мужчинам и кастрировала собственного мужа. Правд, с полного его согласия — он был тоже настоящая жертва-раб. Дайан — очень застенчивая, хорошенькая блондиночка, не похожая на Эдну — Эдна — жестковатая «пэтэушница», а Дайан, несмотря на простое происхождение — нежная голубка с виду. При этом натуральная садистка внутри — на этом несоответствии, она и выстраивала свой успех. При этом она не была ни артистичной, ни особо сексуальной — просто, замученное тяжелым детством, ебанько. ДЖОВАННА. Это было чудо, с бархатными глазами и сладким подбородочком. Итальянка лет тридцати пяти. Детская писательница, подавшаяся в садо-мазу от комплексов и бедности. Ее сексуальный опыт до «Пандоры» был, вероятно, невелик. Однажды она мне доверительно сказала: — Ты знаешь, Джулия, я тут многое узнала о мужчинах, например, что у них жопа — тоже чувствительная. Джованна была инфантильная романтическая особа, и все время сочиняла сказки про какую-то обезьянку, которая научилась завязывать ботинки. Она искала художника и я попыталась свести ее с одной питерской барышней — воспитанницей Толи Белкина, которая тоже мечтала создать детскую книжку и ей как раз писателя не хватало, но ничего из их встречи не вышло. Быть может бедная Джованна была в писательстве не более талантлива и успешна, чем в садо-мазе, а в садо-мазе она была полная двоешница, ну может чуть лучше меня, (я то наверное была коловичка), ее все время увольняли, но потом из жалости брали назад. Как она работала садисткой, я себе даже представить не могу — над ней все время все издевались — и клиенты, и товарки, особенно — сестры-испанки. СЕСТРЫ — ИСПАНКИ. Тоже не помню имен — одну звали, кажется, Роза. Это были наглые девки из Ист-Гарлема, стало быть — пуэрториканки. Пуэрториканцы самые агрессивные из всех латиноамериканцев, населяющих Нью-Йорк. Все «латинос» называются в Нью-Йорке испанцами, потому что говорят по испански. Этих двух сестричек тоже в детстве трахали их отцы, но у «латинос» это принято — это часть их земляной деревенской культуры и особого впечатления на девочек не производит. Есть даже такая шутка: — Что такое латиноамериканская девственница? — Это девятилетняя девочка, которая умеет бегать быстрее, чем ее отец и старшие братья. С братьями они тоже все спят. Так что эти девицы были совершенно нормальны, они безостановочно курили траву и жутко шмыгали носами — вечно у них был насморк. Внешне обе были совершенно очаровательные, и клиентов у них было, хоть отбавляй, но все потому, что под прикрытием благородной садо-мазы, они занимались банальной проституцией. Это мне доподлинно известно, так как однажды одна из них запаздывала, и меня послали развлечь ее постоянного клиента — молодого еврейского япппи — богатого и красивого. Он сразу же достал из широких штанин своего незачехленного «мальчика» и предложил мне заняться оральным сексом. — Сэр, это невозможно. Тут у нас — не хуже чем в «Вольте» — с ЖИДКОСТЯМИ ОРГАНИЗМА — строго. Уволят на хуй без выходного пособия. — Ты новенькая, Госпожа Саша, и просто не знаешь, что некоторым людям ТУТ У ВАС можно ВСЕ! Потому что некоторые люди — тут у вас — СВОИ. — СВОИ — НАШИ, это мы завсегда понимаем, но по всей вероятности, СВОИМ людям положены тут СВОИ женщины, а я — явно не в доле, так что ничего не выйдет, сэр, ложьте хуй свой обратно в карман жилету, доставайте жопу, и приступим к СЕЧКЕ, как положено…
Сечке нужно долго учится. Нельзя попадать ни по яйцам, ни по почкам, а только аккурат в середину ягодицы. Меня заставляли учиться на Джейкобе — он был бесплатник. Лирическое отступление:
Бесплатник
Бесплатниками назывались робкие юноши, которые приходили в «Пандору» побыть рабами — забесплатно. Они там делали всякую работу по хозяйству и, кроме того, служили тренажерами для ежедневных разминок. Разминки были необходимы — садо-маза требует некоторой физической подготовки. Этот бедный Джейкоб — по нашему — Яшенька, он и был «Яшенька» — эдакая душенька лет двадцати. Росту под два метра. Ресницы — лесом. Щеки — персиками. Губы — розаны. Глаза — как яхонты горят. Это почти точное описание моей дочери Поли — только мальчик, а не девочка. Яшенька ходил к Эдне. Эдна была девушка серьезная, и каждый божий день оттачивала на нем искусство сечки. В Эдну он был тайно влюблен. Но с момента моего появления в «Пандоре» счастье Яшеньки кончилось. Теперь его каждый день отдавали мне. Мы шли иногда в подземелье, а чаще, просто в » Версальскую комнату» возле Наташиного офиса. Я надевала резиновые перчатки. Раздевала остопиздевшего Яшеньку. Мне такие не нравятся. Ну, не нравятся. Он на мою дочку похож! Я блондинов люблю! Вепсов! Карело-финов! Питерцев ленинградской области — которые Коренное Население! Канадцев провинции Монреаль! На худой конец, мужественного усатого брюнета Захар Михалыча… Но не этого большого коричневого щенка. С его розанами щек и опахалами ресниц.
Разденешь — начинается сложный процесс связыванья — там, в садо-мазе узлов не меньше чем в моряцком деле. Потом в резиновых перчатках одеваешь на клиента презерватив. Много узлов и резины. Потом привязываешь бедного Яшеньку к столбам. К чреслам его — морскими узлами вяжешь какие-нибудь грузила. Потом сама сечка начинается. Сначала простое похлопыванье — до покраснения. Потом легкий стек, потом начинаются плети — однохвостка, трехвостка, семихвостка… и так день за днем. ЯШЕНЬКА СТРАДАЛ. Нет, не так. По честному страдал. Он ненавидел меня лютой ненавистью. Фискалил на меня Наташе. Жаловался, что больно. Что неправильно вяжу. — Наташья! Она придавила мне вену! В общем, до бича я так и не дошла — до роскошного «русского» — так он и назывался, у нас, оказывается, было сильно развито это палаческое искусство. Это как в спорте — по ЭТОМУ виду бича, Россия, оказывается, на первом месте в истории мировой садо-мазы. Вот так, могла бы век прожить — не узнать.
В тот день, как обычно, приготовила Яшеньку, стою себе, мрачно, в рабочей одежде — КРАСНАЯ ПЛАСТИКОВАЯ КУРТКА, ПЛАСТИКОВАЯ МИНИ-ЮБКА И САПОГИ НА ШНУРОВКЕ, ДО БЕДЕР, поигрываю бичом, приступать к сечке — неохота. И его жалко, и себя жалко — а что поделаешь? Учиться то надо? А он все: — Когда придет Эдна? Эдна из милосердия иногда все же приходила его постегать — уж очень я жалостно рассказывала ей о том, как тоскует парень. — Не придет она сегодня. У ней работы горы — до самой ночи. Давай что ль, парень, сам раздевайся … ох, надоел ты мне… Я лениво взялась за это хуев бич имени Иван Васильича, (а все ж приятно, СВОЕ-НАШЕ)… Свой-Наш засвистел в воздухе… и тут Яшенька не выдержал и по-настоящему зарыдал. — Пусти меня, нет, не хочу! Позови Наташью! Я побежала к Наташе. — Слушай, пойдем- ка со мной. Джейкоб — чего-то совсем плох. Рыдает. Тут конешно садизм — но не до такой же степени… Мы вместе принялись его развязывать. — Ну, что за проблема? — Я ненавижу эту женщину. Я не могу видеть ее лицо! Я НЕНАВИЖУ ЕЕ ЛИЦО!
Лицо мое — обыкновенная жидовская морда — в профиль, смешное из-за носа, а в фас — нормальное лицо. Если не краситься — так и вовсе выходит «Святая женщина». Это выражение, я однажды услышала от Полины — по телефону кто-то ей на меня жаловался, а она отвечала по русски: — Да ладно тебе. Ну, наорала. Она на всех орет, если не выспится. Чего на нее сердиться то? Всему Нью-Йорку известно — МАМАША — СВЯТАЯ ЖЕНЩИНА… Я тогда задумалась — где она такого языка нахваталась? Забыла, как сама подсаживала бедную малютку на русский язык — когда у нее наступил возраст, в котором все американские дети читают только про вампиров, с невинным видом принесла ей сборник «Русские классики о вампирах». Там сложный язык — но метод старый проверенный, у нас всегда было заведено чтение вслух перед сном — почитаешь полчаса, а потом — на самом интересном месте: — Все — одиннадцать. Завтра. — Десять минут!!! — Завтра. И чтоб никакого света я не видела! Потом можно еще минут сорок делать вид, что никакого света не видишь. А завтра — уже можно начинать следующую историю. А через несколько дней можно услышать что Стивен Кинг, оказывается, пишет НЕНАСТОЯЩУЮ ЛИТЕРАТУРУ. А НАСТОЯЩУЮ — Гоголь. (Но и — Воннегут).
Еще однажды услышала про лицо. В «Русском Самоваре» выпивали художники-палешане. Они привезли в Америку — свою дорогущую сувенирную Библию — на продажу. Вроде нормально расторговались и теперь отдыхали. Занимались ими какие-то совсем уж американские люди, ни к Библии, ни к изобразительному искусству отношения не имевшие, но решившие, сложный для Нью-Йорка вопрос: — Как продать предмет роскоши, не на Аппер Ист-сайд? Потому как было ясно, что Ветхий Завет тамошним ребятам еще можно втюхать, но с Новым уже … трудно в общем,. Ясное дело, в Нью-Йорке есть всякие миллионеры — англо-немецко-голландского происхождения, но это все — мрачные люди с нездоровым цветом лица — и они не любят вот такое — ЗОЛОТУЮ, ПЕРЕЛИВАЮЩУЮСЯ, ЗАМОРСКУЮ ДИКОВИНУ, такое любят там — где все блестит и переливается, на Аппер Ист-сайде. Но кого- то все же эти дилеры нашли. И я даже догадываюсь кого! Кто еще у нас в Нью-Йорке — и прекрасному не чужд, и деньгу имеет, а уж без Библии — дня прожить не может? Вот именно. Старые наши знакомые, с родными лицами Дениро и Аль Пачино — итальянские мафиози. Папу Готти как раз в это время посадили, и я живо себе представляю, как великий этот грешник с удовольствием рассматривает в лупу палешанскую версию Варравы. (Вряд ли его самоидентификация простирается куда-нибудь еще). Одним словом — художники выпивали — довольные, а я тоже сидела с ними, и за них радовалась. Самый главный палешанин — такой красивый дядька с квадратной бородой и синими глазами, долго на меня смотрел, а потом говорит: — Жалко уезжаем. Портрет бы, Жульета, с вас написать. Уж больно лицо у вас… Такое… — Какое? — Ну какое… СВЯТОЕ оно у вас. Сами же знаете. И не пьяный был. И не кадрился. Меня еще спрашивают, почему я все хочу жить в России. И особенно меня тронула его уверенность, в том, что я в курсе этой небольшой особенности своего лица. Я — то сама художник и понимаю, что он имел ввиду. Но я бы «святым» назвала вытянутое смуглое со светлыми глазами «модильяниевское» лицо, есть такие лица — со старых икон. А он — в моем признал — девятнадцатый век, когда русские художники бредили Италией и стали, для правды жизни, рисовать в библейских сюжетах итальянцев — средиземноморский народ. В ту пору и народились эти картины, которые я никогда не полюблю — да, там я похожа на всех ангелов, девочек, мальчиков и стариков одновременно. И все — сладкие! И в каштановых локонах.
И еще однажды я слышала небольшое философское размышление на тему моего лица — от одного еврейского, питерского мафиози: — У телки должно быть такое ебало, ну чтоб, типа, на него нормально спускать хотелось, а у тебя, понимаешь, ебало, ну типа, если б мне надо было на телку молиться — тогда такое подходит. Но телка — не для того чтоб молиться на нее. Я молиться типа, в церковь пойду. Или там, типа, в синагогу… — В синагогу мог бы меня как раз прихватить — там же ничего не повешено, там типа, не на что молиться… Это ты, типа шутишь? Ты остроумная, типа? — Все! прости! Прости, виновата, прости голубчик!!!
Так мы беседовали с одним из героев моей — не этой, следующей книжки, о них — Отцах Основателях нынешней братвы. Почти все они — отвалили. О них мало кто писал. Вот — Наташа Медведева — чудесно написала — она их успела повидать и описала с удивительной точностью. Извиняться надо было быстро- все эти Иосифы и их братья, уже сильно смахивали на тех, настоящих из Ветхого Завета. Дети выживших двадцатый век — они научились сначала бить, а потом уж думать, и начисто утратили некоторые черты, приобретенные в Диаспоре — например знаменитую еврейскую самоиронию. Эти Кудрявые Бизоны — они были предтечей нынешних Гладкостриженых Бычков — и если и признавали юмор, то исключительно сверху вниз, а «телки» всех видов, независимо от классификации «ебалов» — всегда являлись для них безусловным и непререкаемым НИЗОМ.
Из всего вышесказанного ясно, что лицо у меня, как лицо и чего было его ненавидеть, непонятно. Наташа не стала особо церемониться с бедным Яшенькой. — Джейкоб, я понимаю, что Госпожа Саша не твой сексуальный тип. Я понимаю, что тебе нравятся блондинки. Но ты, кажется, забыл, что ты тут раб. И притом бесплатный… — Она похожа на мою мать! Я НЕНАВИЖУ ЛИЦО МОЕЙ МАТЕРИ! Я ненавижу мою мамочку! Как же я ее ненавижу…
Тут Наташа прониклась. Дело в том, что она приехала в Штаты с хорошим английским. Довольно быстро получила документы, и некоторое время работала по специальности — психиатром в госпитале. У нее там была группа пациентов, и через некоторое время творческая русско-еврейская Наташа, на каком-то семинаре зачитала доклад, об успешно проделанной работе. Ну, то есть она там вылечила несколько человек от депрессии и хотела поделиться опытом с коллегами. После чего Бедную Девушку со скандалом уволили, на прощанье, объяснив, что излечение пациента ни коим образом, не входит в задачу психиатра — а входит в его задачу подсадить человека на эти сеансы два-три раза в неделю в течение всей жизни. Потому что излеченный — он перестанет ходить и ПЛАТИТЬ. Все просто и понятно. В результате, бедная Наташа стала известной доминиктрисой и администратором в «Пандоре». Но при этом, она продолжала вести частную группу психоанализа. — Да, все ясно с ним. Она дала Джейкобу водички и перешла на русский. — Ты себе не представляешь, что у них тут твориться с мамами. Под Рождество — у всех моих — обострение депрессии — надо ехать в Отчий дом — видаться с мамой. Они все ненавидят своих матерей. — Давай я с ним больше не буду. Я тоже не железная… давай его Эдне обратно отдадим…
Я вспоминаю рассказ Поли: -Ты нам с Лизкой оставила квартиру. И Надьке с братом тоже родители оставили. Вот основная разница русских родителей с американскими. Все равно все расселяются с детьми — после восемнадцати лет. Дети должны идти жить с руммейтами, иначе родители от них с ума сойдут. Но американцы — ну ты, знаешь, они НЕ ЛЮБЯТ СВОИХ ДЕТЕЙ, и поэтому просто велят им выметаться с квартиры. А русские — ну, наши эмигрантские родители, они ЛЮБЯТ СВОИХ ДЕТЕЙ — и сами уходят с квартиры. Понятно же, что это очень трудно — найти новую квартиру и снять ее, если ты молодой человек и у тебя еще нет работы и кредитной истории. И новая — всегда будет дороже. В русском комьюнити принято — детей оставлять в квартире. А американцам — по фигу.
Я не уверена, что ребенок должен быть счастлив. Иногда я встречаю, не особенно счастливых, и при этом очень хороших детей. От одиночества у детей здорово развивается фантазия. Но детство — такая тяжелая пора — сама по себе, что и без войны, и без родительской установки, насчет того, что не хуй тебе быть счастливым — ты все равно очень часто бываешь несчастным. Мир прыгает на тебя с первой минуты. Как пес на плечи. То лизнет, то укусит. И лает, зараза! МИР — С САМОГО НАЧАЛА — ВОЙНА. А за спиной — хорошо, когда ТЫЛ. У меня осталось от детства чувство — непрерывных военных действий, (то атака — то оборона, то засада, то осада), с надежным, никогда не предающим, тылом за спиной. Наверное, меня баловали, но это было «все снаряды — фронту!». Спички я не умела зажигать лет до 13-и, намазывать на хлеб замерзшее масло из холодильника — лет до 15-и. Ну и что? Зато к тридцати пяти годам, я в совершенстве освоила водопроводное дело, чем не всякая девушка может похвастаться. А ПЕЧЬ — так и не научилась! И СЕЧЬ — так и не научилась! Из-за этого несчастного Джейкоба, которого не любит мама.
Опишу еще двух подлых тварей, благодаря которым, мне пришлось расстаться с «Пандорой»
АННА Немка из Дрездена. Тощая верста, тоже блондинка — ужасно некрасивая. Профессиональная садистка. Образ, конешно «ЭСЭСОВКА». Сексу в ней было ноль, артистизма — тоже, но она была такая НАСТОЯЩАЯ Эльза Кох, что вызывала у жертв полный восторг. То есть полный УЖАС, я хотела сказать. И в жизни она была редкостно неприятная, хотя вовсе не садистка, а просто немецкая бюргерская девица — ПОРЯДОШНАЯ, но ясно было, глядя на нее, откуда такие взялись, когда стало можно ВСЕ, нет. Не только из уголовниц, иногда вот из таких — порядошных. Ее конек был всегда «Концлагерь», и никакой «гилти трип», свойственный многим молодым немцам, в ней не ночевал и не мешал ей обыгрывать свою «немкость» именно таким способом. Она всегда была в эсэсовской фуражке и с элегантным хлыстиком. Одевалась иногда в мундир вермахта, но чаще — в черную кожаную жилетку. Сапоги и короткие шорты. Однажды мне довелось увидеть ее в роли жертвы. Иногда приходил веселый парень, который сочинял забавные собственные сценарии в духе советского телевизора. В тот раз он был партизан, который не выдает Родину. Его пытают, потом хватают его любимую девушку. Анну вызвали играть эту девушку, а меня, злодейку-фашистку. — Если не скажешь, где партизанский штаб — мы отдадим ее солдатам! — Нет, нет, режьте меня, жгите, вырывайте ноздри, но только пощадите мою голубку Мэри! При этом он по-настоящему плакал, а как только кончился его оплаченный час — начал дико хохотать, и мы вместе с ним. Но такие затейники, к сожалению, попадались не часто. Вообще в «Пандоре» существовало несколько разновидностей клиентов. Бывали настоящие психи — но таких процентов десять не больше, потом просто очень застенчивые закомплексованные мужчины, есть еще «большие боссы» — сильные люди, которые приходят отдыхать от своего бытового непрерывного доминаторства. Самые приятные клиенты — это молодые яппи, которые приходят в «Пандору» развлекаться — просто играть в этих женщин, как в живых БАРБИ. В общем, на треть психушка, на треть театр и на треть детский сад для взрослых…
КЕЙТ. Это была страшная баба. Дико красивая — полуфранцуженка, полулапландка, (а я думала, что лапландки бывают только в «Снежной королеве»). Кейт была настоящая ведьма, злющая как черт. Они с Анной, как выяснилось впоследствии, писали на меня доносы. Анна — просто из подлости, а Кейт — из ревности к Наташе. Она сначала влюбилась в Наташу, потом возненавидела ее и стала сживать со свету. Я то не особенно верю в сглаз и всю подобную мутоту, но большинство девушек в «Пандоре» — очень даже верили, и пришлось звать на помощь мою Полю. Поля в это время пыталась изучать ведьмовство по американской книжке, которая называлась, почти как наша мама — «ВИККА». Если честно, в переводе на русский, это значит «ведьмовство», а «ведовство», ясное дело такие вещи можно поворачивать в любую сторону, но книжка была ЛЕГАЛЬНАЯ и оттого доброжелательная и по-детски смешная. В предисловии было написано: — Имейте в виду, что любое зло, которое причините вы — вернется к вам в шестикратном размере. Цель данной книги — научить оберегать себя и своих близких от колдовства. В этом месте автор устает от собственной политкорректности и, не выдержав, добавляет: — И еще — эта книга научит вас делать себе маленькие подарки — ну, например, чтобы телефонная компания вдруг взяла и потеряла ваш счет на крупную сумму.
В общем, Поля явилась в «Пандору», увешанная амулетами, с благовониями и колокольчиками в руках и целый час там колдовала по всем комнатам. Все равно Кейт с Наташей еще долго воевали, потом Наташа все же победила, и Кейт уволили. Впоследствии и сама Наташа ушла из «Пандоры», разругавшись с сучарой Рейвин, которая становилась все злее и злее, наверное, оттого, что ей ничего не давали есть, кроме картофельного пюре и мангового щербета. С уходом Наташи русская история «ПАНДОРЫ» закончилась. Вообще мне кажется, что в России у садо-мазы — не слишком большое будущее. У нас постаревшие Бедные девушки по-прежнему надевают оранжевые жилеты и долбят асфальт — вот неизменные фетиши русской садо-мазы — эти ЖИЛЕТЫ и эти ДОЛБИЛЫ. Мое мнение таково: Ни в садо-мазе спасение России, и ни в битье жидов любой национальности. СПАСЕНИЕ РОССИИ — В ТЕХНИКЕ МЯГКОГО ВВОДА. Лирическое отступление: ТЕХНИКА МЯГКОГО ВВОДА. В 1989-м году в Питер приехал
ТЕАТР СТРИПТИЗА ОТ ЦЕКА ВЛКСМ!
Вот это я понимаю!
Кажется, эта статья «Техника мягкого ввода» и была напечатана где- то в «Комсомолке», и правильно — газета- то молодежная. Мы-то — артистические девицы всегда про нее знали — про технику эту — бывало вынешь возлюбленного из лужи, дотащишь до дому — ну хоть как, (знаменитая фраза, сказанная Кузьминскому, Эммочкой при первом знакомстве: — Держись за столб. Так — дойдешь до дому). И … лежит он конешно на кровати — и мало уж может. А техника мягкого ввода на что? И никто нас не учил…. И в газетах не писали… просто мы любили этих охламонов своих — художников, поэтов, барабанщиков. От блядства нашего и природной распущенности, расцветал — там внутри уж этот увядший бутон, и все получалось. А простую женщину — кто научит? Кто, если не «Комсомолка»? В общем, все тогда смеялись над этой газеткой.
…Между тем, в «Пандоре», неблизкой моему русскому сердцу, разрешался только один вид ввода — резиновая чурбашка (иногда с моторчиком, иногда без) в жопу клиента. Все остальное запрещено. Для меня это было ужасной неожиданностью — я, собственно говоря, устроилась туда, чтобы трахаться и одновременно зарабатывать — мне хотелось таким образом объегорить изрядно надоевших Мелких бесов. Но, конешно, такое местечко будет скорее играть в их команде, чем в моей. «YOU SHOUD KNOW — ITS NOTHING ABOUT SEX HERE!» ТАК Наташа отвечает каждому звонящему по телефону, каждому входящему, и эта же строгая фраза была произнесена мне. Никакого на хрен секса — под угрозой увольнения! А между тем было совершенно ясно — что СВОИ — это дело потихоньку практикуют. Опять СВОИ! И ОПЯТЬ Я ГОРЕСТНО ДУМАЮ — ПОЧЕМУ ВО ВСЕЙ ЗЕМЛЕ. НА ВСЕМ СВЕТЕ — у меня никогда нет никаких своих, кроме родителей, дочки и сестры. Но такие свои — они есть у каждого — таких, иметь неинтересно. У большинства людей есть еще какие-то — «НАШИ». Какое-то, какое никакое — «МЫ». А У МЕНЯ — НИКОГДА! И мне все кажется, что вот будет любовь, мужчина, и мы с ним станем «МЫ», будем друг другу НАШИ и СВОИ. Ничего из этого не выходит. Ни мужья, ни любовники, ни бойфренды — этим не становятся. Я — отдельно, они — отдельно. Я уж привыкла к этому, привыкла к одиночеству. Самый нелюбимый день в году для меня — Новый год, потому что надо быть в веселой компании СВОИХ. Со мной в Новый год всегда какая-нибудь беда, всегда слезы. В остальные дни — легче терпеть, свою ко всему, непричастность. Книги — это, конешно, мои СВОИ. ВСЕ ЭТИ, даже не всегда умершие — иногда живые. Но никогда не надо пытаться материализовать — любимого писателя или поэта. Помню, в Париже рядом с ЖИВЫМ любимейшим Хвостом, я уходила из его мастерской, всегда полной людьми — уходила от нестерпимого одиночества, К СЕБЕ, в крошечную келью на улице Пигаль (но не там, где она — ВЕСЕЛАЯ ПИГАЛЬ, а просто в начале — Пигаль 11 — там напротив супермаркет, а в окно кельи вина верхушка Эйфелевой башни), и читала, лежа на узкой постели, книжки Шинкарева. Читала и думала — Вот он — единственный мой друг! А потом вернулась в Нью-Йорк, встретила живого Шинкарева, и все влюбились, я в его книги и картины, он в мои песни… Он даже прожил в хвостовской спаленке несколько месяцев …. Но никакой дружбы между нами не вышло — каждый живет в своем одиночестве, но у него все же есть Митьки и Алина, а у меня — никогда, никого — одна я — Бедная девушка, вот и приходиться мне быть — только с … ну с кем-то, кого не стану я называть — пусть каждый догадается — как ему положено.. Да и не назвать — слишком много имен. Да и еще один за мной ходит… у него тоже много имен. Обаятельный — но он мне не нравиться — у него запаха нет. А — ходит! «…Слева кудри токаря, справа — кузнеца…» Но, если честно, мне отношений с этими двумя хватает полностью, и они так много сил отбирают, что на остальных — вроде и не остается — отсюда и одиночество — это мое собственное нежелание никаких глубоких связей с людьми. В общем,, что можно было сестрам испанкам — мне, или дурище Джованне — было явно запрещено. А между тем, один клиент мне приглянулся — и вовсе не тот развязный красавец — дружок испанок, а наоборот — постоянный клиент Эдны — канадец. Звали его Дэйвид, это был огромный блондин с мужественным лицом и манерами застенчивой девочки — его блондинская кожа давала ему замечательную возможность краснеть каждые две минуты. Я с ним встречалась прежде — Наташа вечно заставляла меня смотреть «сессии» Эдны — для повышения квалификации. Своих отдельных клиентов мне доверяли очень редко — даже если клиент выбирал меня — приходилось делить его и заработок с какой-нибудь опытной садисткой — но я не обижалась — шли первые три месяца — мой стажерский срок. Все равно, стоило мне остаться с клиентом наедине хоть на минуту — я немедленно начинала его ласкать потихонечку и (что еще более страшное преступление) — смешить. Что поделаешь — есть у меня талант клоуна, и нету у меня таланта садистки. Дэйвид боялся всех, кроме Эдны, но меня он знал, и я ему почему-то очень нравилась. Он всегда радовался моим приходам на «сессию». Улыбался — так трогательно. Выбирал он всегда один сценарий «медсестра». У Эдны был потрясающий костюм — белый пластиковый мини-халатик на кнопочках и пластиковая шапочка с красным крестом. Медсестра делает уколы, защемляет всякими зажимами, ставит клизму и не разрешает идти в туалет, а не выдержал — мой пол языком! В тот день Наташа что-то напутала с расписанием, и когда Дэйвид явился, Эдна вовсю обслуживала другого клиента — очень важного — знаменитого нью-йоркского адвоката — большого друга и покровителя «Пандоры». Началась некоторая паника и суматоха, и тут Эдна предложила Наташе послать меня. — Саша ему нравиться. И она отлично знает весь мой сценарий. — Я не знаю, можно ли ее выпускать одну… — Но рано или поздно, ее все равно придется одну выпустить! Давай, я в нее верю.
Все мы — артистические женщины симпатизировали друг другу, общались в перерывах. Наташа дружила с Этной и со мной, мы с Этной тоже находили общий язык — в общем,, это была некая дружественная, по отношению ко мне, группировка. В общем,, Эдна уговорила Наташу рискнуть, меня втиснули в крошечный халатик (Эдна — маленькая блондиночка), и выпустили на манеж — в медицинскую комнату. Дэвид обрадовался моему приходу, и мы начали игру. Я велела ему раздеться и лечь на огромный операционный стол. Сама я приготовила шприцы и пинцеты, и уселась на него верхом. Дальше он должен был бояться и умолять не делать БОЛЬНЫЙ укол, а я — непреклонная злодейка — должна была его не слушать и вонзать иглу в его трепещущую плоть… Вместо всего этого, я начала тихо гладить его живот и говорить: — Бедный маленький заинька, не бойся, никто тут тебе больно не сделает, сейчас добрая сестра Саша будит тебя жалеть…
В общем, я уверенно ступила на путь ДОЛЖНОСТНОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ. Я стала гладить его грудь и живот, сама от этого завелась и задышала сильней, чем обычно. Тут же лопнули кнопки на моем халатике… он тоже задышал… В общем,, дело полным ходом пошло прочь от садо-мазы к обыкновенным плотским утехам. Дэйвид совершенно не возражал (может он думал, что это новый метод — ну как в сталинских допросах — добрый следователь — злой следователь?) Потом я нагнулась и поцеловала его и была уже готова насадить свое лоно на его восставшую плоть — вот она моя победа над Мелкими Бесами…. Ну и ясное дело, в эту минуту дверь распахнулась, и в медицинскую комнату ворвалась Рейвин в сопровождении Анны, Кейт и Наташи. Рейвин стала дико орать на меня, что я уволена. В промежутках между ором, она извинялась перед Дэйвидом и обещала, что Эдна освободиться через десять минут и обслужит его — по-хорошему. Наташа повторяла за ней: — Какое безобразие… мы тебе доверили… Дальше мне велено было забирать свои шмотки и выметаться. Рейвин, наоравшись, ушла, а Наташа, не стесняясь Кейт и Анны, перешла на русский. — Что ты наделала? Зачем? — Мне хотелось приласкать его немного… — Клиента? Зачем? ТЕБЕ ЧТО ПРИЛАСКАТЬ НЕКОГО? — Некого… Наташа не понимает. У нее на шее муж — Вася Арбатов и четверо детей. — Юля, это — работа! Деньги! Ты уж была почти готова к самостоятельным заработкам! — Откуда она вообще узнала, что я там делаю в этой комнате? — Да за тобой, оказывается — давно уже следят! У нас ведь охрана — как в супермаркете специальная комната с телевизором, и все помещения просматриваются. — Следят за всеми девушками? — Для их же безопасности — мало ли какой-нибудь маньяк попадется. Ну, обычно просто охранник сидит там себе и вяло поглядывает иногда, у них даже и любопытства больше нет — столько они тут всего навидались. У нас же не вуайеристы работают, а обыкновенные охранники. И им по хую, кто там, чем занимается — лишь бы жизнь девиц не подвергалась опасности. Но на тебя, оказывается эти бляди — давно уже доносы пишут! — А ты не знала? — Нет, конешно! Они и на меня пишут. Эту лапландскую пизду я все-таки отсюда выживу, а с немкой вообще сложно — она кучу денег приносит заведению, эсэсовка ебаная… В общем,, как только я тебя отправила, Рейвин пошла в эту комнату с телеком, а я и не думала, что там у тебя может происходить что-то ТАКОЕ. Да ладно — что говорить — ты сама во всем виновата. Ну, хочешь, я позвоню в «Наткракер»? Они там Рейвин все ненавидят. Пойдешь, поработаешь у них. Но только репутация доминиктрисы у тебя уже навеки испорчена, Нью-Йорк — город маленький. Я могу тебя пристроить только в жертвы.
В жертвы мне уж совсем не хотелось. Да и в садистки — тоже. Ясно было, что дело это не по мне. Я поблагодарила добрую Наташу, связала свои пожитки в узелок и отнесла их домой, (на радость Поле, которой вся эта амуниция немедленно и досталось). Почти вся — самый дорогой предмет — кожаные сапоги на шнуровке — до самых бедер, Наташа помогла мне продать за 200 баксов, я ведь к этому времени осталась уже окончательно без денег. Оставшись окончательно без денег, (а также без работы и, по-прежнему, без хоть какого — любовника), я решила, что самое время — ЗАПИТЬ.