Семь ли нот (о похожестях в музыке)

Вот удивляюсь, услышат некоторые люди песню, и обязательно с умным и заносчивым видом изрекают: похоже на то-то!

И выдают или банальное название, кроме которого они ничего не знают, или нечто, что знают только они. С кем только и меня не сравнивали. Очень часто вообще неизвестные мне имена. Еще чаще — с тем, что я под дулом пистолета не стала бы слушать. Ну и конечно и то и другое одновременно.

Непостижимо, по каким признакам такие «сходства» составляются.

Вернее, совершенно ясно: все поющие похожи тем, что поют. Все играющие тем, что играют. Все русскоязычные тем, что русскоязычные. Все использующие бас-гитару тем, что используют бас-гитару. Все женщины похожи тем, что женщины. Все использующие аккордовый аккомпанемент. Все живущие в области ладовой музыки. Все играющие в мажоре или миноре, особенно, гармоническом. Все поющие песни с ритмом. Все играющие на гитаре. Все использующие в песне электронные звуки. Все играющие с драйвом. Все стоящие на сцене. Все сидящие на сцене. Все скачущие по сцене. Все использующие слова. Все печальные и все веселые. Все тупые и все экзистенциальные.

Но эти признаки настолько общи, неконкретны и приблизительны, что позволяют привязать почти что угодно из определенного круга музыки к чему угодно. Да, классика, фолк бушменских деревень и авангардные шумы еще как-то в сторонке. А вот песни… Тут желающему сколько угодно можно умничать и делать вид, что он эксперт.

Почему эти сравнения так раздражают? Потому что они содержат в себе скрытое обвинение, ага, вон тот украл у этого. Вторичен ты, милок, и я, великий, это на слух выявил.

Часто оценщиком движет вампирическое желание самоутвердиться за счет другого. Если посчитал и классифицировал другого, то сам как-будто бы выше него выглядишь. Обложил — сам чистенький. Потому и говорят: сначала сам что-то путное сделай, а потом посмотрим, стоит чего-то твоя критика, или нет. Если сам человек блестяще владеет предметом, то к его замечаниям, пожалуй, стоит прислушаться. Хотя и среди блестяще образованных талантов мелкие подлецы попадаются 🙂

В итоге, лучше всего самому быть к себе строгим и все время развиваться. И вообще не ставить себя в зависимость от того, что кто-то сказал. Это не к тому, чтобы любоваться своим совершенным пупом без потуг к дальнейшему развитию. А к тому что понимать: люди часто говорят вовсе не затем, чтобы другому стало лучше или было полезно. Бывает, элементарно воруют или грабят энергию, решают свои проблемы с самооценкой, выплескивают комплексы или просто безответственно треплются.

На самом-то деле практически вся музыка построена на определенных законах. Они в музыкальной школе изучаются. Все эти лады и последовательности. Гармонии внутри лада подразделяются на имеющие оттенок доминанты и имеющие оттенок субдоминанты, чередуются по определенным законам и стремятся к тонике. Тоник может быть несколько, внутри формы может случиться модуляция, но в итоге жизнь крутится все равно вокруг той или иной тоники. Все ритмы сшиты примерно по одному принципу повторяющихся сильных и слабых ударов внутри сетки на 4, 3, иногда 5 или 7. Нет, конечно есть завороченные африканские и кубинские сетки (но тоже на 4), только это сразу будет песня про Африку или Кубу.

Нот вовсе не семь, как утверждает расхожая банальность. Минимум 12, даже если ограничить рассмотрение серьезными оговорками — внутри одной октавы, игнорируя тембры и используя европейский принцип темперации (то есть разделение плавно меняющейся шкалы звуковысотности по некоему выдуманному людьми принципу на одинаковые отрезки). Но октав много (человек слышит в диапазоне, куда большем, чем охватывают клавиши на рояле, но конечном). Тембров бесконечно много, темперация — далеко не единственный способ поделить шкалу на смысловые отрезки. Есть еще четвертитоновая музыка, но и это деление довольно грубо. У индусов расстояние между соседними звуками — тончайшее жало иглы. На макимуме различимости изощренного слуха. Это например 1/12 тона. Голос — инструмент нетемперированный. Как вообще очень многие инструменты. Поэтому есть огромный простор для индивидуальной интонации каждого исполнителя. Есть личная манера входить в звук, выходить из него и вести его в процессе звучания. Ведь звук — это колебание. У колебания есть размах волны. Волна может прихватывать по полутону вверх и вниз, но ощущаться психологически как нота — по центру. Блюзовые ступени поют и играют между нотами, поэтому не поймешь — мажор или минор: звук посередке, но не точно, а в зависимости от сиюминутного желания и личной манеры. Есть масса нюансов — тембровых, личностных, психологических, настроенческих, идейных. Да и каждая нота в разном контексте (аккорде, тональности, последовательности) будет иметь совершенно разный смысл.

При этом музыка вовсе не обязана быть сложной. Ведь у слушателя должно хватить резонансов ее воспринять.

Песня должна запоминаться, петься, строить и жить помогать. Сложно бывает и дурак наворотит, а вот сделай просто, но свежо.

— Папа, что такое вторичная пертукция гипертрионных мимкриадов?
— Не знаю, сынок, а где ты это взял?
— Только что выдумал!

Есть анекдот: хочешь играть 1000 аккордов перед 3 слушателями или 3 аккорда перед 1000 слушателей? Какую вы не копнете песню — хоть рок, хоть фолк, хоть романс, марш или гимн — всегда найдете в ней эти тоники и доминанты, ритмическую сетку и один из нескольких типов формы. Планета одна, нейроны и синапсы в наших головах сходно передают импульсы. Потому люди и могут общаться и понимать друг друга, что похоже устроены. Потому им и интересно друг с другом, что хоть похожи — но все же уникальны.

Бойль и Мариотт открыли свой закон в физике одновременно в разных концах мира. Поэтому его назвали законом Бойля-Мариотта. Если бы по случайности один открыл чуть позже, и находились бы они ближе, то второго точно назвали бы плагиатором, а его открытие «вторичным». Но часто бывает, что по-честному люди открывают независимо друг от друга одно и то же. Только потом докажи что не верблюд.

Кто-то ищет новые последовательности, но поле истоптано, найти что-то свежее может только гений, и все равно это будут те же тоники с доминантами, найти можно только какой-то особый интонационный кирпичик, крючок, который будет запоминаться.

Вы скажете: есть ведь гении. Но у гениев тоже полно порожняка. Только у них даже банальности т общие места такие, какие у иных вершина вершин. Сделают хорошой отбор — и создается впечатление как от сверхчеловека, не имеющего ни предшественников, ни корней. Ангельская инспирация в чистом виде. Но на самом деле, все обязательно учатся. И вообще, и друг у друга. Чтобы потом взлететь выше всего усвоенного, но, безусловно, опираясь на него. Если аккуратно отрезать все, что ниже планочки взлета, останется мало, но гениального. А ниже — просто хорошее и нормальное 🙂

Кто-то пошел дальше и начал разрушать привычные лады и звуки. Но у него точно не получится из этого песня. Что-то другое будет — авангард, шум, серийная музыка, последовательность бросков игровой кости.

Чаще всего сходства сидят в голове самого сравнивающего. Его мозг старательно ищет аналогии, и находит, конечно. Попал в поле зрения кусочек музыки — и мозг радостно кричит: музыка! Она похожа на музыку! И тут же руки или язык срочно фиксируют этот факт в очередной изреченной благоглупости.

Людям уровня Прокофьева всё аккордовое творчество — смешная возня примитивных конструкций. У них уже другой мозг и другое сознание. Но для профанного сравнивающего мозга и Прокофьев будет «похож» — например на Бетховена, «потому что классика» или на Шнитке «потому что непонятно».

А что на самом деле слушают музыканты? Вообще-то, ничего, что можно было бы идентифицировать с анекдотом «приходишь на пляж — а там станки, станки, станки». Только в юности интересно очевидное, потому что оно ново для молодого мозга. Со временем ищешь максимально непохожее и далекое изо всего, до чего можно дотянуться. Я например, включаю или классику (ее много и она разнообразна), электронику, шумы, или тех самых, фигурально выражаясь, бушменов (самый далекий, непохожий, заковыристый фолк, выросший в максимально отдельных условиях).

А еще очень здорово послушать радиопередачу Андрея Горохова «Музпросвет». Мозг наслаждается речами человека с хорошим словарным запасом, и правда знающего что-то о музыке. Не о той, которая одинаковая, сладкая, упакованная и блестящая, которая из каждого фена и утюга. А о разной, в том числе неизвестной, больше всего — самоделках всяких гениальных сумасшедших чудиков. Ну и кусочки их необычного творчества, которого много проглотить и не сможешь, а вот так фрагментиками — очень познавательно.

На песни они уже не всегда похожи.

На сцену петь выходишь все равно, конечно, песни. И каждый раз проживая концерт, пропуская через себя всю музыкальную, словесную и эмоциональную информацию, которую он содержит, задумываешься: как это работает? И приходишь вновь к выводу, что самые бесконечно интересные, удачные, попадающие в точку песни и интонации — просты и традиционны. Плюс немного пряностей из нового и необычного. Как суп: овощи и приправа. Да, природа, уже изобретшая что-то хорошее, продолжает изобретать еще. Эволюция вкусов происходит паралллельно с эволюцией знаний, но крупные изменения бывают редко.

И в музыке, танце, литературе, эстетике визуального человечество двигается массово и довольно-таки вместе. Информация, проживаемая совокупностью человеческих сознаний, накапливается для нас всех. И меняет нас на уровне и состава крови, и бытового жеста. Но и воспринимающее сознание меняется вместе с воспринимаемым миром и собой. Может показаться, что стоим. Но оглянулись — балету сколько лет? Вспомните смешные балетные видео начала прошлого века. И как быстро все развилось! Вот так мигом появился и вошел в нашу жизнь целый пласт искусства, оброс правилами и традициями, системой обучения и оценок. Современному танцу вообще всего несколько десятилетий. Но мы уже воспринимаем его как принадлежность человечества. И уже снова слышим снобские — «ах, как мне надоела эта эстетика, эти движения контемпорари».

Творчество каждого будет выглядеть по-другому, но оно неминуемо похоже в целом. Выделяются стили, перемственность, сходные открытия, хоть каждый их сделал сам. Потому что авторы пользуются одним теоретическим инструментарием примерно на одном человеческом и эволюционном уровне.

Как задачки по гармонии в музыкальнй школе. Каждый ученик по-своему проведет голоса, по своему гармонизует заданную мелодию, но примерно одного поля ягоды получатся. Потому что собрано из одних кубиков и в одних условиях.

Например, играя в традиции блюза, ты ничего кроме блюза не сыграешь. Все блюзы так или иначе похожи. Но люди находят там энергетического материала и разнообразия, нюансов и смысла достаточно, чтобы заниматься всю жизнь только блюзом. Профан же, услышав один блюз, получит о нем поверхностное представление. А потом, услышав другой блюз, обвинит второго блюзмена в плагиате, вторичности или подражании. Но этот человек ничего не понял.

Надо рассматривать музыку не как область открытий человечества, где обязательно все время должно быть «новое». Музыка строить и жить должна помогать. Это область личной эволюции, где каждый должен пройти примерно через одни и те же вешки. И в прохождении, обучении, освоении все новых и новых для себя возможностей и энергий весь смысл. Штука в том, что все найденные самородки, пусть и похожие, становятся собственностью нашедшего. Пережитые ощущения меняют человека, опыт — и способ, и где-то цель существования.

В музее каждый день толпа проходит. Как будто бессмысленное одно и то же происходит. Но оно же не бессмысленно? Каждый прошедший увидел экспонаты, пропустил через себя это впечатение. В день тысяча человек пройдет через зоопарк: для сидящего в клетке жирафа все типичные реакции до тупости одинаковы. Но для каждого из тысячи человеков смысл посещения жирафа был настоящим: ведь он его увидел! Лично. На самом деле. И теперь он человек, видевший жирафа. Для этого и музей. Для этого и музыка. Для этого и жизнь.

14 января 2013
Из ЖЖ Ольги Арефьевой