Интервью для газеты «Беларуская маладзёжная», январь 2001 г.
…Что такое «несчастная» любовь? — всё равно это счастье, не бывает несчастного счастья. Как не бывает несчастного Бога.
Ольга Арефьева в очередной раз дала в Минске совершенно потрясный концерт. Любители регги-музыки Беларуси съехались в Минск и конкретно оттянулись: они ждали этого целый год. Публика действительно была специфической — те, кто знают и любят группу «Ковчег» и персонально Ольгу. Спето было практически всё, что хотели зрители, но они вообще хотели больше. После того, как Арефьева отыграла полчаса сверх программы и сказала, что группа опоздает на поезд и останется жить в Минске, зал радостно взвыл. Но, к сожалению, «Ковчег» не остался — по окончании концерта музыканты полным составом вышли (как ни странно!) через обычный парадный выход прямо в жадные руки фанатов. К счастью для Ольги, они вели себя скромно. Почему «к счастью»? О своём отношении к фанатизму Ольга рассказала сама. Равно как и о многих других вещах.
Виртуальные пистолеты Ольги Арефьевой
— Ольга, что, по-вашему, русский регги?
— Это просто лейбл. Такая штучка, которая по большому счёту ничего не обозначает. Всё равно под вывеской каждый раз скрывается личность, а личность — она всё время разная. Поэтому любое деление условно, поэтому регги — это ничего. Единственно, это подразумевает определённую ритмическую сетку. А сетка эта такая достаточно мягкая, воздушная, и если говорят «регги» — ясно, что это не тяжеляк, а что-то лёгкое, светлое…
— Вы играете лёгкую светлую музыку?
— Двояко… Я играю очень трагическую музыку. Но я не люблю людей грузить трагедией, я люблю, чтобы в музыке было чувство. И регги — это довольно правильная и удобная форма, для того, чтобы передавать информацию сразу на нескольких уровнях. Человек, не готовый переживать, страдать, плакать вместе со мной — он будет танцевать под эту музыку, останется довольным и ничего не заметит. В общем, это такая фишка, которая пошла ещё со времён блюза, когда чернокожим рабам запрещали петь печальные песни. Им разрешалось только радоваться. А так как жизнь у них была ужасная, то радовались они специфически — они изобрели блюз. Мне близка сама по себе мысль, что не надо своими печалями людей терзать, а надо своими печалями людей радовать, не надо себя убивать своим страданием, а надо себя рождать своим страданием… Именно это позволяет петь трагические стихи на лёгкую ритмическую структуру.
— Насколько автобиографично всё, что Вы пишете, откуда вы вообще берёте сюжеты своих песен? Вы с себя списываете, или с кого-то?
— Например?
— «Белый голубочек» — «В моей клетке не быть тебе никак…» Эти ситуации были у Вас, у друзей?
— Ну вы догадываетесь — песня не про зоопарк… Вот Умка — она умеет списывать стихи с ситуации — с именами, названиями городов, и делать это художественно. Я в общем-то, скорее, мистические пишу тексты, они конечно связаны с действительностью, но гораздо более опосредованно. Это как во сне увидеть. Случается — когда писала — не знала о чем, а потом это встретилось… Так что реализм есть, но такой — шиворот навыворот и выворот нашиворот. Но бывают и реальные ситуации. Про того же «Голубочка»… Могу открыть секрет: эта песня о том, как в меня влюбился один молодой человек, очень, очень молодой. И песня — это был мой «ответ Чемберлену». Хотя в реальности я не спела её ему. И не спела никому, а спела просто песню. Там есть некий мэссидж — и он о любви. Правда, о невозможной, несостоявшейся.
— Сами вы верите в Джа, про которого поёте в песнях?
— Дело в том, что Джа — это Бог-отец. В Эфиопии и на Ямайке православная церковь. Правда, там очень много местного колорита вплелось — настолько местного, что и страшно подумать. Но я ощущаю идею Бога общего. Вернее, я, наверное, просто пою. А с религиями лучше не устраивать запутки. Я православный человек и продолжаю им быть, но песни у меня всё-равно в основном о любви. Я не пою «воздержание ведёт к просветлению». Может, я так и думаю, но… Есть такое одностишие: «любви моей не опошляй согласьем». В религии то же самое. Нельзя нашими земными бренными словами это вот так припечатывать. Как американцы пишут на деньгах: «мы верим в Бога» — впечатление, что они на самом деле верят в свои деньги. В песне мэссидж идёт гораздо тоньше. Он так заходит, что минует обычные человеческие ворота, потому и доходит точнее. Но в нём не бывает конкретности, потому что подсознание вообще глухо к конкретности.
— Ольга, большинство ваших песен о любви, но о любви несчастной…
— Почему «несчастной»? На самом деле любовь — это счастливая вещь.
— Независимо от того, взаимная она или безответная?
— Зависимо всё от всего, чего угодно. Мне кажется, когда в жизни человека вообще любовь есть, то жизнь имеет наполненность и осмысленность. А когда её нет — это какой-то ад на земле. Поэтому спасибо за то, что вообще есть любая любовь. А несчастная она или нет? Что такое «несчастная» любовь? — всё равно это счастье, не бывает несчастного счастья. Как не бывает несчастного Бога.
— Какую музыку Вы любите слушать? Вам нравится слушать Ваши песни, или вам их хватает на концертах?
— Мои песни мне очень нравятся, но я их, разумеется, не слушаю лишний раз. Чтобы не затирать. Плохой актёр эмоции играет, а хороший актёр эмоции переживает. Когда я выхожу на сцену, мне нужно ощущать это — всё, что я несу. А если я выйду и буду ощущать, что вот, в сотый раз приперлась в Минск, погода мрачная… Это будет видно. А если я выхожу и меня заводит то, что я делаю — оно требует экономного отношения. Поэтому себя я терпеть не могу слушать. А когда мне нужно диск выпустить, я обязательно должна слушать. И тогда начинается — я зову кого-нибудь в помощь, собираю людей, которым этого хочется, и говорю: «Вот. Давайте послушаем». Они говорят: «Давай! Давай! Когда мы будем слушать?». А я: «Ой, нет, чего-то я не могу, может потом…» В остальной музыке у меня очень странные вкусы, я сама за ними с интересом наблюдаю. Пока я даже не могу определить одним словом, что это такое. Потому что сейчас пошла этника, с таким большим удовольствием, потом классика, и какие-то совсем странные вещи. Я много раз переслушивала сюиту Градского на стихи Поля Элюара «Сама жизнь». У меня теперь есть любимая певица, но — комедия и пародия! — не знаю её имени… В общем, это та, которая озвучивала «Кастрата Фаринелли», она же озвучивала фиолетовую тетку в фильме «Пятый элемент». Потрясающе совершенно поёт, но больше ничего о ней не знаю — ни как она выглядит, ни сколько ей лет. Единственное, что удалось узнать — что это всё-таки женщина. Я даже этого не знала! Но выписала с видео все музыкальные кусочки и вдохновлялась ими, когда мне нужно было собраться, пойти и что-то петь.
— Насколько вы любите приезжать в другие города?
— Я вообще терпеть не могу ездить. Только под дулом пистолета это делаю…
— А сюда тоже под дулом пистолета приехали?
— Пистолет виртуальный-то, внутри…
— Разве не нравится выступать перед другой публикой?
— Мне нравится. Только если бы публика ко мне приезжала, мне б совсем нравилось!
— Мы стояли под дверьми — приехали люди из Могилева, это километров 250. За две недели билеты заказывали.
— Это очень трогательно. На самом деле, только ради этого я и сдвигаюсь с точки, потому что реально другого интереса у меня нет. Поездки мне особого денежного интереса не приносят. За славой я тоже не гонюсь. Что ещё бывает, ради чего человек может поехать?.. Только мысль о том, что живут люди, которые очень меня ждут. Это может заставить меня поехать. Но — я снимаюсь с места с тяжёлым вздохом.
— Вы приезжаете в Минск не первый раз. Вам здесь понравилось?
— Мы приезжали с Олди и с Герой («Комитет Охраны Тепла» и «Джа Дивижн»). Публика была в связи с этим специфическая. Наша публика, вот именно наша, она немного другая. Было видно по нашему и их выступлению, что публика ведёт себя немного по-разному. У нас мягкая волна, менее агрессивная, более чистая…
— Вам нравится популярность? Хотелось бы, чтобы Вас показывали по телевизору, крутили Ваши клипы?..
— Ах, какое счастье…
— …чтобы толпы фанатов ломились к вам через охрану…
— Я всегда не могу этого видеть. Сейчас верный баланс между мной и зрителями. В частности мне нравится то, что я не нуждаюсь в охране, что на моём концерте не стоят ОМОНовцы. Наша публика очень интеллигентная. И я не боюсь её, не шарахаюсь. Очень мало всяких «крэйзи». Бывает, что уровень славы, как уровень воды, зрителю переливает через мозги — и он уже перестают понимать, что перед ним обычный живой человек, а начинает лезть к тому образу, который он видел по телевизору. Это мне просто неприятно, не знаю даже почему. Я очень нервно на это реагирую и очень избегаю. Но, к счастью, меня в основном знают по записям. А отношение через записи совершенно другое: очень романтическое, подходят люди как бы тайно влюблённые. С ними совершенно другой разговор, потому что они очень нежно и трепетно ко мне относятся, боятся меня лишний раз задеть. Им кажется, что я хрустальная, что на меня не нужно дышать. Это другая крайность, но более правильная. К счастью, я очень незаметная в жизни, меня не узнают, поэтому я достаточно спокойно живу.
— Ольга, что бы Вы хотели сказать читателям, которые в силу каких-то обстоятельств не смогут попасть сегодня на концерт?
— Нет, ничего не скажу. Загадочно промолчу…
Разговаривали Сергей Пульша, Людмила Шестак
газета «Беларуская маладзёжная» январь 2001, Минск