Интервью для интернет-журнала «Дамский Клуб». 6 июня 2000 г.

…У нас в жизни с избытком красоты. Выходишь и видишь — вокруг тебя небо, растения — прекрасные, бесподобные — и самый мелкий цветочек — это же красота неимоверная. И это всё тебе даётся даром.

Наверное, тогда, когда мыслям уже нет места в голове и сердце уже готово отчаянно биться, мы начинаем чувствовать душой. От этого не становится хуже, а наоборот — вспышка прозрения и нескончаемая искренность, не с миром, а с самим собой и покой.
Когда я смотрела на Ольгу, слушала её песни, меня охватывало дикое восприятие того, что это уже когда-то было! Однажды. Со мной. Непридуманно. Невыдуманно. В самом деле! У вас так бывало? Мгновение и я — то понималась над собой, то разговаривала с душой, то падала вниз, то снова поднималась и мне казалось тогда, что, если бы люди однажды не придумали музыку — они никогда не смогли бы дотронуться до самой вершины блаженства…

У Вас в гостях сегодня Ольга Арефьева. Встречайте!

— Ольга, когда Вы вышли на сцену, то рассказали о том, что Вас постоянно преследовали трудности перед началом концерта и что именно они, по всей видимости, были как бы знамением того, что концерт пройдёт успешно. Так и было на самом деле?

— А, понятно, Вы уже говорите о концерте, который

— Который в Политехническом музее проходил.

— Да, с тех пор ещё было куча концертов, но вы были на особом концерте. Да, это действительно был для меня такой кульминационный, можно сказать, момент в этом году — такая трудная и большая победа, в основном конечно над собой, потому что внешние трудности — они только отражение того, что внутри. Они могут сигнализировать о двух вещах — о том, что это очень важно и наоборот — что не нужно, так что надо всегда разделять, смотреть и замечать…

— Просто, добираясь к Вам, на интервью, меня тоже преследовали постоянные трудности, я никуда не успевала, у меня всё валилось из рук, за что бы я не хваталась, что бы ни делала, так вот я и призадумалась, к чему бы это?

— Вот и подумайте…(смеётся)

— Какие вопросы по жизни Вы обычно задаете сами себе?

— Я не задаю вопросов, честно говоря. Я как-то в мире сама с собой живу.

— Значит, Вы знаете все ответы?

— Ну почему? Не из ответов же и из вопросов жизнь состоит? Она состоит из чего-то другого — из ощущений, из эмоций, из цвета, из звука, из воздуха. Где в нём вопросы? Растёт растение — в нём нет вопросов, в нём есть только утверждение красоты, жизни, только и всего.

— Ольга, а глаза человека. Блеск. Глубина. Какими они должны быть у человека?

— Лишь бы человек был хороший.

— А что такое хороший человек?

— Это бывает видно. Например, вокруг такого человека всё хорошо.

— Просто, это — какие-то чувства, какие-то фразы, а, может быть, что-то визуальное…

— Ну почему только визуальное? Есть такие люди, которые всегда недовольны, которые постоянно ругаются, даже у некоторых к старости это превращается в сумасшествие. Вы, наверное, видели таких вот тётенек, который идут и на всю улицу вопят, что всё продано, что все гады. Они просто уже больные, но эти тётеньки — они указывают всем остальным на то, какими не надо быть, показывая закономерный итог. Вот таких людей можно только пожалеть, которые постоянно не могут радоваться жизни, если уж включают телевизор, то ищут там какие-то ужасы, убийства, кто там чего украл, брызгают слюной, ядом, а на самом деле счастливым можно быть практически в любой обстановке. Конечно, бывают какие-то страшные ситуации, например, тюрьма и, чтобы в них быть счастливым — это надо быть святым, просветлённым человеком. Но у нас в жизни с избытком красоты. Для этого не надо быть миллионером и всё равно ты не купишь это ни за какие деньги. Просто выходишь и видишь — вокруг тебя небо, вокруг тебя растения — прекрасные, бесподобные — и самый вот этот мелкий цветочек — это же красота неимоверная. И это всё тебе даётся даром. Ты идёшь и видишь животных, небо, воду. Всё вот это — в архитектуре, в одежде — во всём этом всегда можно найти красоту и не зацикливаться на страданиях. Хотя даже в страдании всегда есть положительный итог, потому что оно человека освещает — человек был приземлён, он был как ракушка приклеен к своим заботам, головным болям, возмущениям — и вдруг его тряханула какая-то беда. И он вылетает из этой обыденности, он омывается слезами и вдруг понимает, что чем глубже скорбь, тем ближе Бог. Во всём есть какая-то красота и из всего можно извлечь пользу для души, а не вред.

— Нас с Вами будет читать добрая половина именно женского населения…

— Вы уверены? (смеётся)

— Я уверена…

— Во-первых, компьютер не у всех есть…

— Нет, не у всех, но сейчас достаточно много народу посещает интернет и в Дамский Клуб приходят дамы, впрочем, как и молодые люди и поэтому мне бы не хотелось говорить сейчас о проблемах, сложностях и буднях… Они изо дня в день…
Может быть, о счастье?
Мне понравилось одно выражение: «Счастье — это когда не спрашивают «Зачем»?

— Ну, вот Вы сами себе отвечаете, между прочим. Говорите про вопросы, ответы. Счастье — это когда вопросов нет, действительно…

— Вам нравится море?

— Ну, мне вообще нравится всё такое природное — то, в чем человек не повалялся (смеётся), то, что он не испортил. Люди могут сделать много красивого, хорошего, но почему-то такое делают… Меня всегда удручают следы в природе и эти все ужасные набросанные детали каких-то ржавых машин, грязной пластмассы. Вот когда превышается масштаб человеческих возможностей что-то испоганить, тогда видна рука Бога. Поэтому небо, лес, поле, река, воздух — это всегда прекрасно, тем более такие вещи глобальные, как море. Это здорово.

— Вы выбираетесь куда-нибудь, в такое место, где рука человеческая испоганила как можно меньше живой природы?

— Да, я в таких местах и стараюсь быть. Там тоже, правда, разного хватает. Мы отдыхаем в одном месте постоянно, в Подмосковье в дальнем. Там просто люди приезжают с палатками, ловят рыбу, грибы собирают, там можно просто жить, спать на земле, открывать глаза и видеть небо. Этим летом мы там устраивали гринписовский рейд — собрали гигантскую кучу мусора и целый день её сжигали. Мы все были чёрные от этого дыма. И никто этого не заметил, что мы почистили, все, наверное, думают, что бутылки и банки сами собой исчезать должны, растворяться. Там есть стоянки хорошие, на которых из года в год стоят одни и те же люди, а есть такие, куда на джипах приезжают, по бутылками стреляют и это очень всегда неприятно. Вот мы расчистили всё, а на одной из самых грязных стоянок всё это сжигали, а потом закопали и была полная чистота и на следующий день там уже стояли люди. Они как бы даже ничего не поняли. Мы ползали с мешками мусора, а рядом парочка лежала на солнышке с пивом и потом на этом месте остались их бутылки!

— Наверное, никто не замечает, что вокруг него происходит или не хочет замечать?

— Нет, все замечают, но меня всегда удивляет: идёт человек, выпил пива, это удовольствие на пять минут, и он шёл и швырнул бутылку, а она практически вечна, она будет валяться, её будут с места на место перевозить мусорщики, её унесут куда-то на свалку, будет там лежать века и никуда не денется. Или разобьётся, она всё равно не пропадёт и будет торчать этими острыми краями и, если пройдёт животное — оно порежется, пройдёт человек босиком — порежется, будет играть ребёнок, что с ним может быть? Вот как вот так, за пятиминутное удовольствие? Меня всё время мучает этот вопрос и я никак не могу понять — неужели нельзя наладить, чтобы всё это не валялось. Вот на западе, там говорят, что всё как-то по-другому. Там выходишь и уже даже в аэропорту совсем другой воздух, там нет такого, что ты взял и вылил ведро мазута на газон. Там говорят, что кто-то сделал из наших такое и его поймали за этим делом. Его, во-первых, сильно оштрафовали, во-вторых, заставили вынуть квадрат земли метр на метр, привести другой земли, купить дёрн — всё это стоит больших денег. Там никто не бросает детали машин в лесу, например, и никто не ездит на тракторе по лесу за водкой, а у нас в лесу все дороги разбиты тракторами.

— Ольга, вернёмся к морю?

— Хорошо.

— А если бы это море было Вашим, какими бы были его цвет, глубина, жизненность?

— Нет, я не претендую вообще на роль Бога. Мне кажется, что он так всё здорово сделал, что нам прибавить нечего и убавить, а только любоваться.

— Ольга, а Вы придаете значения словам? Например, мне всегда казалось, что, если я произнесу слово тепло — мне сразу же станет намного теплее, или ночь не будет такой тёмной, если я не стану забывать о солнышке… Мне иногда думается, что мы настолько много говорим, а все наши слова уходят только в разговор (по большей части)…

— Я как раз так не считаю. Я считаю, что слова — это очень мощная вещь. Вначале было слово. Как писал Маяковский: «от этих слов сдвигаются гроба шагать четвёрку из своих дубовых ножек».

— А почему иногда говорят, что слова ничего не значат? Поступки, действия — они намного больше говорят о человеке…

— Каждое слово — это тоже поступок. Если ты говоришь доброе слово, то ты совершаешь добрый поступок, если ты говоришь злое слово, то ты совершаешь злой поступок. В приниципе, говорят, лучшее слово — это молчание, потому, что в этот момент мы даём говорить Богу. Но Бог-то нас сотворил зачем-то, он нам дал возможность действовать, творить, и я думаю, он ждёт от нас действий. Идеальный способ общения с Богом — не только молчание, но ещё и действие — оно может выражаться в разных формах, но слово всё-таки одно из начальных. Разумеется, поэт знает цену словам и знает о том, что империи падают, правители приходят и уходят, войны выигрываются и проигрываются, гигантские здания строятся и рушатся, а слово остаётся. Оно — нетленно. Слово поэта, слово великого писателя. Это в принципе не только, конечно, слово, а вообще нематериальное творчество — типа музыки, вот это очень все сильные вещи. Они как бы и для Бога и для человека. От Бога в них есть нетленность, но от человека в них всё же есть смертность — если нет слушателя и нет исполнителя, то произведение молчит и умирает.

— Ваши любимые цветы?

— Ну, любые. Я на цветах вообще не циклюсь. Мне нравится любое зеленое растение и мне совершенно не обязательно, чтобы оно цвело.

— Например, есть розы, в основном искусственно выращенные, а есть простые полевые цветы и они много больше нравятся людям, потому что ближе к душе, ближе к сердцу.

— Ну вообще, когда мне дарят цветы, я не знаю как мне на это реагировать, и некоторой болью их беру, потому что уже знаю, что буду наблюдать за их умиранием ещё несколько дней, и поэтому стараюсь ловко от них избавиться — раздарить окружающим, ну себе может быть один оставлю цветочек. Зато очень трепетно отношусь к невзрачным и таким недорогим, но домашним цветочкам в горшочках, потому что они у меня растут, я наблюдаю за их листиками и всегда ощущаю такое блаженство, когда я вижу, что им хорошо, когда идут новые побеги, любуюсь красотой их формы. Тут неважно — полевые они или не полевые, пышный цвет или мелкий, крупные листья или нет — в общем, лишь бы это была жизнь, а не смерть.

— А любимые цвета?

— Ну я люблю всё красивое. (смеётся) Помните, была книжка про пса, который прикинулся человеком, я уж не помню, как она называется. Он пришёл к портному заказывать костюм. Портной спрашивает: «Какой вам нужен костюм?» Он без запинки отвечает: «Красивый!» Он говорит: » А какой ширины брюки, рукава, какие обшлага, пуговицы?» Он говорит: «Красивые!». Он говорит: «А какой воротник?» А он отвечает: «Красивый!» И тут портной вскричал от счастья и сказал: » Я первый раз встречаю человека, который бы так хорошо знал, чего он хочет!» — и на радостях сшил ему костюм бесплатно!» (смеётся)
И цвет может быть любой, совершенно любой. Главное — в сочетании, в красоте. Я ужасно люблю всё цветное, всё нежное и всё яркое, и всё такое и сякое. Не люблю мрачного и грязного.

— Ольга, просто обычно говорят что, какой цвет человек предпочитает в своей одежде, такой и настрой у него, такая жизнь в данный момент. Если он носит чёрное — либо у него настроение плохое, либо он мрачный по жизни…

— Ну, в таком случае, у меня сейчас цветной период. У меня сейчас период бурного цвета. Вы может быть оглянитесь вокруг и увидите всё то, что на мне и вокруг меня висит — это всё исключительно цветное.

— Ольга, а какая сейчас Ваша жизнь? Что в ней постоянно происходит?

— Ну, в ней происходит вот это всё — радость, цвет, творчество, движение, воздух, цвет, зелень.

— На одном из Ваших концертов, рядом со мной сидели две женщины разных возрастов. На концерте они вместе с Вами пели некоторые Ваши песни. Как Вы думаете, на Ваши концерты приходят женщины — счастливые, несчастные, может быть, сильные, уверенные в себе, а быть может — им нужна эмоциональная поддержка? Вы как думаете?

— Я думаю, что приходят здоровые женщины, с нормальными эмоциями. Тут вообще вопрос тонкий, да! То есть, я просто встречалась с такими явлениями, что для некоторых слушателей бывает какой-то любимый исполнитель — как наркотик. Наркотик я считаю, какой-то нехороший. Я, например, слышу, что музыка скучная, однообразная, слащавая, как вот эти мыльные оперы, но женщины ходят, слушают и без своего любимца ощущают какой-то голод. Они сходят, зарядятся и дальше уже чувствуют себя нормально на определённый период. Слава Богу, что у меня вот этого, по-моему, нет и я это вообще не признаю и не культивирую. Приходят ко мне люди живые, действующие, самостоятельные, творческие, мне так кажется, и я в этом уверяюсь из раза в раз. То есть, как для меня музыка — путь, так и для них — это точно такой же путь. Я всегда это ценю, чтобы люди сами шли своими лапками и сами умели отвечать за свою жизнь, сами умели строить в ней счастье и ни на ком не висли. Виснуть нельзя. То, что у меня происходит на концертах — это такая эмоциональная встряска. Я просто показываю людям направление пути, по которому я иду. Они уже сами потом выбирают свою дорогу, но невозможно же топать по моей колее. Высоцкий ещё об этом пел. Просто тебе надо видеть, что ты не одинок, что вокруг тебя есть живые люди, им тоже трудно и радостно, но каждому по-своему, а не всем — как в инкубаторе.

— На концерте Вы говорили, что слова многих песен были взяты у различных авторов и после были переведены на русский язык. Кто делал эти переводы?

— Ну я просто находила в книжках; переводчики — те, которые там были.

— А музыка. Потом Вами сочинялась?

— Ну там по-разному было. В общем, бывало, что я напишу музыку или ещё что-то подходящее. Я вообще не помню, как всё возникало. Как-то вот это очень ловко всё получалось. Уже, видимо, неважно, что было первым, но главное, что не было никакого притягивания за уши. Это шло само собой, видимо, потому, что должно было произойти.

— Главное, наверное, что это искренне было?

— Ну а без этого то куда? Это один главных критериев того, что музыка настоящая.

— Ольга, а согласны ли вы с утверждением, что «Концерт — вежливая форма самоистязания» (Г. Миллер)?

— Да красиво сказано, конечно. Нет, дело в том, что концерт — это событие очень неординарное для всех. Уж для музыканта тем более, если он не лабух. Я вот, например, после концерта просто несколько дней больная. Я очень сильно выкладываюсь и очень о многом таком говорю… То, что я пою — это не просто слова и не просто песни. Я действительно двигаю большие пласты и, разумеется, это не проходит всё бесследно. Это как умереть и родиться, но считать это формой самоистязания я не согласна. Это, конечно, больно — рождаться и умирать, да и жить тоже больно, но не надо говорить, что жизнь — это самоистязание. Жизнь — это счастье. Для меня концерт — это счастье. Оно, конечно, всегда сопряжено с очень большим нервным и физическим напряжением, техническими сложностями, что-то удаётся, что-то нет, но вот вершина всего — её можно всё-таки назвать одни словом — счастье. Это встреча с силой, это встреча с Богом, в общем — это большая вещь.

— Чтобы было бы для Вас было естественно получать от поклонников после концерта?

— Ну, (смеётся), что получать? Мне не обязательно что-то получать. Какой-то отклик я слышу — вот это, наверное, важнее. Вообще, мне со сцены их не видно. Зрение не особенно у меня прекрасное, но когда они подходят за автографами, я всегда смотрю, кто ко мне подходит, поглядываю так на лица и для меня всегда радостно видеть, что это красивые лица — людей умных, ищущих, творческих, Вот, наверное, это и есть мой отклик.

— Вы такая хрупкая, женственная, совершенно очаровательная женщина… Потрясающий груз таланта — как Вы его выдерживаете?

— (смеётся) Ну, во-первых, я не живу сто процентов времени в своей работе. У меня очень много других точек опоры и очень много других занятий в жизни. Поэтому у меня всегда есть источники энергии, здоровья, настроения, эмоций. Так что я не чувствую этого груза, я вообще не чувствую ничего такого, как «Я поэт, зовусь я Цветик», или «Я — гений Игорь Северянин». В основном 90 процентов времени я нахожусь в мире обычном. Я обычный человек, самый. И только очень небольшой отрезок времени — вдруг, раз и я выхожу на сцену. Только там это происходит. Ну, плюс, бывает когда я что-то делаю — сочиняю, репетирую, пишу…

— Ваши песни — они излучают искренний свет, тепло, почти совершенство, а может быть что-то ещё?

— Ну это что-то новенькое. Раньше считали, что у меня песни — это сплошные слёзы, сплошная смерть — и если скажете так, то это будет тоже правда. А у Вас вот видите — свет, тепло. Но на самом деле это тоже правда. Я уже говорила парочкой вопросов выше о том, что жизнь — это комплекс, это сгусток всего-всего-всего. И жизнь, и смерть и человек, и Бог — это всё один узел и то, как это всё происходит всегда зависит только от личного стремления. В этом смысле нет такого, что слезы — это плохо, а смех — это хорошо. Бывает смех — это такой гогот жеребячий и кто-то будет считать, что это хорошо — вроде человек веселится, смеётся, пальцем тыкает во что-то. В то, как другой упал, например. Но я считаю, что это не радость и не свет. А вот кто-то плачет, сидит, плачет, потому что то он что-то понял в жизни, пережил горе и перерос его, и он сидит весь в слезах и в памяти смертной, вдруг осознал, что он родился вчера, а завтра он умрёт и во всём этом есть красота и величие, вот он сидит и рыдает… В этом будет больше света, гораздо, правда?

— После нашего интервью у Вас обязательно появятся новые слушательницы и слушатели — что бы вы им посоветовали? Может быть, необходимо рассказать им, как лучше воспринимать Ваше творчество, Ваши песни, музыку или всё само дойдёт, если оно захочет дойти до человека?

— Я думаю, что дойдёт. Если уж ему суждено, то обязательно дойдёт и в принципе даже советовать нечего. Я могу только процитировать то, что мне иногда пишут. «Мне кажется, что твои песни написал я, и что твои все стихи про меня. Откуда ты узнала?» Вот это обычное самое дело, и нет разделения между человеком и человеком. Поэтому, если кому-то суждено услышать что-то моё, через меня, то куда он денется? Но самое главное, не циклиться лично на мне и понимать прекрасно, что через меня говорит нечто большее, чем я сама. Я самое обыкновенное существо.

— Ольга, вернёмся к словам… Если произнести слово «уютный», сразу становится тепло, светло, хорошо и ещё куча различных эмоций переполняет… Где Вам уютнее всего в жизни?

— Да много где. Где есть близкие люди, где есть нормальная природа, музыка танцы, животные, растения.

— Вообще, у Вас много животных было в жизни?

— Немного. У меня их и не было фактически. У меня была только собака одна. Но не обязательно быть владельцем. Чьи в лесу шишки? Чьи облака на небе? Детские вопросики, да?

— Вообще, как, по-Вашему, Вы могли бы придумать сейчас теорию о том, кто изначально был автором всех наших слов? Откуда они к нам пришли? Кто-то же впервые произнёс то или иное слово, раньше всех остальных?

— Это хороший вопрос, очень. На него, правда, нет такого однозначного ответа, но сразу вспоминается единственное — это библейская история о Вавилонской башне. О том, что был один язык, общий, но люди стали им пользоваться неверно. Они стали строить Вавилонскую башню, надеясь Бога переплюнуть, что называется. Кстати, этим же самым мы и занимаемся — глупостями. И Бог смешал языки, чтобы они не достроили эту башню, перестали друг друга понимать. Как он их смешал? Где слова взял? Наверное, Бог-то всё и придумал, либо он дал человеку способность придумывать. То есть опосредованно в процессе поучаствовал. Ещё началось с чего — с того, что в первые дни после творения Бог Адаму поручил задание давать имена животным, растениям и всему. Там есть такая фраза замечательная в Библии. Ему было интересно! — как Адам назовёт это всё (смеётся). Но это тоже получается творчество Бога! Вообще, весь мир — это творчество Бога, и он создал человека, как единицу свободную и самостоятельную, но способности все в него сам вложил, а потом с интересом наблюдает, что люди будут делать? Это как бы одновременное — это человеческое творчество, но так как мы все Боговы, то, конечно, и Богово творчество. Это здорово — насчёт языка. Вообще — это красота, это целый мир, целое поле непаханое вот этих всех связей, взаимоотношений. Это точно. Особенно какие-то старинные, церковно-славянский, латынь, греческий, древнееврейский…

— Вы знаете как-либо языки? Английский, например. Это щас модным стало, да и полезным, в принципе…

— Да нет, не знаю. Английский, ну так что-то знаю конечно, но как-то не приживается он у меня. Наверное, надо пожить там, чтобы разговаривать. Но люблю я русский язык и особенно церковно-славянский. Это что-то необычное, интересное, глубокая красота. Слава Богу, что именно церковная служба до нас это донесла и сохранила. Это корни — откуда питается русский язык, он всё время втягивает соки из этого корня. Язык то в общем-то развивается и мы бы уже стали, как Людоедка-Эллочка, говорить — только клёво, чума и вообще. И уже бы не знали как можно по-другому выразиться. Вот буквально на днях читала про слово верблуд. О том, что на самом деле это толстый канат и библейский перевод о том, что легче верблюду войти в игольное ушко, чем богатому в царство небесное, на самом деле, это игра слов и забавная ошибка. При чём тут верблюд? Откуда он упал? Вдруг Христу про какого-то верблюда пришло в голову. Мы так привыкли не замечать это всё, но таких вещей находится вокруг интересных куча. Если начинаешь обращать на это внимание, замечать — это очень здорово. Мы всё говорим такие вещи, они проскакивают просто. А на самом деле — всё это цитаты из Библии, цитаты из молитв, притом зачастую очень интересно перевернувшиеся. (смеётся) Тот же «глас, вопиющий в пустыне». У нас представляется, что как бы человек кричит, а его никто не слышит. На самом деле Иоанн Креститель был в пустыне, в физической пустыне, а люди его как раз там услышали. Его глас, вопиющий фигурально, а не реально.

— Ольга, а куда Вы отправитесь после нашего интервью?

— На Питер что ли намекаете?

— Угу…

— Вот с виолончелистом Петром Акимовым в Питере мы будем играть, кстати, то же, что и на том концерте в Политехе, запомнившемся Вам. Это такой для меня очень особый проект и очень главный. Здесь я без группы и акцент именно на стих, на мелодию, музыка сделана самыми минимальными средствами — гитара, виолончель, голос. Мне тут даже показалось, что я могу больше сказать, чем тяжёлой артиллерией, с группой, мощным звуком. В данном случае, вот этот камерный проект для меня оказался особенно важным. Мне, конечно, всё нравится, что я делаю, но ко всему отношение разное. Есть песни, в которых акцент на одно, есть на другое. Вот этот проект — это проект, в котором самая высокая моя эмоция, это ближе всего к душе, к её глубинам.

— А концерты, которые происходят на праздники? Например, 9 мая. Исполнение всего лишь нескольких песен на сцене. Вы как к этому относитесь?

— Да, это очень трудное конечно дело, я не очень долюбливаю такие концерты, даже совсем можно сказать — не люблю, но тут, с одной стороны, дело святое. Мы даже как-то года два назад вообще концерт делали именно для 9 мая, в ЦДХа, для инвалидов. Мы приглашали молодых инвалидов, многие на колясках, и когда выступали, то чувствовали вот это желание — не развлекать, а что-то сказать людям. Очень странно и даже забавно, что моя песня «На хрена нам война» — она вызвала такой резонанс необычный, что вот меня попросили спеть именно «На хрена нам война» для ветеранов на Поклонной горе. Я даже не знаю — смеяться мне или плакать? Хотя, эту песню я очень люблю и писала её как какую-то там детскую песенку. Там довольно детский сюжет, хотя он связан конечно с глобальными вещами — как это и обычно бывает, что в самых самых детских фитюлечках, в них самое-то крутое и затрагивается. Эта песня вызвала очень противоречивые реакции. Вот мои провинциальные родственники, они руками всплескивают и говорят: «Как же так?! Там такие слова, почти что неприличные!» Да какой же ужас, что я чуть ли ни матом ругаюсь! (смеётся) На самом деле — это крайность конечно, а другая крайность, что это для ветеранов на Поклонной горе. Кто-то под неё веселится и пляшет, считает, что это молодёжный хит, а я вообще думаю, что и поплакать не грех — есть над чем. В общем, спектр реакций пестрый, вплоть до радуги, на очень простенькую такую, очень милую и очень душевную песенку — песенку, собственно говоря, про смерть и про жизнь вечную.

Немного о компьютере и интернете

— Ольга, а Вы вообще с компьютером давно знакомы?

— Ну да, действительно, знакома только. (смеётся)

— А интернет давно появился?

— Ну, года два уже есть, наверное.

— Да, но это уже достаточно большой срок!

— Ну я не особенно им пользуюсь. Единственное — это почта. Ходят горы писем. Это мой канал связи с людьми. Опять же, не железка, не вот этот вот виртуальный мир, а просто люди, у которых не было бы другого шанса пообщаться со мной напрямую. Здесь они могут выйти на меня очень прямо — написать мне лично письмо, и я его читаю обязательно, очень часто отвечаю, правда, конечно, каков поп — таков и приход. Если письмо какое-то глупое, то или ничего, или такое же что-нибудь отвечу. Например: «Оленька, напиши, что-нибудь.» Я пишу: «ч т о — н и б у д ь». А если пишут что-то глубокое, с размышлениями, мыслями — это всегда меня трогает. В результате у меня всё это сливается конечно. Я общаюсь, получается, не с одним человеком и не с цепочкой людей — длиной-длинной-длинной, а чувствую, как бы дыхание человека в целом. Всё сливается в общий многогранный образ человеческой души, так что я общаюсь, не с каждым из тех, кто мне пишет, а как будто всё время с одним и тем же человеком. Наверное, то ли с собой, то ли через это вообще с человечеством. Не пойму вот с кем, но интересная беседа. Это наводит на размышления, и это очень-очень философское дело — общаться так вот, думая, не видя собеседника.

— Вы, наверное, в мыслях уже представляете себе людей, которые пишут Вам письма?

— Ну, разумеется. Человека видно сразу, когда пишет письмо. Как правило, немедленно вижу, что это за человек, сколько ему лет, какой у него уровень интеллекта. Это сразу видно по грамотности, по построению фраз, по использованию слов каких-то, особенно грамотность — это как отпечатки пальцев. Человек сам не знает как много информации о себе он выбалтывает — одним-единственным тире, одним-единственным пробелом или запятой, поставленной или не поставленной, или одним-единственным мягким знаком, который там проскакивает в слове и я уже вижу — о, вот это слово и в нём стоит правильно мягкий знак. Это прямо как лакмусовая бумажка. Я сразу вижу, что имею дело с человеком грамотным, а грамотный — это тоже уже очень много значит.

— На другие странички, кроме своего, Вы куда-то ходите ещё? В интернете сейчас очень много людей, которые не имеют возможности, допустим, издаваться или публиковать своё творчество и они пробуют и представляют на суд зрителей его при помощи интернета. Вы никогда не задавались целью что либо найти, прочесть и оценить?

— Ну мне присылают. Мне много чего присылают. Радуют редко, честно говоря, но бывают, что стихи какие-то хорошие действительно, и я честно отвечаю. А иногда отвечаю можно даже сказать нелицеприятно, если мне присылают плохую поэзию, я не буду обманывать, хотя, наверное, это неправильно. Мне недавно говорили, что вот Ахматова к концу жизни никому ничего не говорила плохого. Ей принесут стихи, она посмотрит и скажет: «Мне нравится, что вы пользуетесь прямой речью в стихах!». И человек уйдет обнадёженный и отныне будет писать только прямую речь, а на самом деле это были не стихи, а полная ерунда. Но я так не могу пока что. Если вижу плохие стихи, то это, можно сказать, оскорбляет мои чувства и я обычно честно человеку отписываю, что мол, не понравилось. Расстраиваю. Не боюсь расстраивать. Может я и зря это делаю, но зато потом мне уже не присылают, потому что иногда напишешь что-нибудь — «ну да, более-менее», то ещё пришлют 5 кб, а потом еще 10. (смеётся)

— Кто делает Вашу страничку?

— Её делали просто компьютерщики.

— Не поклонники?

— Поклонники, но просто не дизайнеры профессиональные. Всё сделано довольно таки доморощенно, но зато с любовью. И самое главное — информации там много.

— Ну да, анонсы, например…

— Ну, анонсы, всё такое, конечно — это так. Там самое главное не анонсы. Там очень много чего — письма, разговоры, talk-лист функционирует, ну мейл-лист рассылки, где люди постоянно общаются, разговаривают и очень иногда до глубоких вещей договариваются. Там есть какие-то мои неопубликованные вещи, размышления, интервью. Бывает, что пишу кому-то лично, а мысли какие-то глобальные, так что порой отдельные свои письма публикую в разделе писем. Фотографий горы и не в одном месте уже. Запутался у нас сайт, очень разросся. Чтобы его весь обойти, надо потратить много времени. Стихи и песни с аккордами стоят, звук в реал-аудио и немного в МП3, даже живые неиздававшиеся концерты есть.

— Что бы Вы пожелали сейчас самой себе?

— Не буду ничего говорить (смеётся). На самом деле, я Вам так много всего рассказала, что и так ясно, что я могла бы себе пожелать. И что значит желать? Желать — это желать, а хочешь быть счастливым — будь им. Тут даже желать не надо надо брать и делать.

— А нашим любимым читателям и читательницам?

— То же самое. Слово в слово — начинать быть счастливыми прямо сию секунду!

— А как же сложности, проблемы?

— Разумеется, они есть, но надо всё равно быть счастливым и знать, что слёзы — это тоже счастье, что горе — это тоже счастье, а что несчастье — это серость, рутина злоба. Вот это — деньги, расчеты, зависть, карьера, всё это подсиживание, свои превозношения перед другими — это всё не жизнь, это мышиная возня. А есть жизнь вот прямо так близко, так недалеко, надо только заметить. Вот это найдешь — и всё пойдёт на пользу делу, а не на вред. Любая вещь — она же может двояко играть. Тем же ножом можно хлеба порезать, а можно и человека зарезать.

— Ольга, спасибо Вам за замечательную беседу. Думаю, что мы ещё услышимся?

— Пишите письма.

…и если никогда больше вы не смогли бы дотронуться до той самой вершины снова, она непременно настигла бы вас в другой раз. Почему?
Потому что всё это — уже было…

Наташа Томина