Передача «Марголис-шоу» на радио «Сити FM». 1 августа 2014 г.

…народная песня, это мистическая практика огромной силы погружения, которая даёт человеку состояние не сравнимое больше ни с чем. Это круче чем секс, чем наркотики, чем рок-н-ролл, и круче чем попса уж конечно. Но чтобы достигнуть этого, того, что происходит в многоголосном пении с людьми, надо во-первых, участвовать, а во-вторых уметь, пройти первичный путь к тому, что ты эти песни знаешь, и можешь их спеть, настроен на такое переживание, готов к нему.

— Добрый вечер, дамы и господа. Михаил Марголис у микрофона. Приветствую вас всех. Поздравляю с началом заключительного летнего месяца и с тем, что вот, обещают, что скоро жара несколько спадёт. Но мы в самый жаркий день и всё ещё не самый холодный вечер будем говорить и слушать музыку, которую, я думаю, вы можете хорошо знать, если вы смотрите и слушаете что-либо помимо отечественного телевизора, помимо федеральных каналов, если вы тем, что происходит на современной музыкальной сцене интересуетесь из каких-то других источников: из интернета, аудиопродукции или посещая различные фестивали, концерты. Тогда вам всё будет понятно о том, что у меня в гостях сегодня исполнительница, певица, автор, поэт — как хотите говорите — здесь может быть много-много определений, которая уже не один десяток лет является одной из самых ярких наших рок-див, самых оригинальных рок-певиц, певиц со своим очень устойчивым диапазоном слушателей. Певица, которая в разные годы побывала в очень разных ипостасях, в том числе пересекалась и со всяческими большими эстрадными брендами. Кстати, одну вещь упомяну сразу — эта певица ещё в 87-м году стала лауреатом конкурса в Юрмале. Представляете, когда-то Юрмала, ещё советское время, конкурс, а теперь она одна из наших самых оригинальных, интересных и непредсказуемых рок-поэтесс и рок-певиц.
Начнём с одной из композиций, которая в последнее время звучит на всех концертах моей сегодняшней гостьи. А затем уже будем общаться. Ольга Арефьева сегодня у меня в гостях! Думаю, многие уже от этого факта обрадуются.

[Звучит песня «Асимметрия»]

— Привет (смеётся)

— Я начал издалека, с того, что Ольга лауреатствовала на фестивале в Юрмале. Потому, что сейчас на наших федеральных эфирах много вокруг этого фестиваля было всяких обсуждений, он только недавно закончился. Поэтому, можно сказать что «лыко в строку», что называется. хотя это было ещё в другой истории того фестиваля, ещё советские времена, ещё советская Юрмала, ещё советские исполнители. А вот ты мне скажи, ты припоминаешь атмосферу того фестиваля 87-го года, вот это «про интернационализм».

— Да, кстати, это… я не знаю что сейчас, я очень удивилась, когда узнала, что это ещё существует… тогда, во-первых, был живой оркестр. Мне кажется, сейчас это немыслимо. Я в первый раз в жизни вообще с этим явлением встретилась, когда сидят пятьдесят человек высочайшего класса музыкантов играют тебе твою песню. Во-вторых, да, интернационализм. На самом деле собирали. Из каждой республики кто-то был, искали, это не были какие-то «сынки» или проплаченные продюсерами.

— А ведь ты туда ещё приехала с Урала…

— Да. И меня тоже отобрали и я это помню. Это было честно. Мало того, это происходило удалённо, т.е. у нас в городе устроили конкурс, я в нём участвовала. И то потому, что я была первокурсницей в музучилище, и все старшие курсы уехали на какой-то другой фестиваль джазового пения. В Самаре что ли — не помню. И послали меня, первокурсницу. (смеётся) И я внезапно победила и меня отобрали. Эта сторона была замечательная, в плане того, что всё было по-честному. Я уж не знаю абсолютно ли всё, но то, что мне довелось видеть — да.

— Его же показывали тогда по всесоюзному телевидению. Ты должна была вернуться к себе на курсы просто звездой. Зачёт уже до пятого курса проставлен, все дела?

— Ну, по крайней мере, писем тогда насыпалось на адрес музучилища. Правда всяких. (смеётся) И хороших, и, как сейчас в интернете троллят, такое тоже было. (смеётся) Хамские письма тоже были.
Это никак особо не повлияло на мою судьбу и учёбу. Мне очень нравилось учиться, и я с удовольствием это продолжала делать. Ничего такого не изменилось. Кроме некоторого недоверия в рок-клубе, которое было ко мне в первое время.

— Слушай, а на самом деле мы можем, если покопаться сейчас, назвать навскидку несколько персонажей, на которых в той или иной степени резко повлияло изменение музыкальной конъюнктуры, происходившее во второй половине 80-х в союзе. На ум приходит Витя Салтыков, известный наш эстрадный исполнитель, который изначально был солистом питерской группы Мануфактура. Более того, они взяли гран-при на первом рокклубовском конкурсе, после чего Виктор оказался солистом группы Форум, потом группы Электроклуб и т.д.

— Это в АукцЫоне был какой-то…

— …Рогожин Серёга. Ещё один такой же вариант. Вообще в АукЦыоне, не где-нибудь…
Бац! Дальше происходит какой-то вариант с ангажементом в эстрадный сектор. Естественно, говорят о том, что: старик, ну что ты, понятно всё это, рок-н-ролл, ребята клёвые, но ты хочешь зарабатывать деньги или нет? — Чувак говорит: конечно, я сам с Украины, мне нужна прописка в Ленинграде и т.п. И я пошёл и с тех пор начинаю петь про «сны весны».

— Все пошли и я пошёл (смеётся)

— Да. У тебя тем более — молоденькая девочка, первокурсница, из Свердловской области вдруг выигрывает на всесоюзном конкурсе. После этого наверняка начинается: Оля, ну бросай эти все занятия, ну какой уральский рок-клуб, будешь через два года нормальной эстрадной певицей, ты скоро станешь нашей Софией Ротару. — А ты чего говоришь? — Уйдите от меня все?

— Этого не было. Уже там я очень отличалась от общего ряда. Тогда я вызвала массу раздоров и внутри жюри и за кулисами конкурса. У меня была великая битва с редактором. Мы друг другу прибавили седых волос очень сильно.

— Уже там, в Юрмале?

— Нет, она была по телефону. Звонили по междугороднему телефону. Я думаю, она меня тоже не забудет никогда. (смеётся) Какая у нас была жесточайшая схватка. У них было своё видение. Говорили: вы не будете петь эту песню, а будете петь ту. И я за свою песню выдержала чудовищную битву. Это была песня Пантыкина, очень красивая. И я её таки спела. До сих пор мне эта песня нравится. Больше никогда и нигде не слышала. И, возможно, что записи нет. Называлась «Кто ты?» И нот у меня нет, я бы её и сейчас перепела с удовольствием.

— Удивительно, два года назад Пантыкин был у меня в гостях…

— В ответ, в результате этой великой битвы, они мне навязали какую-то свою «тыры-пыры, трали-вали», совершенно неинтересную, и она-то и сохранилась в архивах. Они выпустили даже диск, у меня не спросив. Возможно, те все архивы стёрты и размагничены. По крайней мере, увидеть это мы сейчас нигде не можем.

— Мы до эфира с Ольгой вспоминали некоторые пункты её биографии, чтобы и вам тоже представить, кем Ольга является в плане своего творчества и харизматики и где иногда она вдруг оказывалась. Если кто не вполне знаком с её биографией. В дальнейшем она закончила отделение эстрадного вокала в Гнесинке, в которой преподавателем курса был Л.В. Лещенко. Это были 90-е годы. А на стыке веков, в миллениум, появлялась на Рождественских встречах Аллы Пугачёвой. Я помню, были такие выражения, что Пугачёва собирается из Арефьевой сделать новую Агузарову, поскольку та — дама независимая и никому неподвластная, но сейчас Пугачёва, тяготеющая к блюзу и рок-н-роллу, но так и не смогшая себя в этом жанре реализовать, из этой девушки вылепит себе новую фаворитку. Слышала что-нибудь обо всём этом?

— Нет, я об этом ничего не слышала. Правда с Агузаровой я была в одной гримёрной. (смеётся) И тогда мы очень интенсивно пообщались. Увидела, как это на самом деле в жизни происходит. Очень интересные впечатления.
Другое дело, удивляет, что у меня происходит интенсивнейшая жизнь, десятки концертов, дисков, а мусолят все событие, которое для меня событием не являлось. (смеётся) И так это надоело. Тот, кто хоть чуть-чуть слушает и читает, находится в контакте, он про это не помнит. Столько всего другого происходит, столько написано и спето песен — в этом есть какой-то реальный смысл.

— На самом деле, я считаю, что ты не утрачиваешь свою творческую плодотворность потому, что довольно часто выпускаются альбомы, какие-то сайд-проекты: может быть акустический проект, может быть театральный. И при этом у тебя достаточно высокая интенсивность гастролей, особенно для человека, который занимается по эстетике своей таким узконаправленным творчеством. Это всё почему? — У тебя сформировался некий круг «сектантов» в большом количестве, которые на Арефьевой всегда, или ты чувствуешь, что когда ты сама по себе, и твой сигнал до людей доходит, то тебя воспринимают очень разная публика, и это вполне может быть публика, которая не является ортодоксально-рок-н-ролльной?

— Вообще слово «рок-н-ролл» я изъяла бы сегодня, оно немножко сбивает. Как и «сектанты», «эстрада». Есть определённый социальный слой, для которого мой поток является актуальным. И дело не во мне как таковой — я тоже как лампочка, которая горит, я ток получаю и горю, у меня нет вариантов не гореть. Как говорил БГ: «На нашем месте должна быть звезда»…

— Ты чувствуешь сквозняк от того, что это место свободно?

— Нет, моё место не свободно — оно занято мной. Но если бы было свободно, оно всё равно было бы кем-то занято. Потому, что кто-то должен это всё претворять в жизнь. Это потребности достаточно большого круга людей. И это не лично ко мне какие-то фанаты. Это всё время новые люди, они мне не знакомы, но при этом, все лица как будто бы знакомы — в любом городе, в любой стране.

— Господа, вот теперь присоединяйтесь как новые лица и как старые тоже к этому потоку. Ещё одна композиция Ольги Арефьевой «Смотри на этот свет». Это из её крайнего по времени выпуска альбома «Театр».

[Звучит песня «Смотри на этот свет»]

— И ещё раз добрый вечер. У микрофона по-прежнему Михаил Марголис, а в гостях у меня по-прежнему известная певица Ольга Арефьева. И пока шли новости и реклама мы посовещались и решили — давайте будем называть Ольгу — сонграйтер. Для меня в этом эпитете нет ничего нового. Так правильно это называть. И называется так во всём музыкальном мире.

— В русском языке не образовалось такого слова. Все мучаются: то ли бард, автор-исполнитель, то ли поэт-песенник, то ли певица, то ли рок-дива, то ли фолк, то ли готик. (смеётся) — Давайте будем говорить сонграйтер или писатель песен, он же их певец, при этом солист своей группы.

— Насколько ты с интересом следишь за женской мировой сонграйтерской сценой: приезды Tori Amos, PJ Harvey? Это интересные для тебя фигуры?

— Фигуры, возможно, что интересные. Но с другой стороны — «чукча — не читатель, чукча — писатель». Когда-то в молодости я послушала Дженис Джоплин и это оставило какой-то отпечаток на всю жизнь. Я её больше не переслушиваю. Я послушала Эдит Пиаф, Пи Джей Харви, Патти Смит.

— Когда ты перечисляешь Пиаф или Джопин, это все же великие исполнительницы. Я именно говорю, в данном случае, ещё идёт образ через авторство. Именно Харви или особенно Тори Амос, это всё-таки… ну, Патти Смит — понятно…

— Смысл моего взаимодействия с этим всем — то, что я когда-то это послушала. Пожизненное фанатство и постоянные переслушивания — это не для меня. Я, можно сказать, очень отстала, и уже забыла что это было. Иногда я беру что-то, слушаю, и тогда я должна это послушать внимательно. У меня нет музыки фоном, и её, в принципе, у меня в жизни очень и очень мало. Последнее, что я внимательно слушала и более-менее возвращалась, это пение контртеноров, баррочная музыка. Вот это мне как-то нравится.

— Ты это слушаешь с точки зрения эстетической или для техники?

— Нет, я слушаю, чтобы получить удовольствие. Больше ни для чего. (смеётся) Иногда, чтобы заснуть.

— Я просто к чему. Ведь на самом деле этот вопрос не столько влияния, сколько творческого контекста, иногда достаточно интересен для понимания того или иного артиста. Допустим, Земфира. Для неё долгое время, по-моему даже и сейчас, то, что делает Matthew Bellamy, группа Muse, являлось почти что эталонным творчеством. Она с ним вместе бывала на концерте этой группы, и как она всматривалась вообще во всё: от сценографии, от подачи, до самой творческой составляющей. Явно видно, что такие вещи для неё иногда имеют значение. Она их либо отслеживает, либо что-то её цепляет.
Ты сейчас сказала, что живёшь в более герметичном пространстве с этой точки зрения для себя, да?

— Мне кажется — да. Последнее большое увлечение, это только могу припомнить этнические русские народные записи бабушек. И то, я потом поняла, что это единичные имена: Ольга Сергеева, Аграфена Глинкина и Анастасия Никулушкина. Есть три имени великолепных певиц, неизвестных никому кроме специалистов, но которых стоит слушать. И очень трудно слушать полевые записи.
Но а чтобы в музыке за кем-то следовать… Я так понимаю, что человек, который в своём деле уже какого-то уровня достиг, конечно, с одной стороны, стремиться учиться, это нормально и правильно — перенимать, но в какой-то момент отпадает необходимость в этом, потому что ты сам уже давно видишь куда тебе двигаться, как тебе совершенствоваться, чего тебе не хватает, и уже не нужно топливо извне. Т.е. оно есть это топливо: тепло, солнечный свет, токи земли, воздух-кислород, еда, сон, собака, кошка живая рядом. Но именно учиться, переслушивать, это, наверное, уместно в школе жизни в какой-то молодости.

— С учётом такого углублённого интереса к корневому фолку, аутентичному, (тут за несколько программ до тебя у меня в гостях была Инна Желанная, человек, который эту линию давно и по-разному культивирует. Она тоже углублённо и раньше и сейчас изучает наш фольклор, а я естественно подкидывал тему для более массового обсуждения) у тебя есть хоть какое-то восприятие по отношению к тому всему официозному фолку, который, на самом деле, в мозгах 90% населения России закреплён именно как…

— Матрёшечная клюковка это называется по-русски. Матрёшки, ложки и махровая жуткая безвкусица.

— У них у всех же свои теперь личные музыкальные центры. Людмила Рюмина, Кадышева Надежда, Бабкина…

— Давай без имён. А то скажут, что мы их ругаем. (смеётся)

— Ну да…

— Это другой жанр вообще, другой мир. Не то, о чём мы говорили, что народная песня, это мистическая практика огромной силы погружения, которая даёт человеку состояние не сравнимое больше ни с чем. Это круче чем секс, чем наркотики, чем рок-н-ролл, и круче чем попса уж конечно. Но чтобы достигнуть этого, того, что происходит в многоголосном пении с людьми, надо во-первых, участвовать, а во-вторых, уметь, пройти первичный путь к тому, что ты эти песни знаешь, и можешь их спеть, настроен на такое переживание, готов к нему.

— Скорее отсюда могут быть отсылки к тем же кавказским многоголосьям…

— Да. В каждом народе это обязательно есть. Это сейчас у нас — поглощённого телевидением народа исчезло. Они не знают чего они потеряли. Это молитва, медитация, это шаманство может быть…

— Камлание.

— Нет, это не камлание. Это не впадание в экстатическое состояние. Всё-таки нет. Больше всего это похоже на молитву. Такая стоячая, неподвижная энергия — столп в небо. Когда ты не в этом мире уже наполовину.

— Если общество наше не проходит другими вариантами того самого катарсиса, таким образом может наступать какое-то ощущение внутричеловеческое, через такие практики?

— Мне кажется, что это не катарсические совершенно темы. Это тема молитвенная. Это то, что переживают монахи, например. Мне кажется. В какие-то особо высокие моменты. Катарсис он немножко истерического типа. Это доведение до экстаза, рыдания, выплеска. — Нет, это энергия, которая стоит на месте, это столп света.

— Кстати, завтра-послезавтра фестиваль Этномир, из Москвы можно добраться, это не за полярным кругом.

— Кстати да. (смеётся)

— Ты будешь только один день выступать на этномире, ты же там среди хэдлайнеров основных?

— Да, второго числа в 17-00.

— Так что, если кто ещё не понял как он проведёт субботу, вы можете ещё успеть и услышать Ольгу Арефьеву там.

— Правда то, что мы сейчас говорили о народной песне. Как бы люди не посчитали, что я сейчас немедленно выдам на сцене. Это другая тема, это внутренняя практика, которая действует на расстоянии нескольких метров в собственном присутствии и участии. То, что происходит на сцене — это наша группа Ковчег, будем играть музыку, и мы споём одну русскую народную песню, но это концерт. В нём всё красиво, здорово и доступно слушателю.

— У тебя в разное время было много песен, в которых совершенно четка и очевидна твоя реакция на сегодняшнюю среду. Эта среда может быть просто социальной или общественно-политической.

— Утром в газете — вечером в куплете.

— Ну это так ты совсем утрируешь. — Нет. Допустим, песня «Нахрена нам война» — это хороший хиппофский пацификовский мессендж, через определённую всё-таки форму такого злого иногда гротеска, в том числе. У тебя потому что не только эта песня есть. Песня про народ, допустим.
В сегодняшнем дне, когда по современному обществу стали носиться очень, не то, что пограничные — очень невростиничные флюиды. Для многих есть ощущение какого-то даже липковатого страха, непонятности, дискомфортности всей душевной ситуации, которая существует сейчас в стране. У тебя это, как у поэта, у певицы, как у человека это есть сейчас? Тебя что-то смущает? Вводит в смятение некое, скажем так?

— Сразу много вопросов ты задал…

— Два-три человека — наши известные рок-музыканты — мне лично за последнее время совершенно чётко сказали, что даже не пишется сейчас.

— Знаешь, я не вхожу в резонансы с этим и в моём мире всё прямо-таки замечательно. Сейчас идут очень большие потоки информации, силы, энергии, света, и я с ними взаимодействую. Но есть ряд вещей, разумеется, крайне неприятных, вызывающих моё яростное неприятие, но вовсе не липковатый страх. Я не знаю, что можно сделать больше, чем меня убить, но убить меня в общем-то нельзя, и это тоже знаю. Потому что я поняла, что мы живём куда больше, чем этот миг между прошлым и будущим. Да, могут быть вещи неприятные. Почему-то я не ощущаю их в эфире. Как люди говорили, что что-то носилось в воздухе, когда Гитлер приходил к власти, многие почувствовали. Сейчас почему-то я этого не ощущаю. Но не в этом дело. — Ты спросил меня про песни и я поняла, что я никогда не писала «утром в газете — вечером в куплете». А то, что писала, это принятые медиумические послания. «На хрена нам война», например. Я её получила в цельном готовом виде, записала без поправок. Есть моменты, когда на землю надо передать пакет информации в таком весёлом и незамысловатом виде.

— А «Площадь Ногина», допустим?

— Самые свои лучшие песни я писала без помарок. Я даже находила свои черновики.

— Я только хотел сказать: вымарываешь много или нет? (смеётся)

— По-разному. Есть песни, которые я очень много меняла, сидела с резинкой и карандашом. А есть, я вот нашла песню «Чёрная флейта» черновик недавно, даже его опубликовала, настолько это меня удивило. Кто слышал эту песню — там семь минут убористого текста, непрерывного. И я её написала от начала и до конца без остановки. Там вообще нет исправлений. В одном месте что-то я там зачеркнула — два слова переставила местами. Всё, песня готова.

— В Асимметрии тоже немало текста, которую мы сегодня послушали.

— Асимметрию, кстати, я дошлифовывала. Там немножко рассыпанный текст, я его куда больше доделывала. Это более такое личное послание, оно о каких-то собственных переживаниях гендерных. (смеётся) И оно, наверное, просто произведение. Это не то, чтоб прям послание. (смеётся) Есть песня «В беленьких перчаточках», я её получила от начала и до конца. Мне даже неприятна она, честно говоря. Её петь-то страшно.

В беленьких перчаточках —
Смертные дела
Бог тебе дал чадочко —
Ты не родила.

Я её один раз в жизни спела, кто-то там записал на диктофон, сейчас она бродит по сетям и все пишут: Ольга Арефьева написала манифест. — Нет. Это не мой манифест. Это через меня пришло, и я это вынуждена передать. Вообще мне даже страшно с такими песнями взаимодействовать. (смеётся)

— А, допустим, такие вещи как «Поющая майя» ты просто выводишь из репертуара потому, что по возрасту уходят…

— Нет-нет, я не вывожу. Мы иногда их даже поём. Простая арифметика — 400 песен у меня, скажем, в концерт входит 20-24 песни. простой расчёт даёт, что если я дам подряд двадцать концертов в которых не будут повторяться песни вообще, тогда я исполню их все. Но такого не бывает. И есть текущий репертуар, то, что группа играет, то, что у нас готово, получается на данный момент. Всем нравится, возбуждает музыкантов. Они говорят: вот это я хочу — это не хочу. На основании этого мы всегда формируем программу. У нас очень большое поле песен в активном доступе. А часть в некоем пассивном, которые я не восстановлю так запросто. И я даю много отдельных концертов сольным составом, только с целью спеть редкие песни. Для того, чтобы они были произнесены.

— У тебя уже испытанная, намоленная, как любят говорить, площадка — зал ЦДХ. Тебя ввели в какое-то смятение все эти моменты, когда вдруг уже отсчитывали её последние дни? Говорили, что вот-вот её закроют и вообще на этом месте ничего не будет. Ты пыталась найти другой запасной аэродром именно для постоянных своих встреч с аудиторией?

— Начнём с того, что в моей памяти хранится мемориальный список, паноптикум, погибших площадок. Не впервой мне терять их. Это очень неприятная тема. Сожрано в Москве очень много мест, где что-то происходило нормальное живое — там сейчас не пойми что: какие-то бизнес-центры, железные двери и охранники. А было место, где можно было петь песни, показывать спектакли. Этот мрачный мемориальный список можно вести очень долго. И когда меч завис над ЦДХ, я ни капли не удивилась. Не задрожала, в обморок не упала. Потому, что это уже было сто раз. Всё равно что-то будет дальше. В подвалах будем собираться, друг другу по телефону будем петь. Музыку не задушишь, не убьёшь. И слава богу, что ЦДХ не убили и он остался. Но на самом деле процессы продолжаются. Есть такой фильм «Пустота пожирает наш мир», помнишь, где они на этом белом дракончике летали? Всё равно в итоге дракончик спас. (смеётся) Я вот этот белый дракончик мохнатый.

(Смеются)

— Дай бог. Будем держаться за дракончика.
Скажи мне, при твоих достаточно обширных увлечениях, ещё и в таких смежных сферах: и в театральной, пластической хореографической. Ещё я могу сказать, что несколько лет назад Ольга выпустила свою книгу, которая, кстати, тоже была отмечена премиями…

— И не одной.

— Для тебя сейчас есть интерес, потребность обращаться к тому театру, который худо-бедно сейчас пытается выживать в той же Москве. Из серии такого неофициозного театра. От экспериментов, которые делаются в Гоголь-центре, до театра.doc, до каких-то ещё таких же платформ, где более-менее есть что-то экспериментальное в плане театра?

— У меня есть определённые пристрастия в театре. — Я люблю визуальный театр и люблю танцевальный театр. — Это одно и то же, примерно.
Да, мне это всё интересно. Я очень уже много в этой области знаю и не так меня легко удивить, но вообще, конечно, то, что ты говоришь… Хорошие площадки. Я сейчас еду в Новосибирск, чтобы поставить спектакль по книге «Смерть и приключения Ефросиньи Прекрасной». У меня давным-давно мечта его сделать. Вообще, по каждой странице этой книги можно сделать по спектаклю. Это бесконечный источник для того, чтобы что-то придумывать. Но у меня перестало получаться, в частности из-за площадок — их не стало.
Еду в Новосибирск. Там есть Олег Жуковский из театра Derevo, который зафанател от книги и при нём там куча людей, которые готовы помогать: делать огонь, и воду, и медные трубы. (смеётся) Понадобится — поедем ещё куда-нибудь… в Германию, в Нью-Йорк, в Хельсинки, в деревню и в деревне сделаем, построим деревянную площадку, привезём зрителей. (смеётся) Потому, что смысл этих штук, чтобы они состоялись. Интерес в том, когда ты творишь. И ничего лучше этого нет.
И вот ещё одно название. Мне кажется я — креатор. Ты говоришь — сонграйтер. Я — креатор. Я человек, который выдумывает. И это моё самое большое счастье. И я выдумываю больше, чем реализовываю. А вся остальная жизнь у меня посвящена тяжёлой работе по реализации того, что я выдумала, по воплощению материальному. Что-то у меня получается, на что-то не хватает силёнок, что-то остаётся мечтой. Но дальше я уже как раб на галерах, тот самый, нам известный, гребу, гребу. Я очень хорошо умею работать, трудиться, я много чего умею: сидеть корректировать, шить, клеить, выдумывать, писать сценарии. (смеётся) Для того, чтобы это воплотить.

— А мы пригребли к концу нашей сегодняшней программы. Ольга Арефьева была у меня в гостях. Завтра можете её слушать на Этномире.

— 21 сентябри в мой день рождения будет концерт в том самом ЦДХ. — Вот, что надо было сказать. — Акустика.

— Ну и на ход ноги — «Сопромат». Ещё одна известная песня Ольги Арефьевой из относительно недавних. Открывающая альбом «Снег», которая тоже до сих пор звучит на концертах, так что слушайте и оставайтесь с нами. Михаил Марголис был сегодня с вами. Ольга Арефьева была у меня в гостях. Спасибо.

— Спасибо, до свидания.

[Звучит песня «Сопромат»]

Михаил Марголис
Запись эфира