Интервью для информ-агентства «Медиаполис», апрель 2005 г.
…А из меня получились сплошные твари. Мои образы получились не совсем человеческими. Человека во мне оказалось меньше, чем во всех.
— Для Вас важно, будет ли тепло на улице во время концерта или, например, холодно: вам важны внешние обстоятельства жизни?
— Важно только в том смысле, придут ли зрители. Если будет слишком холодно или уж очень хорошая погода, они могут либо остаться дома, либо наоборот пойти гулять по улицам, взявшись за руки, и не пойти на мой концерт. А вообще, концерт состоится при любой погоде.
— А на Вас лично влияют такие условия как настроение, приметы, погода?
— Я не суеверна. На какие-то вещи я обращаю внимание просто потому, что они влияют на моё настроение. Перед боем я уже не принадлежу себе. Я стараюсь сохранять ровное состояние. Всё должно быть хорошо вне зависимости от того, какая на улице погода и с какой ноги я утром встала.
— Предстоящий концерт называется «Концерт по заявкам». Как зрители смогут оставить свои заявки и что войдёт в программу выступления?
— На нашем официальном сайте www.ark.ru проводится голосование зрителей, где они могут высказать свои пожелания относительно песен, которые будут исполнены. И, исходя из них, мы сформируем программу. Я могу догадываться о каких-то вещах, которые обязательно попросят. Иногда конечно просят что-то уж совсем необычное! Но здесь решать всё будет количество проголосовавших за ту или иную песню людей.
— Почему Вы решили сделать это именно сейчас?
— Как раз сейчас образовался сводный состав «Ковчега»: электрического и акустического. Это были две мои разные группы, мы их объединили. На сцене теперь в два раза больше народа и, соответственно, в два раза лучше качество. На гитаре теперь играю не я, а гитарист. Я лучше пою, когда не отвлекаюсь на гитару, а он играть умеет лучше, чем я. На басу играет не клавишник левой рукой, параллельно солируя правой, а бас-гитарист, который умеет хорошо делать именно это. Перкуссионист может солировать, не разрываясь между двумя фунциями, пока барабанщик держит фактуру. Вот, исходя из этого, будет качественней звук. Кроме того, этот состав может сыграть любую мою песню. Очень часто на акустическом концерте просят сыграть регги, а на электрическом просят сыграть что-то из акустики. Сейчас мы сможем это всё сразу.
— Сколько всего человек будет на сцене?
— Я, виолончелист Пётр Акимов, клавишник Сергей Перминов, перкуссионист Михаил Смирнов, бас-гитарист Сергей Суворов, гитарист Сергей Ватаву, барабанщик Сергей Жариков. Итого семь человек. Кроме того, есть бойцы невидимого фронта: звукорежиссёр, свет, и так далее.
— Бывает такое, что на концерте просят исполнить песню, которая Вам неинтересна?
— Мы всегда готовимся заранее. И я прошу людей не выкрикивать непосредственно на концерте, а заранее излагать свои пожелания. У нас есть налаженная связь с публикой, через сайт, письма, гостевую книгу. Мы, конечно, примем просьбы во внимание, хотя это не гарантия того, что мы обязательно их все до одной исполним. Если песня вписывается в программу, в состав, и я вижу, что и музыканты хотят, конечно, я на это реагирую. Другое дело, когда мы играем акустику, а кто-то кричит из зала «На хрена нам война!» — это и бессмысленно, и бесполезно. Музыканты же готовились и вышли на сцену не просто так. Мы же не прервём концерт и не начнём исполнять заказы «для нашего гостя из солнечного Таджикистана» — концертный зал глупо путать с кабаком. Мы составили программу, даже по тональностям выверили, как одно с другим соотносится, как настроение перетекает. У меня тоже есть свои желания, мне часто интересней сделать новое, чем повторять старое. Я люблю свои песни, но не могу петь их непрерывно, да и зрителям надоест, по-моему. Каждая песня должна вылежаться, набрать энергию, чтобы мне было, что в неё вложить. К концерту в Театре Эстрады 23 апреля мы приготовим программу точно по хит-рейтингу с сайта.
— А специфические инструменты Вы не используете?
— Да, у нас много этнической перкуссии, и есть, например, калимба. Её ещё называют переносным африканским роялем. Это маленькая полукруглая штучка, которая делается из тыквы или из панциря черепахи. Калимбу привезли в подарок. Кстати, этот инструментик дал название спектаклю нашей перформанс-группы O.V.O. — проекту, который в последнее время претендует в моём сознании на всё более главенствующие позиции. O.V.O. — это яйцо, «Оригинальные Vизуальные Объекты», это «Огонь Vода Обнажённые». У нас был ряд перформансов и акций, а первый полноценный спектакль в жанре визуального театра называется «Калимба», где инструмент участвует в качестве заглавного мистического предмета. А в «Ковчеге» мы просто играем на нём.
— А как звучит калимба?
— Это такой щипковый инструмент с семью язычками. Он издает коротенькие звенящие звуки, как если бы у гитары были коротенькие-коротенькие струны.
— Для Вас концерт — это способ получить энергию или время отдавать её?
— Есть доноры и есть вампиры. И среди артистов тоже. Вы замечали, что попсовых певцов иногда просто вширь разносит? Они изо всех сил худеют, а вот без толку. А ещё жить не могут без любовных записок, плюшевых мишек, конфеток, цветочков. Это всё энергия, которую они получают из публики. Что они дают взамен — большой вопрос. А есть люди, которые всё из себя отдают и очень плохо умеют брать. Я отношусь к таким, но это тоже неправильно. Правильно, когда встречаются два собеседника, которые равно друг другу интересны, они оба обогащаются, и каждый щедр. Когда общаешься с залом, надо уметь отдавать и уметь принимать. Этому я постепенно учусь. Иначе я уже бы не выжила. Пока приходится черпать силы больше из сна, природы, молчания, общения с близкими людьми, с животными.
— А Вы верите в судьбу?
— Нет. Судьба — это что-то такое иррациональное и непонятное. А есть вещи очень понятные: божественное предназначение человека. И он его может выполнять или не выполнять. Но оно есть. А ещё есть некий накопленный опыт предыдущих жизней. Всё влияет одно на другое. Ничто не берётся ни с того, ни с сего. На небесах тоже принимают решение о нашем предназначении исходя из чего-то. Исходя из того, как мы можем миру больше пользы принести. Или вреда… У некоторых почему-то так.
— Вы сейчас не планируете выпускать новый альбом?
— Мы готовим много чего сразу. И неизвестно, что созреет раньше. Электричество пишем в студии. Акустику надеемся записывать на концертах в сводном составе «Ковчега». Если запись получится, думаю, сделаем концертный диск, потому что записать это в студии нереально. Надо постараться очень хорошо сыграть на сцене.
Кроме того, недавно у нас оперился проект «Шансон-Ковчег». У него в жизни было всего четыре концерта: три из них были два года назад, и один в этом году уже в новом, расширенном составе. Как раз благодаря этому и возникла мысль про сводный «Оркестр Ковчег» — мы решили не искать в «Шансон» кого-то на стороне, а пригласили в состав музыкантов из нашей же электрической группы. Вместе с виолончелистом и баянистом всё прозвучало очень здорово, мы получили настоящее удовольствие. И первый же концерт был настолько удачным, что получился практически готовый диск. Сейчас мы обрабатываем запись. Вышло живо, качественно, так что можно выпускать. Что раньше пойдёт: шансон, акустика или электричество, никто не знает. И ещё много чего мы готовим сейчас.
— Например, что что ещё?
— Планируем выпуск DVD-диска. У нас накопилось много очень красивых съёмок, которые нигде не были опубликованы. Мы по ходу событий снимали, монтировали видео с разных мероприятий, концертов, даже спектакль O.V.O. «Калимба» в превью-варианте есть. Плюс, клипы и съёмки с «Нашествия». Не знаю, насколько это быстро получится. Может быть, DVD первым выйдет.
— О «Шансоне» сейчас даже боязно спрашивать, потому что не знаю, какой смысл вкладывается в это понятие. Какой вид шансона представлен у Вас?
— Это в первую очередь — песня. Одна из наших побочных задач — реабилитировать понятие шансона. Нет достаточно хорошего и недискредитированного слова. Когда есть хорошее слово, его обязательно берут на вооружение те, кто не имеет права это делать. Сейчас такое время, что слова перестали играть первоначальную роль. Если на банке написано «клубника», то совсем не обязательно, что внутри клубника. «Сметанка» оказывается соевой пастой, «чай» — даже в ресторане дают в пакетиках, а это вообще не чай, а краситель. И на этом обмане сейчас построен целый мир. Когда хочешь объяснить, что ты хочешь, тебя всё время понимают не так, потому что нет неизнасилованных слов. И ничего не остаётся, кроме как разговаривать друг с другом жестами. И вот «Шансон-Ковчег» — это жест. Эти песни в основном созданы народом, ещё до того как в природе появился телевизор. Городские романсы, жестокие романсы со смертью, с ревностью, сиротские, солдатские песни, песни узников, истории про несостоявшуюся свадьбу, безответную любовь. В общем, очень и очень животрепещущие темы.
— Если говорить о том, что слова не значат то, что стоит за ними, можно ли говорить о постмодернизме в Вашем творчестве?
— Я этот термин страшно не люблю. Он у меня ассоциируется с людьми, которые насилуют классическое искусство собственной наглостью и бесталанностью. Можно разрезать картину Леонардо Да Винчи на кусочки и составить из нее мозаику, обмазать её калом, горчицей — и получится постмодернизм.
Я считаю, что мы делаем настоящее искусство, живое. Это никакие не компиляции, оно само как живой организм. Понятно, что всё нынешнее опирается на классику, на то, что было раньше. Но одно дело любить, уважать и трепетно с этим обращаться. А другое дело, выворачивать наизнанку и глумиться. И термин «постмодернизм» я понимаю как такое переворачивание вверх тормашками.
— Наверное, можно сказать то же о музыке, когда то, что называют, скажем, «роком», им не является. Пытаясь определить жанр Вашей музыки, Вы делаете что-то бардовское, но в стиле рок… слова подобрать сложно…
— Рок как бардовское что-то, а бард как роковое что-то (смеётся). Слов нынче нет. Последнее неопошленное слово — это «песня». И я давно говорю, что пою просто песни. У них может быть такой или сякой стилевой оттенок, играются с определённым набором инструментов, с драйвом или, наоборот, с тонким и изысканным колоритом. Вот в этих терминах ещё можно говорить. А стили, я считаю — деление от лукавого. Человек делает стиль, а не стиль делает человека. Скажем, пример про бардов. Есть Высоцкий, есть Окуджава, и все барды ссылаются на них. Но барды ли они были? Гении вне рамок. Он не были бардами, они были гениями сами по себе. А потом говорят, что вот образец бардов, и мы почти такие как они. Гений идёт как ледокол, ему всё равно, как его творчество назовут. А за ним поток вторичного, суррогатного пользуется его маркой. Я не считаю, что стиль должен стоять перед именем. Вначале должен быть жест, дело. Что ты сделал — это главное.
— А по какому принципу делятся Ваши проекты?
— Они разделяются всего лишь по составу людей, которые в них участвуют. По составу инструментов, которыми мы пользуемся. Скажем, есть у нас проект с Петром Акимовым в дуэте: голос с гитарой и виолончель. И мы вдвоём можем сыграть всё что угодно, получается совершенно полноценно. И ту же самую песню мы потом можем сыграть развёрнутым акустическим составом, а можем электрическим. Получится рок, акустика, но это будет одна и та же песня, одетая в разную одёжку.
— Расскажите о театральном проекте O.V.O. Вы не поёте в нём, а исполняете роли. Какие?
— Каждый участник у нас в спектакле играет несколько ролей. И неизвестно, разные это роли или одна и та же. В процессе этого довольно глубокого нырка в подсознание и в выразительные возможности человеческого духа и тела каждый сам выбрал себя. Спектакль вёл нас. Это был трудный и интересный процесс — каждого вывернуло наружу, и мы увидели, что внутри. Кто-то играет эмбриона или человеческую форму, человеческую душу. Кого-то колбасит об пол и стены на пределе прочности и эмоций. А из меня получились сплошные твари. Очень странные, изысканные, где-то даже опасные, агрессивные. Вроде Кентавра, Паука, Дракончика и прекрасно-ужасной женской энергии, сначала танцующей, а потом убивающей. Мои образы получились не совсем человеческими. Человека во мне оказалось меньше, чем во всех.
— О чём этот спектакль?
— Как таковой, сценарий мы не писали. Но когда спектакль уже был готов, некая часть зрителей — те, которые не интуитивные, а ментальные, кому всё надо знать и чтоб всё называлось словами, — просили рассказать покадрово, что это было. Мы решили это изложить и написали — больше для себя, чем для них. Теперь у нас есть пост-сценарий, но его мы никому не показываем. Оказалась очень стройная история. Можно сказать, что это мистическое путешествие, прорыв из мира иллюзорного в настоящую реальность, а может, в мир ещё более иллюзорный. Разрыв нашей реальности и открытие другой. Выход из матрицы, можно ещё и так сказать. На самом деле, зрители после спектакля рассказывают нам интереснейшие вещи, которые ещё больше открывают те таинственные слои, которых мы коснулись. В этом спектакле мы сами путешественники, а не демиурги, которые заранее знают, зачем что. Не нужно программировать восприятие, каждый понял своё, увидел свою историю — и это самое ценное.
— Говорят, Вы даёте театральный мастер-класс?
— Не так всё громко. Я веду довольно скромный тренинг под названием «Человеческая комедия» уже почти два года, и практически его не рекламирую. Туда ходит маленькая группа, буквально 10-12 человек. В принципе, это больше нужно мне самой для того, чтобы постоянно находиться в состоянии практики, обострённого внимания к себе, к возможностям развития. Для передачи другим людям нужно обязательно сформулировать, что ты делаешь. Иногда это очень-очень помогает. Я не получаю за это ни копейки, просто трачу один день в неделю с утра до вечера, чтобы заниматься с группой разными вещами. Ну и побочным результатом этого случилась группа O.V.O. Часть людей, которая сейчас составляет наш театр, пришла именно с тренинга. Другая часть — из школы «DEREVO», третья — просто из мира.
— Расскажите, как Вы пишете песни? У всех это бывает по-разному: кто-то долго работает, кто-то же легко на вдохновении, на одном дыхании рождает песни. У вас, как понимаю — второе?
— Я не пишу песен специально. Но я так живу. И порой песни появляются из маленькой раскрытой форточки, а не входят в огромные ворота. Песня не прилетит так просто. Человек должен быть готов к этому. В нём должны быть открыты или изредка открываться некоторые каналы.
— А как к этому подготовиться?
— Только всей жизнью. Или прошлой… Те, как бы случайные, озарения, непонятное рождение гениального танцовщика или гениального музыканта, который уже в юном возрасте делает какие-то вещи лучше зрелых мэтров…. Это не берётся ни с того, ни с сего. Значит, человек уже поработал над этим когда-то и где-то. Потратил на это жизнь. Может быть, и не одну. А потом родился уже готовый Моцарт. Дальше он будет тратить жизнь ещё на что-то.
— Какую последнюю песню Вы написали?
— Их несколько, не знаю, какая из них: «Оборотень», «Modern dance», «Бритва Оккама». Как-то они вместе у меня все написались. И чуть раньше — «Многоликая», «Зиземба». Пока это любимые мои песни.
— Кто Вы по религиозным убеждениям? Я вижу, у Вас совмещается представление о христианстве с верой в переселение душ? Это стремление к универсализму, объединению религий?
— Я не стремлюсь к универсализму. Наоборот, изо всех сил пытаюсь удержаться в рамках православия. Но есть какие-то вещи, вроде прошлых жизней, которые православие не принимает и отрицает. При этом весь мой опыт говорит о другом. Это физическое ощущение, я не могу его завязать узлом и механически повторять чужие слова. Есть какие-то вещи, которые открываются в процессе самой жизни. И получается, что каждая из религий несёт в себе истину, её довольно большой кусочек. Но, видимо, нет абсолютно исчерпывающей системы взглядов, которой можно отдаться целиком, чтобы больше не думать и не осталось никаких вопросов. Мир устроен так, что вопросы всё время есть и думать надо. Но, тем не менее, за православие я держусь. Читала, что в каком-то христианском храме было объявление «вера в реинкарнацию грехом не считается».
— А пост Вы соблюдаете?
— Не совсем. Человек, который даёт концерты, уже не соблюдает пост. В пост нельзя развлекаться, ходить на увеселения. А я ещё и даю концерты!
— А скажем, кришнаизм считает, что именно благодаря песне и танцу можно прославлять Бога.
— Это правильно, и я тоже с этим согласна. И, кстати, христиане тоже так в принципе считают. В Библии есть такое «радуйтесь всегда в Господе; и ещё говорю: радуйтесь» и «хвалите Его с тимпаном и ликами, хвалите Его на струнах и органе». Но та мрачноватая версия православия, которую мы сейчас имеем, создана людьми. Какие-то люди собрались, договорились, что будет так и так. Вот такие мы сделаем правила. Они были сформулированы в далёкие-предалёкие времена в совершенно другом мире, в других условиях, климатических, социальных, духовных. Всё меняется очень стремительно. И старые правила иногда выглядят очень смешными. Например, что женщина должна ходить в платочке. Доходит до смешного: женщины надевают платок на пороге храма и снимают при выходе. Это же чистая условность, и она ничего такого религиозного не несёт. И вот точно так же по многим другим вещам. Важно — любишь ли ты Бога, а не ходишь ли ты в платочке. Сейчас жизнь настолько интенсивная, а раньше в пост полагалось уединиться и молчать, голодать, ничего не вкушать, но как это сделаешь в городе, например? Ты не можешь прекратить работать. Ты должен многое делать, встречаешься с людьми, ездишь в транспорте. Скажем, телевизор я не смотрю уже лет двадцать, а есть люди, которые каждый день включают телевизор. Может быть, в этом может состоять пост: перестать включать телевизор? Тем, кто пьёт — не пить, тем, кто курит — бросить? Найти вещи, которыми себя можно ограничить. Ещё пост — это время для размышлений. И это самое главное. Ходить и думать про себя: а правильно ли я живу? В принципе, я много об этом думаю, и в пост и не в пост.
— Вам сложно быть публичным человеком?
— Я не публичный человек. Я так хитро умудрилась устроиться, что ко мне не имеет доступа практически никто, кроме близких людей. И если я хочу общаться с кем-то ещё, то не называюсь Арефьевой, я просто девушка Оля. И к тому моменту, когда люди наконец-то понимают, с кем имеют дело, они уже со мной познакомились просто как с человеком. И у нас установились нормальные, незамутнённые и неискажённые отношения.
— Как бы Вы описали свою публику? Я знаю там много взрослых людей, интеллигентных, развитых?
— В нашем мире сейчас одновременно живёт много очень разных людей. Я исхожу из того, что на меня ходят люди приличные. Необратимо приличные. Я стараюсь говорить на универсальном языке искусства. Кто-то просто не поймёт, что так внимательно слушают все эти люди с интеллигентными лицами? Есть вещи, доступные абсолютно всем — тот же «Шансон-Ковчег» — очень народный. Но всё же разница между разными слоями публики есть.
— А можно преодолеть эту разницу и перейти на другой уровень?
— На мой взгляд, Земля очень похожа на школу. Есть первый класс, пятый, десятый. Есть институт, аспирантура — но это уже, наверное, не на Земле. Все мы учимся в жизненной школе и проходим определённые уроки. Чем выше уровень — тем сложнее задания.
— А Вы в каком классе?
— Не знаю! (смеётся) Думаю, не выпускник, — выпускники сюда уже больше не возвращаются! Я пока, боюсь, слишком много дров наломала, и меня ещё оставят работать над ошибками.
— А кто учитель?
— Учитель один — Господь Бог. И через жизнь он нас учит. И нет другого способа. Словами уроки не объяснить, их можно только пережить. Эмоциональные ситуации, которые происходят с нами, процессы овладения навыками, мастерством, весёлые игры и трудные размышления — это всё наше обучение. Учебник — это весь мир. Обрывок разговора, заголовок газеты в руках соседа по метро, и даже порой реклама — в ней можно наткнуться на фразу, которая станет ответом на твои мысли. Надо просто быть внимательными. И уж конечно слышать то, что говорят нам окружающие люди, друзья и враги, старшие товарищи и маленькие дети — их устами порой глаголет истина.
— На Ваш взгляд, есть проблема вымирания рок-музыки в нашей стране? По телевизору только «Фабрика звёзд», по радио — рокапопс.
— Телевизора у меня нет. Я не смотрю многие вещи, не знаю и не хочу засорять своё сознание, скажем, попсой, мыльными операми, псевдо-ток-шоу. Я отношусь к этому как к неизбежному злу, которое вообще окружает наш мир. Мир таков. А если что-то умирает, оно должно умереть. По-настоящему жизнеспособные вещи не умрут. Да, агрессивные суррогаты пожирают внимание людей. Но настоящие, искренние творческие люди, действительно любящие своё дело, не потеряли публику. Они творят не за тем, чтоб их показывали по телевизору, им платили деньги или вручали ордена. Они будут работать, даже если зрителей будет десять человек. Вспомните совок: запрещали, в тюрьму сажали, а люди всё равно играли. Сейчас по-другому. Тогда было грубое насилие, а сейчас подлый обман. Но мы всегда будет жить в мире, где добро борется со злом. И это реальность каждого дня, а не просто слова.
— А сейчас больше добра или зла?
— Не знаю. Всегда есть и то и другое. Вспомните, когда была Вторая Мировая война, сколько было зла, горя, страданий? А при этом добра тоже стало больше. Люди вдруг ощутили такие чувства, как самопожертвование, дружба, служение родине, отвага, бескорыстие. И наш обычный мирок, в который люди возвращались с войны, вдруг оказывался таким засасывающим болотцем, пресным и подлым. На фронте эти люди пережили счастье быть прямыми, честными, однозначными и способность отдать свою жизнь за других. Возвращаются — а жена вышла замуж за тыловую крысу, вора! Такое тоже бывает. Но всегда есть баланс: чем больше зла — тем больше добра.
— Всё время идёт война…
— …Даже когда мир. Многие, самые лучшие произведения, создаются на таком надломе.
— А депрессия может способствовать творчеству?
— Депрессия — это нехорошее состояние. Это упадок и безверие. А есть другие состояния. Когда человек даже под ударами судьбы получает дополнительное мужество. Сейчас другая ситуация: не столько удары, сколько систематическое вытягивание из тебя жил. Это трясина, в которой вязнут порывы и действия. Но всегда есть выход.
— Какой?
— Можно быть вне крысиных гонок. «Делай что должен и будь что будет» — есть такой рыцарский девиз. Можно плюнуть на весь этот социум. На все эти деньги. Уехать и жить у костра. Слава Богу, в России ещё есть такие места. Вот когда не будет на земле таких мест — вот тогда будут кранты. Я не знаю, куда надо будет деваться людям, которые захотят выйти из…
— Ваше пожелание людям, которые придут на концерт.
— Быть самими собой. Искать правду внутри. Правда, в общем-то, есть. Она у каждого своя. И у каждого свои поиски, ошибки и действия, которые одному кажутся правильными, а другому нет. Но это внутреннее чувство правды, особая жилка, каждого человека куда-то ведёт, в определённом направлении. И это очень серьёзно. Богу до каждого есть дело, уникальность любой человеческой души ему дорога. И помните, что всё вокруг — сон, важны только решения, которые мы принимаем в разных ситуациях. Это как задачки: землекопы-то воображаемые, а всё же в ответе их должно получиться не полтора!
Беседовала Ольга Фокина
Концерт по заявкам слушателей 23.04.2005 в Театре Эстрады