Интервью для «Новой газеты». 14 мая 2007 г.
…К сожалению, сейчас время пассивной агрессии. Торможение непрерывно захватывает и пожирает весь мир. Банальный пример: вчера здесь был детский центр, сегодня уже бар. И так везде. Но люди всё равно занимаются искусством…
Ольга Арефьева — сирена. Умеет околдовать слушателей. Грудной властный голос, то снижающийся почти до басов, то поднимающийся до самых верхних нот. Волосы ручьями по плечам. Платье «в пол». Ольга — музыкант, писатель, актёр. Её группа «Ковчег» трансформируется от концерта к концерту в «Акустик-Ковчег», «Блюз-Ковчег», «Регги-Ковчег», «Рояль-Ковчег» и «Шансон-Ковчег».
Арефьева Ольга — член Союза писателей и создатель перформанс-группы KALIMBA. А очень усталая Арефьева похожа на сфинкса.
Сфинкс гуляет сам по себе
В газете интервью опубликовано в сокращении. Ниже мы поместили текст полностью.
— Когда вы поёте, создается ощущение, что вы находитесь где-то в другом мире. Вы, стоя на сцене, абстрагируетесь от реальности?
— Другой мир и реальность — понятия не взаимоисключающие. Другой мир просто можно назвать духовным миром, миром искусства или как-то ещё.
— Что для вас лично важно донести до слушателей? Стремитесь ли вы изменить что-то в их сознании и понимании каких-то категорий?
— Проповедническая позиция мне не подходит. Я хочу развиваться и самовыражаться. Даже слово «хочу» сюда не подходит. Есть потребность и ощущение, что иначе никак нельзя, что это единственный способ существования здесь и сейчас. Я не задавала себе задания сделать то-то и то-то.
— Ваша творческая панорама — внутренние переживания или внешний мир?
— Внутренние переживания. Отражать то, что происходит вокруг, — утром в газете, вечером в куплете? Злободневные и политические вещи меня совершенно не интересуют, это некий ментальный мусор, который непрерывно пережевывается обществом. Он существует для того, чтобы люди не задумывались о вечном — такой нестареющий манёвр. Конечно, нужно знать, в каком мире, в каком государстве ты живёшь, как-то ориентироваться. Но если будешь концентрироваться только на этом, ты не дойдёшь никуда. Каждый день будет новая горячая десятка политических новостей, музыкальных хитов и скандалов из жизни звёзд. Можно всю жизнь как бычок на верёвочке ходить вокруг телевизора и не уйти вперёд ни на шаг.
— А как же рок 80-х, который уже стал классикой, но кричал именно о политичном и актуальном? Разве он не был своевременным?
— Та музыка была совершенно своевременна. В тот момент так выражались энергии. Их долго зажимали, а когда открыли кран, произошёл творческий взрыв. Людям было, что сказать, потому что они накопили очень многое в подполье. Это пересекалось с политическими реалиями того времени. Но что из этого осталось вечного, что пережило сиюминутную актуальность? У меня, например, тот период, скорее, ассоциируется с песней в исполнении Жанны Агузаровой «Верю я». Это духовный гимн в чистом виде. И в нём нет ничего про перестройку и про гласность… «Верю я, день придёт весь в лучах…» — это прозвучало тогда и звучит сейчас, потому что в музыке люди стремятся к чему-то высокому.
— А почему тогда сейчас так много музыки «невысокой», пустой? Людям нечего сказать…
— Действительно, музыканту, поэту должно быть, что сказать. И это что-то нельзя купить, это нематериальная сфера. Есть мудрое наблюдение: все люди разные. Равенство — один из обманчивых и ложных лозунгов. Люди на земле обладают разным уровнем развития. Личная миссия каждого — свой уровень повышать. Те, у кого он выше, чем у других, помогают тем, которые идут вслед за ними. И в этом состоит ещё одна их миссия — воспитывать, учить, лечить или быть человеком искусства — говорить о духе, о душе.
— Сейчас у многих «деятелей музыкального искусства» словосочетание «быть музыкантом» ассоциируется исключительно со славой и деньгами…
— Когда люди пытаются делать музыку, чтобы заработать много денег, они находятся на низменном уровне. В принципе, это вполне себе гармония — низменный уровень — низкие цели: одно соответствует другому. А бывает, что человек предаёт своё духовное предназначение, пытается променять высокий дар на деньги. Но последнее случается редко, потому что зов художника настолько силён, что ради него человек готов идти на жертвы, забыть о выгоде и даже о своей безопасности. Есть нечто более сильное, властное и яркое, ради чего стоит жить.
— Вы говорили о врачах, которые лечат, а музыкант может быть врачевателем человеческих душ?
— Как только человек думает о том, что он миссионер, и начинает поучать, он забывает, что он такой же, как и все, — из крови, плоти, с грехами и ошибками. От музыканта требуется не проповедь, а исповедь. Он показывает свой внутренний мир, с переживаниями, падениями, взлётами, он приоткрывает путь своей души. И люди находят в этом созвучное себе и понимают, что они не одиноки.
— Этот путь всегда ведёт сквозь тернии?
— Всё устроено так, что путь не должен быть лёгким. Тернии существуют для того, чтобы человек открыл максимальное количество собственных измерений, получил гибкость, силу, новые навыки осознавания. И чтобы остался при этом смиренным. Когда просто говорят: «будь добрым, будь смелым, будь чистым», это не оказывает никакого воздействия, это лишь слова. Но если возникает реальная ситуация, то оказывается, что быть добрым или быть злым — очень непростой выбор. Каждому человеку нужно дорого заплатить за прописные истины, тогда он научится ценить их.
— К сожалению, сейчас много таких людей, которые меняют эти прописные истины на деньги, вместе со своим даром.
— Для таких есть одна действенная духовная дубинка: человек, который променял свой дар, становится несчастным. Это выражается не в том, что он попадает под машину или теряет коня, а в том, что он при внешней благополучности, ощущает, что он делает что-то не то, чувствует пустоту и бессмысленность. Существует много примеров того, как люди сидят в золотых клетках и не знают, чем себя развлечь. И они начинают принимать наркотики и предпринимать попытки суицида. Есть и масса историй другого типа: человек хочет быть художником, а родители заставляют быть бизнесменом. Он работает в банке, приобретает богатство, но остаётся несчастливым. И на досуге начинает пописывать картинки или петь песенки, пусть и посредственные, испытывая от этого неземной восторг. Человек должен реализовываться, хотя бы таким способом. Часто он становится перед жёстким выбором — либо быть несчастным, либо бросить всё, сделать шаг от бизнеса и таки заиграть на гитаре, которая его не прокормит и не принесёт ему ничего, кроме большого количества проблем. Но зато человек становится счастливым…
— Является ли сейчас реальной проблемой невозможность реализовать себя по каким-то причинам?
— С одной стороны, эта проблема существует. С другой — кроме наших маленьких человеческих сил, есть великие и могучие силы развития земли, человечества. Каждый человек им небезразличен, каждая душа им дорога. Всегда находятся способы подтолкнуть человека к истине, даже через кризис, проблему, через страдание.
— А есть ли более либеральные способы помочь человеку найти путь к истине?
— Сейчас в нашем обществе время расцвета тренингов и различных объединений по интересам. Финансово состоявшиеся люди готовы платить большие деньги за то, чтобы с ними фактически позанимались детским садом: потанцевали, полепили, попели, погуляли, полазали по горам, просто поговорили о том, как должны складываться отношения между людьми, о духовности. Всё это вынеслось в некую сферу платных услуг. С одной стороны это граничит с психотерапией, а с другой — пересекается с искусством. Кто-то может пойти дальше, а кто-то остаться хотя бы на этом досуговом уровне. Вода находит себе русло. Даже в чудовищных ситуациях душа прорывается куда-то.
Для добра существуют силы торможения и движения. Сейчас время пассивной агрессии. Торможение непрерывно захватывает и пожирает весь мир. Банальный пример: вчера здесь был детский центр, сегодня уже бар. И так везде.
— Какие факторы влияют на то, что процессы разрушения ценностей активизируются?
— Золотой телец наступает, золотой дьявол наступает… Но всегда есть и другая сторона. Люди всё равно занимаются искусством, пускай в другом месте. Они собираются на квартирах, в лесу — петь и танцевать, когда нет возможности арендовать зал. Талантливому человеку надо немного: тарелку гречки и тёплое пространство, и он будет заниматься высоким искусством.
— А что сейчас с искусством происходит?
— Оно далековато. На него смотрят прагматично. Чтобы народ не бунтовал, ему надо хлеба и зрелищ. Всё измеряется исключительно массовостью, а массовость — это серость. Мероприятия типа дня города, больших попсовых концертов и телепередач культивируются, потому что они помогают поддерживать массы в состоянии жвачности. Заботиться о высоком искусстве никто не собирается. И это признак всех времён и всех государств. Государство — это дракон, зверь, у которого есть свои примитивные, но очень жёсткие потребности: не дать себя порвать другим зверям и самому не развалиться на части.
— А если представить себе фантастическую ситуацию, что власть начнёт поддерживать высокое искусство?
— Мне кажется, всегда, когда власти начинают заниматься чем-нибудь в этой сфере, получается фигня. Знаю на своём опыте: иногда на какой-то концерт, проводящийся на федеральном уровне, приглашают почему-то нас, а не «Виа Гру», но организовано это бывает настолько нелепо! Властные структуры у нас очень недалеки в этой сфере. Им нужно поставить галочку, они не понимают, что музыканту нужна настройка, свет, звук. Кроме того, зрители на таких концертах, как правило, искусственно нагнанные. Они ковыряют в зубах, входят и выходят. Нужно понимать ценность того, что ты получаешь. Когда человек пришёл по билету, месяц мечтал об этом билете, может быть, потратил на него последние деньги, он слушает совершенно иначе. До него всё доходит. А на государственных сборных солянках хорошо встречают, провожают, селят и кормят, а когда выходишь на сцену — понимаешь, что это никому не нужно, организаторам в том числе.
— Могут ли власти оказать хоть какую-то помощь высокому искусству?
— Пусть хотя бы не душат, потому что сейчас они этим занимаются. Есть талантливые люди, согласные сидеть здесь на сухпайке и делать искусство, а кто-то из-за тяжёлых условий предпочитает работать за границей, изредка приезжая на родину с гастролями. Раньше существовали дворцы культуры, сейчас они заняты арендными организациями. Музыканты всё время скитаются. Ещё в более тяжёлых условиях находится театр, потому что ему нужна площадка для репетиций, свет, место для реквизита. Последние несколько лет я занимаюсь театром и вижу, что он находится на уровне ниже выживания. Громоздкий реквизит приходится беспрерывно таскать с места на место, репетировать — то там, куда ненадолго пустят, то на квартире, то вообще в уме. А актёру и танцору нужен ежедневный тренинг, нужно держать в форме тело и дух, нужно работать над кучей навыков, которые так просто не получишь.
— Вы говорите о том, что искусство всячески притесняется. История с «Нашим радио» показательна?
— Это очень яркий показатель. Должно быть нечто, существующее не ради бабок. «Наше радио» позиционирует себя как некий духовный рок-манифест, но оказывается, оно всё делает ради денег. Скажите откровенно: «Мы радио попс-пупс», и к вам не будет претензий. А если вы заявляете, что вы культура, что вы ратуете за какую-то идею, почему вы позволяете деньгам управлять собой? Это всего лишь вопрос честности. Получается, слушателям говорят одно, а музыканты знают совсем другое, и при этом должны помалкивать. Я имела нахальство вынести сор из избы, притом сделала это не в эмоциональной форме, в своём сетевом живом журнале Обычно там всё тихо-мирно, а тут вдруг началась буря. Оказывается, проблема-то наболела! Теперь «Наше радио» наши концерты уже не поддерживает. Мы занимали определённое место в рейтинге, а сейчас нас оттуда убрали. Они просто волевым решением выбирают, на ком они будут делать деньги, с кем они дружат. Но если бы мне дали возможность поставить в эфир то, что я хотела, это бы не испортило их рейтинг, а наоборот — привлекло бы новых слушателей. Их бы стали уважать за честность и открытость. Не надо врать, и надо выделять хотя бы маленькое окошечко для авторских программ. Гребенщикову дали свою передачу, но дали решением на уровне правительства. Народ просто не может узнать о настоящей музыке, а он должен откуда-то узнавать о ней. Лично мне как музыканту неинтересен жёсткий формат, и я не принадлежу к целевой аудитории «Нашего радио», но я готова с ним общаться и дружить, делиться чем-то. Надо умнее себя вести, тоньше и быть выше. Никто не хочет зла радио. Все всё понимают и готовы обсуждать возможные варианты. Вот мне, например, по жизни всех всегда жалко, я всех готова понять, всем готова пойти навстречу, меня очень легко в чем-либо убедить, уговорить, но меня очень трудно сломать. А они попытались это сделать.
— Насколько активно развивается альтернативная музыка вне рамок радио и теле-формата?
— Духовный и творческий порыв в людях есть всегда. Но уровень этого порыва — детсадовский. Каждый молодой человек в какое-то время переживает желание творить. Это очень благодатное время, когда нужно развиваться. Люди лепят корявые стихотворные вирши и глубочайше наслаждаются перебиранием пяти аккордов на гитаре, а потом начинают рассылать свой творческий продукт по всем мыслимым интернет-адресам и просто адресам, известным музыкантам и продюсерам. Понятно, что в ответ они получают где — молчание, где — вежливую или грубую просьбу не засорять каналы почтовой связи. Это период изобретения велосипеда, а настоящая работа может лишь начаться после этого. Но, как правило, на этом все и останавливаются. А тех, которые делают что-то настоящее, буквально единицы. Их нужно беречь, они — национальное достояние.
Сергей Летов, брат Егора Летова, был недавно членом жюри на конкурсе студенческих рок-групп, прослушал их несколько десятков. Он рассказал мне: «Инструменты стали лучше. По сравнению с ними мы на таких дровах играли! Но мы играли музыку, а сейчас ребята упакованные, а музыки нет. Неинтересно». Очень это грустно. Ярких людей единицы. И это не только вопрос остановки развития, но и вопрос рождения, воспитания. Структура общества пирамидальная: внизу всегда большинство, а вверху — единицы. И этот верх не может быть равен низу. Стоит вопрос, кто рулит, и кого он будет выбирать и поддерживать. А те, кто рулят, не разбираются в вопросах искусства. Они разбираются в том, как завоевать пост и сделать карьеру, как устранить конкурентов и захватить деньги власть. Они не читают книг, не слушают музыку и не смотрят спектакли, им не до того. А миф о добром, высококультурном правительстве — это иллюзия. Но если чиновники сами не разбираются в искусстве, то они могут хотя бы обратиться к тем, кто понимает. Должна существовать сеть культурных экспертов, с которыми бы советовались власть имущие, на основе этого выделяли бы гранты, помещения. Например, правительство Германии понимает ценность культуры. Там можно жить и заниматься авангардным театром. А что у нас? Страну в культурном смысле нужно поднимать на ноги. Это поле, на котором набросаны семена растений. Их нужно выращивать, а сорняки выкапывать. А у нас всё под одну гребёнку. И выращивать что-то у нас принято только массово. Например, в школе всех выучить одинаково ходить строем. Происходит насаждение серости. Мне кажется, стране выгодно, чтобы она была культурной, а не дикой и мракобесной. Но это невыгодно самой власти. Её представители рассуждают так: «Если все вокруг будут умными и культурно образованными, кем же мы будем на их фоне?».
Спасибо, хотя бы за то, что нас не уничтожают. Не помогают, но не уничтожают. Ну уж хотя бы не трогайте, и то спасибо.
— Театральная деятельность. Как вы к этому пришли и чем занимаетесь?
— Я пришла к этому закономерно и постепенно. Каждый человек проходит определённый жизненный путь. В моей жизни несколько лет назад наступил период, когда мне стали доступны другие виды энергий. Рок-музыка — уже уходящий интерес. На смену ему пришёл интерес к визуальности, к телу, к танцу. Это не только театр. Это изучение человеческой природы на уровне физики, психики и духа. Жанр, в котором мы работаем, можно условно назвать визуальным театром, или физическим театром. Визуальный театр — это синтез множества искусств. Я уже несколько лет веду тренинг «Человеческая комедия», который является для меня творческой лабораторией. Я наблюдаю за людьми и пытаюсь их чему-то научить, передать им то, чем я владею, но процесс взаимен — они тоже меня многому учат. Мы занимаемся не только телом и движением, что само по себе очень широкая задача, но и речью, пением, перфомансом, ритмом. Наши занятия — работа с вниманием, пространством, временем, своим состоянием. Мы выполняем большую черновую работу в небольшой замкнутой группе, а лучшие результаты осторожно выносим на публику. Это и есть театр KALIMBA. Наши выступления проходят редко, но люди принимают это. Иногда нам уже удаётся донести до них очень важные вещи, которые особенно ярко проявляются в невербальных видах искусства, где нет слов. Понимание, осознание происходит на уровне озарения. Мы работаем с телом, воспринимая его не как кусок мяса, отторгаемый сознанием, а как вместилище духа. В этом наша деятельность пересекается с психотерапией, которая изучает возможности излечения духовных и физических недугов людей через искусство.
В мире существует несколько аналогов нашего театра. Это театр «Дерево», известный на мировом уровне — наши учителя, театр «Ахе», театр DV-8, японские танцоры буто.
— Литературная деятельность.
— Я несколько лет писала вместо стихов кусочки прозы: записки, истории, сюжеты, фразы. И в итоге эти мои записи собрались в книгу «Смерть и приключения Ефросиньи прекрасной». Стиль получился — мистический реализм. Можно сказать, что это книга всей моей жизни, я там выболтала много своих глубинных тайн и мысленных путешествий. Это произведение достаточно сумбурное, и оно безумно красивое. Его можно читать с любой страницы. Многим людям интересен, главным образом, сюжет — они хотят скорей узнать, что там дальше происходит с героями. Но надо обращать внимание не на действие, а на слова, на фразы, на промежутки между ними. Это переливающаяся ткань, надетая на смысловой скелет. Для своей книги я долго искала художницу. Я почему-то знала, что это будет женщина, с таким же взглядом, как у меня. И я нашла — Яну Клинк. Надеюсь, книга выйдет в сентябре, в издательстве «Гаятри».
Беседовала Наталья Малахова