Интервью для газеты «Новое дело» (Нижний Новгород). 5 февраля 2002 г.
…Если я буду противостоять массовой культуре, то получится, что я занимаюсь не своим делом. Можно, конечно, стать депутатом и начать бороться за права, бороться с ширпотребным искусством… Такие вещи наказуемы потерей вдохновения.
Газета «Новое дело» перестала существовать летом 2017 г. Сокращённый вариант этого интервью под названием «Ольга Арефьева: «Человек — это музыкальный инструмент» опубликован также на сайте фанатов «Нашего радио». Источник: газета Такая музыка (№6(41), 2003 г.)
Песни Ольги Арефьевой поражают своими текстами. Каждая фраза рождает множество ассоциаций и бурю ответных эмоций. Не удивительно, что за подборку стихов в 1998 году журнал «Знамя» вручил Ольге литературную премию.
Когда я впервые услышала песни Ольги Арефьевой, меня сразу заинтересовало, кто она, как пишет такие замечательные стихи? Вопросов было много. Но по мере того, как покупала её альбомы, вслушивалась в текст, я начала понимать, что вопросов не нужно. Вот она — вся как на ладони в своём творчестве. Ольга поёт не о человеке с какой-то далёкой планеты, она поёт о себе.
Та, которая живёт в такт
— Ольга Арефьева на сцене и в жизни. Она разная?
— На сцене и в жизни точно разная. Кстати, творчество и сцена — тоже не одинаковые вещи. Сцена — это прилавок, на котором выставляется некий продукт, ориентированный на внешнее. А творчество — это внутреннее.
— Ольга, вы ставите в творчестве какие-то задачи? Или всё происходит спонтанно?
— Чем больше в творчестве разгильдяйства, тем оно непосредственнее. Как только начинаешь ставить перед собой какие-то задачи, то вспоминается статья Ленина «О партийности искусства». Творчество — это, в первую очередь, воплощение свободы, это своеобразный разговор с нематериальным миром. В нашем реальном мире, который мы так упорно строим, всё очень ограничено, очень узко и плоско. Творчество не может управляться этим плоским миром, оно даже не может в него влезть.
Однажды я смотрела передачу, в которой обсуждался вопрос, как будет выглядеть в одномерном мире двумерная вещь, если она сквозь него пройдёт. К примеру, прямая и круг. Если круг пройдёт через прямую, то это будет выглядеть как точка, которая раскроется в отрезок, потом обратно сойдётся в точку и исчезнет. А что, если через двумерный мир пройдёт шар? Сначала он раскроется в круг, а потом съёжится в точку. И в плоском мире это будет выглядеть, как появление неизвестно откуда и исчезновение неизвестно куда. Так что, появление в нашем мире предмета, превосходящего нас по количеству измерений, будет выглядеть так же.
— Как бы вы определили настоящее искусство? Есть ли для вас какие-то критерии?
— Все критерии интуитивны, но, в тоже время, они беспроигрышны. Если вам что-то интуитивно нравится, то, по крайней мере для вас, это настоящее искусство или соприкосновение с миром неведомого. А если интуитивно вы осознаёте, что это плоско и неинтересно, то, значит, так и есть. Хотя вкусы у всех разные. У неразвитого человека неразвитый вкус. Такой человек будет просто не в состоянии вместить в себя что-то превосходящее его сознание.
— Но ведь массовая культура — это ужасно. Вы пытаетесь противостоять ей?
— Если я буду кому-то противостоять, то получится, что я занимаюсь не своим делом. Можно, конечно, стать депутатом и начать бороться за права, бороться с ширпотребным искусством… Такие вещи наказуемы потерей вдохновения. Замечено, что творческие люди, которые ударяются в игры этого плоского мира, теряют связь с другим миром и их произведения становятся неинтересными и детерминированными. Вспомните гениального Маяковского. Чем закончилась его история? Партийностью искусства и самоубийством. Это пример того, как талантливый человек был погублен системой. Но ведь человека без его собственного содействия не могут погубить. Святой будет святым и в тюрьме. Творец, если не заиграется в плоские игры, останется творцом при любой системе. Он не будет писать песни на потребу.
— Каждая ваша песня является откликом на конкретную ситуацию?
— Этого сказать нельзя. Очень часто бывает наоборот: я о чём-то пишу, а потом это случается на самом деле. «Утром в газете — вечером в куплете» — это не моё амплуа. У меня всё по-другому. Я не буду писать кляузу на соседа в стихах. Хотя, разумеется, если я нахожусь в состоянии сильного чувства: печали, любви, обиды — это может вылиться в произведение. Но это более абстрактно, чем конкретная ситуация. Реальные события в стихах отражаются с большим присутствием нереального.
— На вашем последнем альбоме «Анатомия» есть песня «Не в такт». Можно ли сказать, что Ольга Арефьева живёт не в такт с остальным миром?
— Я живу в такт. А вообще считаю, что очень мало людей могут похвастаться тем, что они живут в настоящем моменте.
— А что для вас означает жить в настоящем моменте?
— Просто быть. Нас часто уносит от того, в чём мы находимся. Скажем, вы идёте по улице, стоит прекрасная погода, но вы её не видите, а думаете о том, что кто-то про вас сказал что-то. Вы не видите неба, не впитываете новые ощущения, а всё время перевариваете вчерашний день. Вот это я называю жить не в такт.
С другой стороны, если по улице идёт поэт и думает о своём произведении. Стоит ли в этот момент отключить окружающий мир, чтобы написать стихотворение? На этот вопрос люди дают разные ответы. Многие считают, что творчество — это фигня, это такие же игры нашего менталитета.
— Но ведь для некоторых людей жить в такт — это означает следить за всеми новостями, за модой…
— Это всё призвано отвлечь нас от настоящей жизни. Это иллюзия, майя. Чем больше людей вкладываются в эту иллюзию, тем сильнее она становится. Настоящая, божественная реальность всё время находится под натиском пустоты. Был какой-то детский фильм о том, как дети борются с пустотой, пожирающей наш мир. Там всё это было показано визуально: дует ураганный ветер, вырывает деревья, от Земли отваливаются куски… И вот герои уже на малюсеньком обломке, цепляются друг за друга и остатки планеты…
Мы находимся примерно в такой же ситуации. И чем больше людей работают на пустоту, тем она становится прожорливее.
— У вас в интернете есть прекрасный сайт www.ark.ru. Как относитесь к виртуальному пространству?
— Я это расцениваю, как один из способов общения. Я освоила достаточно небольшой островок интернета: то, что касается моего сайта и моей переписки — с бесчисленным количеством людей.
К сайту я отнеслась серьёзно: то, что сейчас живёт в интернете — это практически мой дубликат. Ольга Арефьева там — она в чём-то даже более настоящая, чем та, из плоти и крови. Ведь обычная я живу будничными реалиями, а в интернете остаются только высшие проявления. Люди, которые хотят общаться с высшими проявлениями, могут это делать. Я всё самое лучшее отдаю своему дублю в интернете, и дубль этот живёт.
— Вы увлекаетесь танцем. Но ведь искусство слова и танца немного разные вещи?
— Я так не считаю. Всё это растёт из одного корня, хоть и выглядит потом по-разному. Давно замечено, что искусство управляется одними и теми же законами: эмоциональных подъёмов, спадов — и умения вовремя остановиться, недоговорить. Это всё происходит и в живописи, и в танце, и в музыке, и в стихах. Эти виды искусства используют разный язык, говоря об одном — это попытка взглянуть на мир с разных сторон.
— А можно ли в танце выразить ту же эмоцию, что заложена в словах? Можно станцевать стихотворение?
— Мне кажется, что нет… Хотя был такой пианист Леонид Чижик. Он брался сыграть на пианино какие-то словесные выражения. Например, «жёлтый куб». Но я отношу это к разряду трюков. Ведь здесь требуется подключение воспринимающего объекта. Если тебе сказали, что сейчас Леонид Чижик сыграет «жёлтый куб», то ты постараешься, напряжёшься и представишь себе какие-то резкие грани, углы, жёлтый цвет. Да, вроде, похоже. Хотя если бы тебе не сказали, то ты бы не догадался.
Правда, помню, однажды мы слушали какую-то джазовую музыку. И я заметила, что произведение напоминает мне стихотворение Лорки. Человек, который слушал вместе со мной, воскликнул, что у него возникли такие же ассоциации. Сознательно такие вещи мы объяснить не можем. В данном случае подсознание разговаривает с подсознанием. «Мысль изречённая есть ложь» — это очень правильная фраза. Всё, что происходит при посредстве ума, оно уже им обработано, пережёвано, переназвано.
— За тексты альбома «Анатомия» журнал «Знамя» присудил вам литературную премию. Напечатанные стихи живут другой жизнью?
— Эту премию я получила задолго до того, как вышел альбом. В журнале было две подборки, за вторую они мне дали премию, хотя думаю — по совокупности.
Для меня это был очень интересный опыт, потому что я впервые увидела свои стихи на бумаге. Работники журнала сами меня нашли. Оказалось, что их дети слушают мои записи. Они заинтересовались, начали меня искать, попросили меня перенести песни на бумагу. Когда я набрала свои стихи на компьютере и распечатала их, то очень долго не могла оторваться от этого зрелища. Я смотрела на белый лист с буковками и размышляла о том, что наши чувства мы должны оформить в мысли, мысли в слова, а слова в какую-то поэтическую форму. Бесконечное вдруг уложилось в конечное — в набор символов. Это так графично, так красиво. Мне не верилось, что я это сделала, что эти буковки — это и есть я. Потом с трудом смогла оторвать свой взор от этого, но привыкнуть так и не смогла. Потому что привыкнуть к этому просто невозможно. Это восходит к самой сути взаимоотношений конечного и бесконечного, мира тонкого и мира материального, грубого.
— Но когда вы поёте песни, вы расставляете какие-то свои акценты. А человек, читающий ваше стихотворение на бумаге, воспринимает всё по-другому, особенно, если он не слышал вашего исполнения.
— Для меня это было особенно ценно. Из работников журнала моё пение слышала только редактор отдела поэзии — на кассете своей дочки. А те, кто решал вопрос о литературной премии, меня в глаза не видели. Они не слышали моего голоса, не знали моих мелодий, не видели меня на сцене — и даже того, что это песни. Они имели дело только с буковками. Именно поэтому их мнение для меня было особенно ценно.
Есть такая замечательная фраза про главное. Если отнять у охотника его копьё, его жён, его речь, его память, его жизнь — то останется главное. Так и у песни отняли всё, оставив главное.
Любой творческий объект имеет в сотворцах воспринимающего. Люди, которые слушают, читают, смотрят, обязательно вносят часть своей личности. Оперирование символами это, на самом деле, — попытка войти в резонанс. То есть во мне что-то есть и в человеке что-то есть. Если он испытывал такие же чувства, они в нём завибрируют, он их найдёт в себе. И он сам заиграет. Ведь человек — это музыкальный инструмент. Я играю на себе, и слушающий начинает резонировать со мной.
— То есть чужое творчество может побудить человека творить?
— Скажем так, восприятие искусства — это уже творчество. Сопереживание, глубокое его ощущение — это и есть самое настоящее творчество. Совершенно необязательно потом хвататься за стило и начинать карябать свои бессмертные вирши. Это будет уже отражённый свет. Источник находится не в другом человеке. Те, кто создаёт произведения искусства, не смотрят на чужое. Но, когда человек учится, он обязательно это делает.
Анна Косыева