Интервью о танце для сайта Арт-журнала «ОКОЛО». 17 декабря 2015 г.
…Современный танец становится всё более лабораторным и менее показным, работа происходит в тренинговых пространствах. Много практик вдумчивого погружения в механику, устройство тела — на сленге танцоров это называется «рассматривать кости».
Ольга Арефьева известна своими песнями, которые она поёт в сопровождении группы «Ковчег». Более посвящённые знакомы с творчеством театра «Калимба», выступающим под Олиным руководством. Но есть ещё одна грань её творческого пути, о котором знают не все: Ольга Арефьева, вот уже много лет, ведёт тренинги по движению. Этот разговор о том, как и зачем человек приходит к танцу.
Момент победы, момент выхода за свою границу у каждого — здесь и сейчас — свой
— Как-то Вы сказали, что процесс создания Ваших песен сродни медиумическому процессу, передающему энергию мира. А танцевальные практики, которыми Вы занимаетесь — это тоже из этой области, связанной с передачей, трансляцией?
— Я бы сказала, что это другое. Оно больше всего имеет отношение, мне кажется, к врачеванию.
— Врачеванию себя?
— Где себя, там и других. Где других, там и себя. У шамана как-то спросили: Ты все болезни можешь вылечить? — Нет, только те, которыми болел сам! Да, людям, изучающим танец, близки врачеватели, а также, как ни странно, мастера боевых искусств. Это люди, десятилетиями изучающие, как устроено человеческое тело. Через кого проходят тысячи тел. Те, кто рассматривают тело в комплексе, а не каждый отдельный орган. И в сплаве с психикой — по сути же это одно, границы нет.
— И вы исследуете в танце своё тело?
— Я исследую своё тело и психику, то есть психофизику. На примере себя, конечно, но таким образом происходит знакомство с устройством вообще людей. Танец обладает замечательным свойством универсальности. Сейчас, в последние несколько десятилетий, происходит коренное преображение смысла танца. Ещё недавно о самом человеке не особо думали — в спорте, танце, балете не волновались о здоровье танцующего, о его чувствах и ощущениях. Тело просто грубо эксплуатировали и безжалостно изнашивали. Выжимали, как тряпку и отправляли на пенсию.
Современный танец становится всё более лабораторным и менее показным, работа происходит в тренинговых пространствах. Много практик вдумчивого погружения в механику, устройство тела — на сленге танцоров это называется «рассматривать кости». Вниманием исследуются изнутри связки, сухожилия, мышцы, их расслабление, напряжение, происходит довольно кропотливое убирание из них лишних зажимов. Обсуждается то, как тело пропускает движение, каким образом оно срабатывает в виде единой системы. Очень много научной терминологии, выглядит как научная работа в университете, не меньше. Психофизический факультет. Само качество движения становится другим. Новый танец построен не на насилии над телом, а на диалоге с ним — включать его сенситивность, производить постоянную внутреннюю тонкую отстройку. Это работа на годы. И люди очень сильно преображаются. Они не становятся такими достигающими бодрячками, стремящимися к так называемому успеху, как сейчас внушает реклама. А они становятся более внимательными и мудрыми, с другими приоритетами. И половина из них — психологи. Либо они приходят из психологии в танец, либо уходят в психологию из танца.
— То, что вы говорите, это не возврат к истокам? Танец, ведь, как принято считать, возник как некий выброс энергии. Когда древние люди собирались вокруг костра, они начинали двигаться — чисто интуитивно.
— Мне кажется, исток танца — социальный, взаимодействие людей. Объединение племени в общем ритуале — жатва, битва, охота, вызывание дождя. Потом важный аспект — знакомство юношей с девушками. Пары женихаются — как голуби пляшут вокруг голубок. Обязательно же надо самцу перед самкой показать свою удаль, грудь широкую. Сейчас, в принципе, всё это в какой-то степени остаётся. Переживание коллективности — оно происходит на футбольных матчах, рок-концертах, демонстрациях. Социальных танцев тоже много. В Москве, в Нескучном саду, летом люди собираются на набережной и танцуют парные танцы: кубинские, латиноамериканские. Никакого гендерного перекоса — там одинаково много как мужчин, так и женщин, что для меня признак здорового сообщества. Если есть возможность — просто сходите и посмотрите на это, поглазейте с точки зрения того, как взаимодействие людей шлифует. Какие напряжённые, корявые люди туда приходят, и как они видоизменяются через годы танца. Видно, кто тут недавно — напряжённый, искусственный, с каким-то преувеличенным выражением лица и дёргаными движениями. И кто грациозный, мягкий, раскованно играет, расточает улыбки и счастье. И не себя выдвигает, а обрамляет партнёра, засмотришься. Как люди постоянно практикуют чувствование другого. Как они изживают свои комплексы, страхи-зажимы, подавленности… Как за считанные секунды становятся более счастливыми и лёгкими, прямо в реальном времени на твоих глазах. Вот такая социальная функция танца — делать людей радостными, открытыми и расслабленными. (смеётся)
Кстати, мы не поговорили ещё об импровизации. Это немного другая тема, больше относящаяся к интеллекту и интуиции. Предыдущий монолог больше относился к инструменту — телу. А импровизация, на мой взгляд — нечто другое, это применение инструмента. Довольно высокоинтеллектуальное развлечение — на уровне шахмат, может быть. Это наслаждение поиском каких-то новых соответствий в мире, линий, ходов — новых для своего сознания.
— Странно. Обычно говорят наоборот, что то, что касается танцевальной импровизации, достигается путём отключения сознания, чтобы позволить себе двигаться вслед за своим телом.
— То, что вы описываете, можно больше отнести к области телесно-двигательной психотерапии. Это одна из психофизических техник, направленных на то, чтобы пришедшего с улицы новичка адаптировать к происходящему. Перейти от нулевого уровня к первому. Иногда эту технику называют «латихан». Сначала ведь надо вообще решиться на движение. Первое время происходит выброс мусора, ревизия имеющихся паттернов. Паттерны в данном контексте — это повторяющиеся способы движения, протоптанные мозговые дорожки, по которым тело автоматически ездит и не замечает других возможностей, лежащих рядом. С этого путешествие в движение только начинается.
А вот импровизация — это исследование красоты, пусть и необычной. Даже, может быть, максимально необычной, если такая задача будет поставлена… Эта работа начинается в тот момент, когда ты находишь свои границы, упираешься в них. Сколько-то занятий, иногда месяцев или лет, уходит на знакомство с собой. Первое время, когда с собой знакомишься, происходит грандиозный взрыв открытия. И ощущаешь такую ложную свободу — осознаёшь, что обладаешь сразу очень многим и жадно это хватаешь, впитываешь. Осваиваешь как новую квартиру или даже дворец со множеством лестниц, этажей, прекрасных куполов и садов. Но в конце концов обнаруживаешь, что у этого великолепия всё равно есть границы. Что дальше пройти не можешь. Не можешь не потому, что тело не гнётся — это не так уж важно — а потому, что твой мозг не предполагает, что там есть куда идти. Встаёшь на границу с незнаемым. И вот с этого момента, только с этого, начинается настоящая работа импровизатора. Начинается весь этот бескомпромиссный путь в неведомое. Маяковский сказал: «Поэзия — вся! — езда в незнаемое».
— Вы сейчас сказали, что импровизация — это красиво, но, в тоже время, не связано с возможностями тела…
— Нет, я не сказала, что импровизация — это всегда красиво. Нам может захотеться станцевать и некрасиво, ужасно, отвратительно — исследовать судороги, уродство, корчи, неловкости. Если это направление исследовать бескомпромиссно, парадоксальным образом на каком-то уровне зрелище тоже начинает потрясать воображение какой-то особой иной красотой. Такой танец выворачивает глубокие, болезненные и мощные слои сознания, связанные с рождением, смертью, болезнью, старостью, грязью, страхом, болью. Это крайне сильные, эмоционально заряженные области. Стиль буто использует эти силы — но это уже не совсем танец в обычном смысле слова.
Я сказала, что условный латихан — вообще не про красоту, это «отключи мозг и выбрасывай что попало». Это поначалу и не особо даже хорошо может выглядеть, но здесь пролегает путь к познанию красоты. Даже не к достижению, а именно к познанию. Когда всерьёз задаёшься вопросом: «что такое красиво?» — происходит критический рост сознания с огромной скоростью.
Мы, сами того не сознавая, когда-то научились считать танцем то, что нам велели считать. В детском садике получили в руки берёзовые ветки, нам велели ими влево-вправо махать и идти хороводом под песню «Во поле берёзка». И с тех пор подсознательно считаем, что так можно, а по-другому нельзя. Что на танец кто-то должен дать разрешение. Что есть какие-то правила, которые страшно нарушить. Мы до сих пор почему-то считаем, что танец — это обязательно десять лет учиться балету, а у кого нет этого разворота в первую позицию, нет шпагата — тот неполноценный танцор, да и человек наверное неполноценный. А «настоящие» танцоры — какие-то боги. Только они, или какие-то над ними ещё более высокие авторитеты имеют право решать, что можно и нельзя, что приятно и неприятно, что эстетично, а что нет. И мы боимся собственным телом распорядиться так, как нам интересно, удобно и радостно! Не решаемся петь — вдруг кто-то услышит, боимся сказать то, что думаем, болезненно стесняемся фигуры, страшимся какой-то внешней оценки, боимся нарушить какие-то неведомые неписанные правила. Да кто же на нас имеет право кроме нас самих? Всё это мне напоминает историю о слонёнке, которого с рождения держали на верёвке. Он вырос в большого слона, давно уже легко её может порвать и уйти куда угодно, но так и стоит покорно возле дерева.
Тело, какое оно есть, может быть очень даже красивым, но с ним надо дружить и знакомиться. Пусть поначалу оно слабое и неловкое — его можно понемногу обучать, набирать в него двигательную информацию. Но только в охотку, с интересом и удовольствием, без насилия. Любое движение пригодится: всё, что мы делаем — это информация для тела. На лыжах идём, при разговоре жестикулируем, на узком мостике балансируем, по льду скользим, под столом ручку ищем — всё в копилку тела. Занявшись импровизацией, мы можем включить в танец и вычурные движения, и бытовые, и очень прагматичные — тянусь за этим, сажусь сюда… Мы можем дать себе задание быть странными, делать физически сложные вещи на грани падения, на пределе гибкости и силы. Физподготовка у каждого своя — но это не единственный и не главный критерий. Не тот лучше ездит, у кого хороший велосипед. Велосипед может быть стареньким и потрёпанным, а ездок — ого-го какой!
— То, о чём вы сейчас говорите — это работа на зеркало? Или всё-таки больше важны внутренние ощущения?
— Спиной к зеркалу. Зеркало — инструмент немного опасный. В принципе, иногда надо смотреть на себя, но лучше тогда заснять на камеру и посмотреть потом. При работе в группе итогом занятия импровизацией может быть одиночный танец перед группой. Это очень непростое переживание — присутствие и воздействие чужого внимания. Сразу возникает много вопросов в связи с этим, образуются полюса «я-они», поляризация пространства фронт-тыл, лево-право, далеко-близко. Ну и самое интересное: острый вопрос: для кого ты танцуешь, для себя или для зрителей? Настаиваешь на своей идее или вычисляешь, как понравиться? Откуда берёшь импульсы — из ума или интуиции? Способен ли расслабиться и быть естественным в потоке чужого внимания, умеешь ли принимать его и использовать?
— А вот этот критерий красоты, о котором вы говорили, как его постигать, не видя себя?
— Это вопрос самому себе. Надо себя спросить, что красиво, что нет. Спрашивать об этом каждый раз — глядя на свой танец, на чужой, глядя на танец умелого человека и танец неумелого человека. Во всём есть своё удивительное обаяние.
Наблюдая за телом, я вижу, как развивается мысль, как какое-то естественное движение недоговаривается от смущения, как перетекает или перескакивает внимание, как вдруг поток прерывается и возникает момент неловкого ожидания, потом взрыв — человек пошёл на прорыв, потом внезапно успокоился и стал красивым. Я когда веду движенческие тренинги, потом обычно долго перевариваю впечатления. И ещё не один день у меня перед глазами такие вспышки, инсайты: я вижу, как танцевал этот, как танцевал тот. Это переживание до слёз. Всегда есть момент победы что ли, какая-то точка выхода за свою границу, которая у каждого своя. И когда получается — это настолько трогательно, настолько круто… Возможно, поймались краткие мгновения — а в следующий раз человек не сможет повторить это состояние. Но потом вдруг снова сможет! Или найдёт что-то другое. Движение — это ещё и работа со своими состояниями, позволение себе быть смелым и открытым…
Вспомнила клип, весь построенный на таких моментах, когда человек решился. Например, есть такой эпизод: на краю бассейна стоит толстая девочка, а все купаются, смеются — такие счастливые. А она стоит, и у неё написано в глазах — я толстая, я недостойна, я сейчас никуда не пойду. И вот она открывает руки и прыгает в эту воду! В этот момент у меня мороз по коже и слёзы на глазах. Танец — это не какой-то результат, который можно продать. Это встреча с собой, как бы пафосно ни звучало. Потом — пожалуйста, с новыми возможностями что хочешь, то и делай. Для любимого станцуй, на дискотеку сходи, на сцене выступи. Что угодно! Но не ради этого всё происходит.
Беседовала Лола Левова