Эфир на «Открытом радио». 25 апреля 2000 г.
…Происходит такой естественный отсев: я периодически пишу что-то новое, при этом что-то из того, что уже написано, решаю похоронить. Поэтому количество песен довольно непонятное и скорее стремится к уменьшению, а не к увеличению.
Ведущий Евгений Борисов
[Звучит песня «N»]
— У нас гостья. Давайте я попытаюсь её представить, чтобы всё было официально. Итак, выпускница Свердловского музыкального училища им. Чайковского по классу эстрадного вокала, выпускница Гнесинского института по классу эстрадного вокала, лауреат литературной премии журнала «Знамя»… Это тоже правда?!
— Да, вот это для меня самая приятная и почетная награда.
— Член Союза писателей
— Помимо своей воли.
— Ольга Арефьева.
— Здравствуйте!
— Первый вопрос: сразу ли Вы поняли, что будете заниматься музыкой? Ведь не часто кто-то лет в четырнадцать берёт гитару и понимает, что это навсегда.
— Нет, все были против. Когда мне эта крамольная мысль пришла в голову, на меня очень основательно навалились родственники, родители, учителя, чтобы я не забивала себе голову всякими бреднями.
— А родители хотели, чтобы Вы кем были?
— Кем-нибудь обыкновенным. А я, видите ли…
— Потеряна для общества.
— Ха-ха.
— А часто приходится не по каким-то биологическим причинам расставаться с людьми? Кто-то что-то сделал…
— Интересный вопрос. Нечасто, но я это периодически делаю. Я на это способна, и определенный опыт в этом у меня есть. И я, если уж делаю это, то однозначно и навсегда. А если не делаю, то терплю, конечно, очень долго. Но могу в определённый момент гнуться-гнуться и разогнуться.
— Все межличностные отношения одноразовые?
— Нет, наоборот, у меня всё очень надолго, навсегда и серьёзно.
— Но если ломается, то имеет ли смысл клеить?
— Нет, я никогда ничего не клею, — сломалось — всё — до свидания.
— Вот, выяснили. И об этом песни пишете, обо всём?
— Я не знаю, о чём я их пишу, честно говоря.
— Вы написали двести песен. Вы их сами считали?
— Их, я думаю, меньше. Происходит такой естественный отсев: я периодически пишу что-то новое, при этом что-то из того, что уже написано, решаю похоронить. Поэтому количество песен довольно непонятное и скорее стремится к уменьшению, а не к увеличению.
— В своё время Дэвид Боуи очень радикально поступил со своими старыми песнями: он устроил прощальный тур, в котором похоронил всё, что он исполнял раньше. Он поклялся больше это не исполнять. Так же поступила и Мадонна.
— Надеюсь, со мной такого не произойдёт. Названные люди играют достаточно популярную музыку и играют её очень много и часто. Я думаю, что никакой живой человек такого не выдержит. У меня немножко другая ситуация: во-первых, это всё по правде, это всё всерьёз, во-вторых, я не играю, как Кобзон, пять концертов в день. Я даже не играю пять концертов в месяц. Каждый концерт — большое событие и для меня, и для зрителей. Нет такого, чтобы я выходила в тираж. Я одни и те же песни исполняю крайне редко: из двухсот своих песен и где-то ста чужих и ещё каких-то песен я на концерт выбираю двадцать пять песен. У них есть шанс повториться довольно редко.
— А есть ли такой круг зрителей, лица которых Вы знаете? Вы идёте на свой собственный концерт, выходите на сцену и знаете: этого увижу, этого увижу.
— У меня не такое классное зрение (ха!), чтобы всех видеть. Я вижу пятнышки; по их колебаниям я понимаю их настроение. А кто именно сидит, слава Богу, не вижу, потому что это наверняка бы меня очень сильно отвлекало. А то, что люди ходят очень фанатски, это место имеет. Я даже не знаю, хорошо это или нет. Мне недавно один человек сказал: «Нельзя сказать, что сходил на концерт и послушал Арефьеву. Это как сходить на концерт и послушать что-нибудь из музыки. Будешь ходить на множество концертов, и на какой-то раз ты только начнёшь что-то понимать». Каждый раз какой-то новый слой познания. Для меня это имеет оборотную сторону — люди всё выучивают наизусть и начинают меня очень строго судить. Когда песня первый раз звучит, если она конечно человеку открывается, она его сносит, с ног валит. Он потом её год слушает, не вынимая из плеера, а потом приходит на концерт, и я её снова пою. Я её пою, может быть, ничуть не хуже, но он говорит: «Вот, Арефьева умерла: я не испытываю такого потрясения, как в первый раз». Это угнетает: живёшь, как на прицеле, живёшь в виде мишени. Враги человека — близкие его. Именно самые ярые фанаты меня зачастую «загрызают» гораздо сильнее врагов.
— Будда сказал: «Люби врагов своих: они дают тебе силы и мудрость».
— А вот «люби друзей своих»… (Ха-ха-ха!) Но есть настоящие друзья, слава Богу, которые не делают из своего восприятия оптический прицел. Сейчас послушаем песенку «Папоротник». Редко она звучит по радио. Воспользуемся случаем, что я тут сама сижу и имею возможность ставить песни, которые считаются «неформатными». По интернетовскому опросу это песня номер 1.
[Звучит песня «Папоротник»]
— Я не нашёл причину, по которой эта песня не может быть «форматной». Во всяком случае, ночью — очень и очень даже!..
— Ура! Ловлю на слове! Начну слушать «Открытое радио» по ночам в надежде услышать «Папоротник»!
— Оль, наши совсем не мейнстримовые музыканты очень популярны на Западе. Они часто туда ездят, большее время проводят там.
— Инна Желанная… Хун-хур-ту. Я знаю этих людей. Они попали в ту тусовку (круг фестивалей World Music) по причине экзотичности. Это всё Гэбриел, насколько я понимаю, затеял. Экзотика — это всегда прекрасно. Сейчас в мире мода на всё национальное, этническое, редкое, труднодоступное, из дальних углов, где цивилизация ещё не истоптала всё своими мусорными сапогами. Ну а для меня конечно лучше играть для своих. У меня песни связаны со словом, а слово — с воспринимающим объектом. Если музыка — это универсальный язык, то слово требует человека, который понимает его на том же уровне. Хотя мне тоже сейчас пишут по интернету иностранцы: «Мне безумно нравится Ваша музыка, про что там слова?» Ха-ха-ха!
— Как за границу попадают Ваши альбомы?
— О, я не знаю, как это делается. Знаю, что в Нью-Йорке ими вовсю торгуют, в Израиле они есть. В Саратове вот нет, а в Иерусалиме — во всех русских магазинах. Закупают наверное и везут. По интернету много чего можно скачать: у нас на сайте стоит и Real Audio и «эм-пэ-тришки»(MP3) некоторые. Кто хочет, тот всегда найдёт.
— О Ваших концертах мы уже поговорили, а сами Вы ходите на какие-нибудь концерты? Очень хочется узнать о первом концерте, на который вы попали много-много лет назад. Что это было?
— Я не знаю, какой был первый. Верхняя Салда — это был достаточно центровой город в советское время, потому что там очень мощный металлообрабатывающий завод, эвакуированный из Москвы во время войны. У нас много чего происходило всесоюзного масштаба (как фестиваль шахмат Остап Бендер устраивал в Васюках). Например, проводились мотогонки на льду. Прям у нас под окном — стадион, жуткий рёв мотоциклов; участники из Прибалтики, из Москвы, из Ленинграда. Было очень круто. К нам, по причине мощности завода, очень нехило захаживали звезды эстрады: цыгане никогда не обходили, это была тропочка их гастролей — была Рада Волшанинова, Пётр Деметр… В общем, ДК имени Первого мая у нас был мощный культурный центр.
— Маренич…
— Мареничи не были. Это, кстати, не цыгане, а украинцы. Их я на пластинке слушала. Цыгане — это был один из первых моих эстетических шоков. Я безумно их люблю с тех пор, восхищаюсь их музыкой, их песнями. Помнится, тогда мне попала в руки виниловая пластинка с песнями из фильма «Табор уходит в небо», где громко названа музыка Евгения Доги, а на самом деле это обработки народных цыганских песен. Я сняла и запомнила почти все песни, все женские песни. Я их честно выслушивала, карябала русскими буквами, впрочем, у цыган нет письменности, они так и пишут русскими. Все эти «ромалэ, чавалэ», «маляркицы» я знала, пела. Кстати, пела невероятно здорово и похоже. Дома это слышали мои стены. Однажды шла моя подружка ко мне в гости, я в это время совершенно божественно (!) пела какую-то песню, с выкриками, со всеми «хей!», «дай-дара-дара», «Ай, нанэ!». Она звонит в дверь посреди песни, я прерываюсь, а она говорит: «А, это ты поёшь, а я думала, где-то дерутся…» Такой был мой первый отзыв. Действительно, я тогда здорово пела, сейчас так не могу, может быть потому, что для меня это всё уже состоялось. Трудно войти в одну и ту же воду.
— А сейчас на какие-то мероприятия ходите?
— Я на днях ходила на концерт шотландского степа в ЦДХ. «Scotland Step Dance». Вот это очень было классно.
— Волынки…
— Самое главное не волынки, а чечётка.
— Оля, вот Вы рассказываете, что всё складывается более или менее так, как Вы хотите. А Вам в жизни часто мешают?
— В каждой неудаче есть зерно удачи. В каждой удаче есть зерно неудачи. Я вообще извлекаю из всего пользу. От того, что мне кто-то пытается сделать бяку, я больше получаю пользы, чем вреда. Я умнею на глазах, я стараюсь всегда над этим работать и не позволять, чтобы мне нанесли ущерб. Наоборот, нас пинают — мы крепчаем. Ха-ха! Знаете такую армейскую поговорку?
— Время послушать песню.
— Песня ещё круче. Вот это песня номер 1, а не «Папоротник». Некоторые даже написали, что для них Арефьева — это «Чёрная флейта» и всё остальное. Я так не считаю, но прислушаемся к гласу народа и поставим-таки «Чёрную флейту», которую из-за её невероятной мрачности и длины, разумеется, по радио никогда не ставят. Впрочем, я не рекордсмен: эта песня всего лишь шесть с чем-то минут, а у Калугина, например, «Рассказ Короля-Ондатры о рыбной ловле в пятницу» чуть не четырнадцать минут, и всю дорогу идёт убористый и очень навороченный текст. Ха-ха-ха!!!
— Майк Науменко с «Уездным городом N» где-то рядом.
— Я, конечно, не претендую. Город N круче, безусловно, по всем параметрам.
[Звучит песня «Чёрная флейта»]
— Мы продолжаем беседовать о жизни, о музыке и не только на эти темы. Мы сейчас слушали лучшую песню, по мнению жителей интернета.
— Калугин, кстати, тут играет — не зря он мне вспомнился.
— К вопросу о чужих песнях.
— Чьи же песни я могу петь? Я пою песни, которые мне жалко, что не я написала. У меня ощущение, что я могла бы это сделать, но письмо попало по другому адресу.
— Бывает ли у Вас такое, что слушаешь какую-то песню, мелодию и с ужасом понимаешь: Господи, украли!!! Это моё, это моё!!!
— Насчёт украли сильно сказано. Это просто свидетельствует о том, что мы всё растём из одного корня, питаемся из одного солнца и из одного дождя. В общем-то, что такое автор? Он лишь посредник, он медиум. Мы слушаем вибрации, мы их ловим, записываем. Дождь проливается на добрых и на злых, и достаточно равномерно. Кто-то, похожий на меня, в другом месте может поймать это и сделать очень хорошую вещь. Я всегда этому только радуюсь, что, по-моему, взаимно. Люди, чьи песни я пою, разрешили мне это делать. Даже диск разрешили выпустить, я, правда, так на это не сподвиглась. Я могу перечислить имена тех, чьи песни мы будем исполнять. Это, разумеется, Умка. Ешё — Инна Желанная, Силя, Олди, Дмитрий Кантор, Лёня Фёдоров (гр. «АукцЫон»), Лены Фроловой одна песенка, Насти Полевой песенка. Кое-что из творческого наследия Янки, Евгения Чичерина («Хмели-сунели»).
— За кадром мы слушали песню и вспоминали о сорокапятилетии Майка Науменко.
— А (весело так, радостно), кстати, и Майка я недавно спела две песни. Это случилось на концерте, посвящённом его сорокапятилетию. Я жутко боялась, тряслась, зуб на зуб не попадал. Я всегда боюсь, особенно когда делаю что-то для меня новое. А тут сразу ещё на такую аудиторию, которая Майка всего наизусть знает! Я люблю его и для себя порой пою, но я долго привыкала к мысли, что могу выступить на публике, и в конце концов решила не делать этого. Потом, буквально перед выходом, уговорили друзья, спасибо им. В общем, это попало в точку, потому что зрители именно этого и ждали. И наверное это клёво, потому что женщины Майка-то не поют. Я нарушила заговор молчания, и зрителям было тоже интересно услышать, как же это звучит женским голосом, а мне было безумно интересно услышать, как полторы тысячи народу поют хором. Ощущение я поймала очень неслабое.
— Может, это не друзья уговорили, а Майк так захотел?
— Наверное не без этого. В общем, все были рады страшно, а хоровое исполнение песен Майка вместе со мной от начала до конца показывает, что любовь к нему действительно народная. Я не включала его песни в свои концерты, потому что мне казалось это слишком: Майка трогать.
— Сейчас песня будет посвящена… Я не хочу говорить — религии, потому что это всё-таки не религия, а мироощущение.
— Это вера, видимо так. Вы меня вообще удивили. Действительно, правда, что я религиозный человек, и это религиозная песня.
— Есть очень большая разница между верой и религиозностью.
— Религия, вера и церковь — это разные вещи. Ощущение Бога — это нечто общее, что людей объединяет, а не разделяет. Эта песня о том одном.
[Звучит песня «Все мы пойдём вслед за Джа»]
— Сейчас я узнал, что эта песня войдёт в коллекционное издание диска.
— Не факт, что это коллекционное, просто будет переиздание альбома «Батакакумба» в несколько измененном виде. Коллекционное — это то, чего мало, а я надеюсь, что второе издание «Батакакумбы» выйдет не меньшим тиражом, чем первое. Первый тираж полностью закончился. «Райс music» его издал в ’95 году, продал много этих дисков, а после развода они нам не отдали ни мастера, ни обложки, ни картинки. Всё погибло в их архивах. Ну, не погибло, они зажали просто.
— Типа интеллектуальная собственность.
— Нет, просто зажали. Не к кому обратиться: все строят из себя дурачков и делают вид, что ничего не понимают. А так как тираж уже кончился, диск надо переиздавать, мы не могли не удержаться, чтобы его не модернизировать. Во-первых, мы добавим клип на песню «На хрена нам война», а во-вторых, добавим трэк. Этот трэк — отдельное событие. Мне не приходило в голову послушать минуса «Батакакумбы», а когда послушала, я, конечно заколдобилась! Именно эта песня, которая сейчас прозвучала, после убирания с неё моего голоса превращается в НЕВЕРОЯТНОЕ произведение, просто умопомрачительное. Бормочущий сзади на непонятном языке голос Севы Королюка становится солирующим. То, что он там делает, какое там получается пространство — это молитва, молитва без слов, без языка. Это тот случай, когда понятно всё.
— Какая музыка есть у Вас дома?
— Чукча, на самом деле, не читатель, чукча писатель. Я очень мало слушаю. Очень мало и очень по теме. Поймала себя на том, что практически одно и то же. Трудно мне себя заставить что-нибудь послушать постороннее. Всегда сильно и искренне удивляюсь, когда мне называют совершенно незнакомые имена и говорят, что оттуда цитата, оттуда отзвуки, это похоже… В основном я всего этого не слышала.
— Зато приятно потом открывать новые имена для себя.
— Я их даже не открываю. Так дело и кончается на том, что я ничего не послушала. Правда есть у меня любимые кассеты, которые круглогодично меня убаюкивают. Или наоборот — встряхивают. Всё остальное время я не дома, а где-то на ногах, где-то в городе — с баночкой каши и с бутылочкой воды. Хи-хи! Так что, слушать мне некогда и негде.
— У нас осталось время для последней песни.
— Давайте её скорее поставим. Это концертная запись под названием «Амона Фе».
— Большое спасибо.
— Спасибо вам!
— Не за что, приходите ещё.
— До свидания.
[Звучит песня «Амона Фе»]
Расшифровка текста — Мария Сербинова