Интервью из серии «Разговоры на творческие темы». Март 2010 г.
… В тебе, скажем, есть пучки вибраций. В целом ты — как белый свет. В тебе много всего. И ты берёшь и вычленяешь в себе красный пучок. В каком-то смысле он однобокий, но очень яркий, потому что очевидный. И ты берёшь и поёшь свой красный цвет.
Разговор проходил довольно странно: сидя перед зеркалом клоунской гримёрки, я пила красное вино, а Ирина задавала мне странные вопросы и клятвенно обещала запомнить мои ответы. И почему-то я ей поверила, наверное вино действовало. Текст, который получился в итоге, является, таким образом, плодом двух воображений, не меньфэ )))
Сама читаю его с интересом, кажется, он что-то добавляет к моему пониманию происходящего на сцене. Спасибо Ирине, впечатлило.
Ирина Терентьева — жена клоуна, многолетнего и заслуженного участника «Лицедеев» Май Михалыча, и автор книги «Тотальная клоунада». Я когда-то писала о ней в «Заповеднике бумажного тигра».
Ольга Арефьева
Ключик клоуна к самому себе
— Когда ты выходишь на сцену, какой момент для тебя самый кайфовый, если брать выступление от начала до конца? Когда ты соединяешься со зрителями? Когда приходит такой момент контакта, и всё получается? Можно ли сказать, что это состояние индуцируется, как ток в электрокатушке, ты — сердечник, зрители — обмотка?
— Когда ты выходишь в начале, немного волнуешься, зрители к тебе привыкают, тебе нужно поймать атмосферу. Потом, когда пошло и идёт, есть состояние, когда ты себя ещё помнишь, и есть состояние, когда ты себя уже забываешь. Оно достижимо, сознание при этом работает, но оно уже измененное. В этот момент исчезает рассуждалка, хотя ты должен контролировать кучу вещей.
— И ты не помнишь, сколько это длится, как это проходит?…
— Времени там нет. При этом, конечно, ты знаешь, сколько это длится, идёт номер за номером, ты всё запоминаешь. Когда искусство получается — всё остальное уже неважно. Причём, и в зале, и на сцене одно и то же происходит. Когда смотришь из зала с холодным разумом, это одно, а когда тебя затянуло, понесло — это совсем другое.
Если смотреть как работает Слава Полунин, то поначалу отмечаешь, вот тут он круто сыграл, вот это сильный момент, а бывает, что ты не помнишь вообще ничего. Просто смотришь, и состояние какого-то экстаза божественного.
— Можно ли сказать, что это что-то вроде самогипноза, в который ты сначала входишь сама, а потом уводишь туда зрителей?
— Да-да. Ты спрашивала, можно ли обмануть людей, можно ли обмануть себя по поводу того, как ты играешь. Нельзя. Надо переживать это всё самому. Хотя старые актёры говорят, что всегда есть предел, что например нельзя плакать.
Когда я была в гостях у Славы Полунина в доме, однажды мы столкнулись на лестнице, сели на ступеньки и стали разговаривать об экзистенциальном ужасе. Два клоуна. Представляешь?
— А как тебе удаётся не плакать?
— Не всегда, кстати. Приходится говорить себе: не плачь.
Актёры — это контролируемые безумцы. Они сдвигают свою голову в состояние контролируемого безумия. От обычного безумия это отличается только наличием контроля. У тебя есть силы туда зайти и выйти. У неконтролируемого безумия нет силы выйти. А ты, актёр, туда входишь и выходишь. И заводишь, и выводишь людей. Одна девочка недавно мне написала, что на моём концерте испытывает ужас. Ужас потому, что она видит метафизическую дверь в другие миры.
Когда я пою свои песни, я знаю, про что я пою. При том, что зрители не знают. Зрителям я этого не скажу. Это моя тайна. Но когда я пою, на конкретных словах у меня есть конкретные картины. Зрители их видят. Они их не видят реально, конечно, не могут досконально расшифровать, но они их получают. Это как магия. В этот момент они понимают, что я говорю правду. Что я рассказываю что-то очень сокровенное.
Я спрашивала у Полунина, как себя сохранить, при том, что так играешь? Он пытался мне ответить, но как ты это опишешь? Он сказал, это атмосфера… Каждый клоун сам должен находить в себе, как он себя сохранит. Адасинский говорил, что к каждой роли есть ключик. Скажем, к «Once» у него есть ключик, который всегда будет работать. Говорит какие-то слова или вызывает у себя какую-то картинку, которая его очень трогает. И тогда попадает в это состояние. Иногда ключ может не сработать, ну как бы затереться. Надо заново находить.
У меня есть песня «Я — собирательный персонаж». Это фраза о том, что ты выходишь на сцену и… Как это сказать-то? Это не маска. В тебе, скажем, есть пучки вибраций. В целом ты — как белый свет. В тебе много всего. И ты берёшь и вычленяешь в себе красный пучок. В каком-то смысле он однобокий, но очень яркий, потому что очевидный. И ты берёшь и поёшь свой красный цвет. Или потом свой синий цвет. Или ты поёшь своего персонажа сексуального, потом своего персонажа испуганного и маленького. Потом яростного. Потом космического. Персонажа фиолетового, как в фильме «Пятый элемент», где была такая поющая полуженщина-полусуккуб.
— Можно ли передать, транслировать другому человеку умение «ловить» публику, если ты уже имеешь этот опыт?
— Кажется да. Но не сразу. Это может со временем прийти, или если тебя выбирают какие-то силы.
— Можешь ты поделиться с обычными людьми, которые не выступают на сцене своей способностью проявлять себя, транслировать состояние другому человеку, умение «ловить» публику?
— В жизни я с большим трудом себя проявляю. Не люблю привлекать лишнее внимание. А на сцене — это другое. На сцене — твой магический мир. В принципе, этому можно научиться. Но надо хотеть. Очень многие, кто научились этому на сцене, в жизни этому не научились. А есть люди, которые умеют это в жизни, но не умеют на сцене.
Беседовала Ирина Терентьева