Бытовая зарисовка

Опубликовал Елена Калагина, 22.11.2016. Категория: Ko-mix, Глина, Песни Ольги Арефьевой.

Бытовая зарисовка – это очень трудный жанр,
Он похож на общежитие, в котором был пожар,
Каждый, кто заходит, забывает здесь предмет –
План и чемодан, авторучку и цветмет.
Острую сатиру, умный постулат,
Я живу в квартире, передоделанной под склад,
Люди начинают стучаться поутру
В дом, где обнаружили озонную дыру.

Делают шаги и знают всякие слова,
Но думают их головы как в шахматах: е-два,
А е-четыре – это для поэтов и зануд,
Зато у них так весело – о-кей и вери гуд!
Танцы их беспечны, а головы звонки,
Всё тесное их плечи ломают на куски,
И двигает их кач планету словно мяч,
Они танцуют весело и говорят: «Не плачь!»

Просто качай,
И все кончают,
Просто качай,
Бойчей, зая!
Просто качай,
Давай нам баек,
Ведь ты поэт,
А может, прозаик!

И я уже не помню, что их вроде бы как нет.
Вот, например, Мефодий – начинающий поэт:
Славится в народе тем, что стоя может спать,
Скучая в переходе на станции Арбат.
Носки снимает раньше, чем ботинки и шнурки,
При этом часто путает вершки и корешки,
Не верит академиям, но знает, что почём,
Считает себя гением, не просто рифмачом.

А вот его приятель – второкурсник Аристарх,
Гуляет по Арбату в металлических трусах,
Его миноискатель всегда асфальта вдоль –
На девушек под юбками, а также алкоголь.
А вот красотка Таис, Афинская в миру,
Идёт, виляя бёдрами размером по ведру,
Мефодий с Аристархом влюблённо смотрят вслед,
Ну вот и завертелся немудрёный, но сюжет.

Любовный треугольник у бульвара на виду:
Они любят её, ну а она любит еду,
Еда же любит деньги, а деньги – дураков,
Печаль, не мочаль меня, рассказ уже готов!
Прыщавому Мефодию обидно жить порой,
Ведь Аристарх идёт вперёд, а он всегда второй,
Мефодий пишет вирши на двери в туалет,
Он до смерти обижен тем, что успеха нет.

И там его встречает редактор альманаха,
И юного поэта далёко шлёт он махом.
Он ручкой отмечает: «Теряете размер!
Некачественны рифмы ваши, опус – не шедевр!»
А Таис говорит: «Литература – это шит!
На свете много от чего в башке и так першит!»
Редактор с Аристархом идут, обнявшись, вдаль,
Мефодий плачет, подпирая в переходе вертикаль.

История идёт, свои законы у неё,
Героям – своя воля, а я пишу своё,
Их наделяю жизнью, даю им имена,
Спасибо, верно, скажет мне, когда умру, страна!
Вот, например, Иван, слегка по жизни пьян,
Он шире держит рот, чем надо бы карман,
У всех его детей обычно разные отцы,
Он снова не при чём – и снова близнецы!

В его застольях пироги давненько без котят,
Но глазками глядят, покуда их едят,
В его застольях блюда превращаются в вино,
Кто говорит, что чудо, кому-то всё равно.
Кто думает, что стоит поменять вино назад,
А я опять решаю, чем бы их занять.
Ну, скажем, Николай решил принять на грудь чуть-чуть,
Пришёл к Ивану рано, но не в этом суть.

Николай – ни дворай, Николай – ни дворай,
Хочет на ракете – да прямо к Богу в рай,
Играет на гармошке и лает на собак,
Когда махнёт немножко, когда и просто так.
Друг друга уважают они со всех сторон,
Знают, кто в стране Иуда, кто в футболе чемпион,
Что водка похужела, вздорожал овёс,
У Нельсона Манделы – весьма еврейский нос!

Путин, Пусси Райот, Украина, гей-парад –
Каждый рад мнения высказывать подряд.
Ивана беспокоит, как обычно, Гондурас,
А Николаю лично важно, кто здесь на матрас!
А вот жена Ивана – откуда здесь жена?
Скажите, вам история и вправду так нужна?
А впрочем, дорогие, вы знаете и так,
Всё это зарисовка. А кто верит – тот дурак!