Интервью для газеты «Бауманец» №19(3261). 29 мая 1991 г.
…Когда ты занимаешься творчеством, ты просто ежесекундно убеждаешься в том, что есть Бог. Иначе откуда ты получаешь всё то, что тебе даётся? Сам человек не может это написать. Я столько раз пыталась что-нибудь написать, не дождавшись какого- то особого чувства, особого состояния — не выходило.
На одном из вечеров литературного рок-кабаре «Кардиограмма» ведущий объявил: «А сейчас — девушка с библейской внешностью и группа с библейским названием «Ковчег».
Сегодня мои собеседники — Ольга Арефьева (которую мы как-то уже представляли на страницах «Бауманца») и Владимир Симбирцев — гитарист группы. В одну из недавних суббот группа «Ковчег» выступала в филиале ДК МГТУ. Зрителей собралось немного — сейчас вообще трудно на что-либо собрать полный зал — но тем, кто пришёл, не пришлось жалеть об этом.
Корр.: — Оля, почему вы называетесь — «Ковчег»?
Ольга: — Это название появилось потому, что как бы крёстным отцом нашей команды стал фестиваль духовной музыки «Пробуждение» памяти Александра Меня, проходивший в Москве 29 сентября 1990 года (теперь мы этот день считаем днём рождения). Меня пригласили туда выступить и в программе напечатали «рок-группа». И эту группу я собрала за несколько дней до фестиваля. Всё это было очень быстро, сумбурно. Но вдруг оказалось, что это самый удачный состав, который только можно себе представить. Вокал и скрипка — Людмила Кикина, гитара — Владимир Симбирцев, бас-гитара — Антон Котлов и звукооператор — Пётр Шишаев. Сейчас ещё ищем барабанщика.
Корр.: — Все, кто входит в группу, профессионально занимаются музыкой или как к этому пришли?
Ольга: — На самом деле в нашей стране понятие «профессиональный музыкант» — это что-то очень расплывчатое, это как бы не считается работой, это считается чем-то типа узаконенного тунеядства.
Корр.: — Помимо музыки тебе приходилось заниматься ещё чем-то?
Ольга: — Постоянно приходилось подрабатывать. Например, преподавала аэробику.
Корр.: — А Володя?
Владимир: — Перечислить сложно. Был звукооператором, водил катер, работал спасателем, тренером. Играл в разных плохих рок-командах. Но сейчас вот нашёл то, что нужно. И хоть работы нет, зато состав есть.
Корр.: — Как это — работы нет? Вы же пишете песни.
Ольга: — Песни мы не называем работой. Это — радость, удовольствие. А работа, за которую платили бы деньги, — редкая удача. И сейчас, хотя мы коллектив с профессиональной ориентацией, но существуем на полусамодеятельном положении. От самодеятельности мы, правда, отличаемся тем, что на свои деньги покупаем хорошие инструменты, хорошую аппаратуру. Самодеятельность часто субсидируется заводами, богатыми организациями.
Владимир: — Скажем, у ансамбля угличского часового завода есть аппаратура, которой нет ни у одного профессионального советского коллектива.
Ольга: — Нет, мы много о себе не мним. Если брать в высоком смысле слова, нам до профессионалов ещё расти и расти. У человека может быть музыкальное образование, но совершенства он не достигает. Не знаю, сколько лет пройдёт, прежде чем я с гордостью скажу, что я в своём деле профессионал. После многих лет учёбы и работы я начала осознавать, что я ещё в своём деле буквально щенок. Но слова «профессиональные музыканты» мы употребляем в том смысле, что мы избрали это своей профессией, хотя должны подрабатывать на стороне. Антон работал дворником, Мила у нас тренер по подводному плаванью, я — уже говорила — по аэробике, а Володя — по виндсёрфингу. Смешно — вся команда из тренеров состоит.
Владимир: — А Антон иногда просто работает уличным музыкантом — играет на контрабасе в переходах. Постоянные проблемы с мафией, с милицией.
Корр.: — И сколько зарабатывает?
Владимир: — Не больше 10-12 рублей за три часа. К тому же рэкетируют периодически, могут побить инструменты и так далее. И окружающие считают их тунеядцами, наркоманами, алкоголиками.
Ольга: — Всем кажется, что человек бешеные деньги зарабатывает, если он за час стояния на Арбате получает 50 рублей (в лучшие дни). А на самом деле, чтобы купить инструмент, Антон месяц ходил играть в переход. И не каждый может понять, какая это тяжёлая работа — и морально, и физически такие нагрузки, что потом полдня болеешь. Я тоже этим иногда занималась, когда уж совсем припирало, не на что было просто хлеба купить. Первый раз я попробовала так петь в Ленинграде в переходе (после фестиваля акустической музыки, не было денег на обратный билет). Я собрала себе охрану из знакомых — жутко боялась. Но обошлось без эксцессов. Зато я заработала 60 рублей, и мне это казалось дикими деньгами. Но это требует такой траты сил! Я бы сравнила это с забиванием гвоздей биноклями. После этого ни петь, ни писать — долго в себя приходить.
Корр.: — Как вы пишите — стихи, музыку? Откуда всё берётся?
Ольга: — Не знаю. С небес. Когда мы организовали команду, у меня уже был багаж песен, которые я пела под гитару, выступала в армейских частях, на самодеятельных фестивалях. Периодически я облачалась в шикарное платье (специально для шикарных случаев купленное) и выступала где-нибудь на телевидении или на какой-нибудь престижной сцене в Свердловске. Потом переодевалась в свои драные джинсы и шла петь на улицу. Такие были времена. А сейчас я счастлива, что у меня появилась команда и песни, которые я носила несколько лет в кармане, зазвучали по-настоящему, так, как мне хотелось.
Корр.: — Володя, а чем для тебя стало создание команды?
Владимир: — Перед этим я долго болтался, было дикое количество прожектов, занимался тяжёлой хард-роковой музыкой. С Антоном мы работали в северо-осетинской филармонии, потом стали искать вокалиста или вокалистку. И вот — нашли.
Корр.: — А когда ты взял в руки гитару?
Владимир: — Сначала лет семь я учился клавишам, потом по молодости бросил, но проучившись полгода на часового мастера, опять ушёл в музыку. Но денег на хорошие клавиши не было, их хватало на более или менее приличную соло-гитару. И я стал заниматься гитарой. Но теперь я чувствую, что гитара мне ближе по темпераменту.
Ольга: — Есть ведь определённый тип человека. Володя, кроме как гитаристом, никем быть не может, мне кажется. Это видно невооруженным взглядом. Это от типа зависит. Скажем, басисты все такие большие, медленно говорящие. У нас Антон такой. Вокалисты — это люди бурные.
Корр.: — Ты — бурная?
Ольга: — Ещё какая! Без этого не обойтись даже, например, в организациях концертов.
Корр.: — Ты сама их организовываешь?
Ольга: — Да. Приходится. И организовывать концерты, и разбираться в бухгалтерии, договариваться, звонить. Приходится на всё это идти ради песни. Песня — самая моя большая радость в жизни. Песни — то, что остаётся.
Корр.: — Оля, а как вас принимает публика?
Ольга: — Надо сказать, что в нашей зрительской аудитории нет возрастного ценза. Есть поклонницы — шестидесятилетние бабушки, есть дети, дети отлично всё воспринимают. Но чаще всего, конечно, публика молодёжная, и скорее гуманитарии.
Корр.: — А что происходит, если ты чувствуешь, что зал совершенно чуждый?
Ольга: — Был один случай, когда мы выступали на фестивале студенческих театров. Концерт перемежался дискотекой, были номера очень далекие от нас по стилю, чисто попсовые варианты. И когда мы вышли с тихими песнями, публика была уже перевозбужденная, танцующая. В первый момент было какое-то замешательство, крики, бутылка упала на сцену. Но потом публика уже слушала нас в полном молчании, а провожала шквалом аплодисментов, овациями. И на следующий день — во время закрытия фестиваля — нас уже встречали так, что, мы не можем этого забыть. Мечта моего детства, что я пою на огромный тёмный зал, и он весь в огоньках — спички, свечки.
Владимир: — Чуждая, не чуждая. Публика у нас вообще очень тяжёлая. И сами музыканты делятся на несколько тусовок. Это рок андерграунда, где в принципе все играют достаточно примитивную музыку, где текст доминирует, потом — поп-тусовка, где все занимаются в основном изготовлением денег на крови нашей публики. И есть рок-музыканты, играющие серьёзную, сложную музыку. Но. уровень слушателей на данный момент настолько низок, что играть что-то интересное — это моментально лишиться собственной аудитории. Музыкальное восприятие просто почти отсутствует.
Ольга: — Но я в душе глубоко верю, что если всё-таки заставить эту публику нас выслушать, то стену можно пробить. У меня довольно часто поэтому возникает ощущение, что мы находимся на переднем крае какой-то борьбы — мы отвоёвываем себе слушателей у поп-музыки.
Корр.: — Оль, вы считаете себя рок-командой? Или — в каком стиле вы играете?
Ольга: — Мы, конечно, играем рок. Есть у нас балладные интонации, блюзовые интонации — мы хотим сделать альбом, который назовём «Средневековье». Трудно говорить о стиле. Надо играть то, что нравится, а потом, может, исследователи разберутся (смеётся).
Владимир: — Мы сошлись и нашли точку соприкосновения, хотя мы все очень разные. Антон любит джаз, я явный рокер, а Мила больше тянется к классике.
Корр.: — Оль, в нашем разговоре всё время фигурируют города — Москва, Свердловск. Почему такая география? Ты из Свердловска?
Ольга: — Я из Верхней Салды — это маленький городок в Свердловской области. В Свердловске я поступила в университет, потом бросила и поступила в музучилище на вокальное отделение.
Корр.: — Какой факультет университета ты бросила?
Ольга: — Не поверишь! — физический. В Свердловске осталось много друзей. Но всё-таки новый этап начался в Москве, когда появилась команда, когда мы все встретились. И сейчас я поэтому нахожусь в состоянии такого… постоянного счастья, постоянной радости, несмотря на большое количество всяких жизненных трудностей. Но теперь есть не «я», а «мы», что самое важное. Чтобы песня зазвучала — зацвела, запахла, нужна аранжировка. Мы начали писать вместе, и даже уже невозможно разделить — кто что сделал.
Корр.: — Банальный вопрос, но без него не обойтись — чего вы ждёте от будущего?
Владимир: — Мы многого хотим. Но если по минимуму — хочется просто заниматься своим делом. Мне хочется быть просто гитаристом, а, скажем, не совмещать это с технической дирекцией.
Ольга: — И я мечтаю о том, чтобы мне только петь и писать песни и стихи. А приходится ещё заниматься организацией концертов, административной деятельностью — договариваться о машинах и так далее. А если говорить вообще о жизни, то сейчас такие времена — как говорится, когда говорят пушки, музы молчат. Но мы не можем себе позволить молчать и только бороться за выживание. Хотелось бы, конечно, не мучиться вопросом — на какие деньги купить хлеба, достать приличный инструмент или отремонтировать. Ведь сейчас творческими делами успеваешь заниматься почти в виде хобби.
Корр.: — А о6еды ты готовишь?
Ольга: — Да, но это я отношу к творческим делам — я получаю от этого большое удовольствие, когда удаётся. Или вот сама афишу сделала — получила колоссальное эстетическое наслаждение, при том что я совсем не умею рисовать. Ещё я люблю «фенечки» плести — из бисера на леске браслетики в подарок, людям, которых любишь… Милка говорит, что она этим переболела в 12 лет, а я только сейчас. Но я предпочитаю такими болезнями болеть.
Владимир: — Меня как-то спросил один мой друг: «Если бы тебе дали хорошую студию, хорошие инструменты и не платили бы денег, а только кормили, ты согласился бы так?» Я думаю, что согласился бы, потому что тогда я смог бы думать об одном — как лучше звучать. Почему-то считается, что у музыкантов много денег. Что бы сказал программист, если бы ему заявили: «Ты будешь работать у нас на ставке 250 рублей, если придёшь со своим компьютером?»
Ольга: — Или хотелось бы посмотреть на токаря, который будет за свои деньги покупать токарный станок и оплачивать аренду цеха.
Недавно я осознала простую истину. Знаете эту фразу? «Не собирайте себе богатств на земле, где моль и ржа есть, где воры подкапывают и крадут, а собирайте себе богатство на небесах, где моль и ржа не ест и где воры не подкапывают и не крадут».
Корр.: — Ты веришь в Бога?
Ольга: — Да. И думаю, что все люди, занимающиеся музыкой, верят в Бога, вернее даже, скажем, Музыкой с большой буквы, люди, которые действительно имеют дело с душой. Когда ты занимаешься творчеством, ты просто ежесекундно убеждаешься в том, что есть Бог. Иначе откуда ты получаешь всё то, что тебе даётся? Сам человек не может это написать. Я столько раз пыталась что-нибудь написать, не дождавшись какого-то особого чувства, особого состояния — не выходило. А потом вдруг записываешь сразу всю песню — и стихи, и мелодию. Откуда же это пришло, если не от Бога?
Беседовала Е. Исаева