Интервью для газеты «Культура». 28 января 2010 г.
…Я мигом узнаю этих людей по безапелляционной интонации. Они обычно говорят таким тоном: «Да почему же ты до сих пор?!…» Или: «Ты должна и обязана…!» Или: «Тебе надо немедленно..!» — и дальше какие-нибудь дикие и невыполнимые советы
Творчество героини этой публикации невозможно вместить в прокрустово ложе однозначных определений. Кто она: рок-музыкант, бард, актриса, певица, клоунесса, танцовщица, писатель? Наверное, и то, и другое, и третье, и десятое. В песнях, в поэтических и прозаических строчках, на каждом концерте Ольги Арефьевой. Хотя то, что происходит на её выступлениях нельзя назвать просто концертами. Это, скорее, музыкально-поэтико-пластические действа, в которых в канву дивных песен Ольги и её великолепной музыки в исполнении группы «Ковчег» вплетается клоунада и современный танец перфоманс-группы «Kalimba», созданной Ольгой в 2005 году. В свободное от концертной деятельности время Ольга Арефьева занимается фотографией, ведёт тренинги по голосу и движению, жонглирует «огненными поями»… Остаётся загадкой, как при таком количестве разных занятий и увлечений ей хватает времени на репетиции, концерты и гастроли, которых в последнее время, несмотря на кризис, у её команды достаточно много. В 2007 году вышла в свет её книга «Смерть и приключения Ефросиньи Прекрасной». Сама Арефьева называет эту книгу «волшебной» и считает, что она влияет на всё, что её окружает. «Она написала сама себя, через меня. Поскольку книга почти полностью основана на подсознании, очень многие узнают в ней себя», — утверждает автор. А в сентябре 2008 года Ольга опубликовала книгу под названием «Одностишийа», которая тотчас исчезла с прилавков книжных магазинов и разошлась по рукам любителей «иронической словесности».
Тот, кто интересуется творчеством Арефьевой, знает, что в её жизни было немало «судьбоносных вех». Это — лауреатство на фестивале в Юрмале, учёба в Институте им. Гнесиных в классе эстрадного вокала у Льва Лещенко, участие в Рок-кабаре Алексея Дидурова и т.д. Но постоянные журналистские вопросы об этих «вехах», судя по всему, вызывают у Ольги стойкую идиосинкразию. Поэтому обзор биографии моей собеседницы ограничился лишь вопросом о том, почему по ней не успел всерьёз «проехать» физический факультет Уральского государственного университета.
Ольга Арефьева: Мне нравятся грустные, заунывные песни
— Ольга, рискую показаться вам «по-новому банальным», но всё же задам тривиальный вопрос: как физик стал лириком?
— Если в двух словах, то физика и не было, сразу был лирик: он родился и всегда им оставался. Физиком меня пытались сделать родители, они-то и уговорили меня поступить в университет. Но как только я созрела настолько, чтобы стать сильнее этого, и поняла, что у меня есть правильный путь, я тотчас же сошла с неправильного.
— Не было ли сомнений, что этот второй путь — правильный?
— Он не был вторым. Это был мой единственный путь. Но для того, чтобы доказать это себе и окружающим, потребовались определённые силы.
— Господь Бог в разное время посылает на Землю поэтов, соответствующих времени: какое время — таков поэт. Как вы думаете, почему Он прислал вас именно в наше время и как вы себя ощущаете в этом времени?
— Я не считаю себя неким мегапророком, поэтом, посланным Господом. Всё, чем я занимаюсь, не есть какой-то окончательный гениальный результат. Для меня это — путь, связанный с игрой, работой, учёбой. Смысл моего существования состоит, прежде всего, в том, что я чему-то обучаюсь. У меня иногда ощущение, что весь этот мир построен только для того, чтобы я поняла что-то и научилась чему-то. А уж несу ли я миру пророческое слово — это большой вопрос. Вполне вероятно, что он также крутился бы и без меня. Возможно, я — цветок, который чуть-чуть украшает поляну. Но подобных цветов на ней — множество, я здесь не заблуждаюсь.
— То, что этот цветок украшает поляну — это бесспорно. Но уютно ли ему на поляне?
— Не так уж уютно и легко. Многое меня удручает. Например, то, что делают люди с природой, с городом. Мне очень тяжело видеть экологический быдлизм, беззастенчивое грабительское отношение человека к тому, что его окружает. Пластик, который люди разбрасывают повсюду, живёт минимум триста лет! Но никто об этом не думает. Всех занимают только собственные игрушки: машины, компьютеры и т.п. Это горько и страшно.
— Оказывают ли влияние на ваше творчество события «мирской» жизни: политика, экономика и т.д.? Или вы, как это часто бывает с поэтами, живёте в «башне из слоновой кости»?
— Я, как и все, общаюсь с людьми, вижу их лица, слышу их разговоры когда иду мимо. Правда, в последнее время ветерком всё чаще приносится мат. После этого, конечно, хочется закрыться в башне из слоновой кости. Но не получается. И нужно определённое мужество, чтобы и в этих условиях продолжать любить человека и окружающий нас мир. Я порой начинаю подозревать: достаточно ли во мне любви? И признаюсь: отвечать на такие вопросы нелегко. А ведь когда пишешь музыку и стихи, ты должен войти в состояние безусловной любви.
— Касается ли вас такая проблема, как поэт и власть?
— Счастье, что власти нет дела до меня. Мы не соприкасаемся. Но никуда не спрячешься, конечно, от многих очень нехороших вещей, которые подступают с разных сторон ежедневно. Но никто и не обещал, что на Земле рождаться будет легко.
— Процитирую вашу книгу «Смерть и приключения Ефросиньи Прекрасной»: «Не стесняйся быть самой собой, — прочмокала старушенция, — только так живут настоящие сумасшедшие. Если стесняешься — значит, ты не одна из нас». Удаётся ли вам оставаться самой собой, а, значит, «настоящей сумасшедшей» в наших жизненных реалиях?
— Отвечу своим одностишием, которое лидирует в СМИ по цитируемости: «Я не сдурела, я вообще такая!» Персонажи этой книжки так или иначе списаны с меня или с моих знакомых. Во всяком случае, мои черты там есть во всех героях: положительных, отрицательных и смешных. И эта безумная старушенция, которая ходит в чулках-сеточках, красной шляпке с цветами и красится губной помадой, — тоже немножко я. Когда я встречаю таких старушек в метро, то думаю, как бы мне самой ненароком не стать такой. Потому что иногда очень хочется.
— Кстати, как вы думаете, может ли когда-нибудь иссякнуть источник ваших одностиший? Возможно ли издание второго тома?
— Первые одностишия я написала году эдак в 1991. А о книжке задумалась, когда их число перевалило за тысячу. Ещё за несколько лет, пока искали издателя — верстали — выпускали, их прибавилось штук двести. Книжка вышла в 2008. Простая арифметика показывает, что мне понадобилось 16 лет на всё про всё. Одностишия ведь не так быстро прирастают — это такие жемчужины, которые мелькают в речи или приходят в голову между делом. Сейчас уже собралось некоторое количество новых одностиший, но специально я их не сочиняю, это и невозможно. Так что ждите книгу только лет через 16! Шутка. Вообще, этот жанр вызывает огромный резонанс в людях, и большое количество подражаний. Я сама была инфицирована одностишиями Вишневского. Люди, прочитав одностишия, начинают сами их писать, и среди новых авторов тоже встречаются очень талантливые. Но у каждого их бывает не настолько много, чтобы хватило на книгу. Бывают вообще люди с одним одностишием. Но хорошим, которое сделало бы честь известному автору! Здорово было бы, чтобы кто-то озадачился сборниками одностиший, выпускал бы их регулярно. Сами понимаете, организационно это непросто: всех авторов найти и с каждым подписать договор, всё проверить на плагиат, отобрать только лучшее. Заняться этим, похоже, сейчас некому, так как из-за Интернета книжный бизнес сейчас выживает с трудом.
— Каковы ваши взаимоотношения с коллегами по Парнасу? Есть ли среди ушедших или живущих поэтов и музыкантов те, кто оказал влияние на ваше творчество?
— Меня часто спрашивают, кого я люблю, кого больше всего слушаю. Мне трудно отвечать, я не так много слушаю. Кроме того, объекты моего внимания со временем меняются. Так что, назвав кого-то, я могу соврать.
— Но иногда вы даже пели вместе, например, с Умкой.
— Я действительно помогала ей в прошлые годы, и когда у неё не было музыкантов даже попросила играть с ней свою группу «Ковчег». Это дало хорошие плоды, и я очень рада. Её раннее творчество мне нравилось, но постепенно наши дорожки разошлись. Но я с интересом слежу за тем, что делают другие. Например, за Лёней Фёдоровым. Близок мне театр «DEREVO» Антона Адасинского. Интересуюсь Вячеславом Полуниным и его клоунами. В моей голове живут многие. Но это не означает, что я думаю о них постоянно. Например, много ли я думаю о Томе Уэйтсе? Наверное, нет. Но это великий человек, который повлиял на моё восприятие.
— Вы замечательно, очень необычно спели знаменитую «Орландину» Алексея Хвостенко. Есть ли ещё какие-то авторы, песни которых вы поёте с удовольствием или могли бы спеть в будущем?
— С большим удовольствием я пою чужие песни, но редко, и больше для себя, чем со сцены. Когда-то давно, когда достаточно было устно спросить разрешения авторов, мы с группой сделали концерт чужих песен. Это был очень приятный опыт. Чужие песни — это как блюдо, приготовленное руками другого человека. Разнообразие, новая информация. Увы, сейчас это стало трудно — сложно договариваться, да и силёнок ограниченное количество. У меня своих песен много ещё не записано, так что приоритет всегда за ними.
Хотя я многое могла бы спеть. Из андеграунда нравятся Сергей «Силя» Селюнин, песни группы «Аукцыон», Майка Науменко, Евгения «Махно» Чичерина. Безумно нравится сюита Александра Градского «Сама жизнь» на стихи Поля Элюара. Очень трогает ряд советских, военных, революционных песен — от «Марша авиаторов» до «Звёздочка моя ясная», от «Враги сожгли родную хату» до «Этот мир придуман не нами». Очень люблю и уважаю композиторов Александру Пахмутову и Исаака Дунаевского. Нравятся редкие и сложные песни Давида Тухманова, которые никто не исполняет сейчас, уж они очень далеки от мэйнстрима. С удовольствием бы исполнила некоторые бардовские песни: «Переведи меня через Майдан» Никитиных, песни из «Иронии Судьбы» вроде «По улице моей который год…», многие произведения Булата Окуджавы. Ещё — были бы время, силы и разрешение правообладателей — сделала бы по целому альбому песен Гребенщикова, Умки, Вертинского, Янки Дягилевой.
Кстати, Борис Гребенщиков меня опередил в подобных идеях — он записал альбомы песен Вертинского, Окуджавы и альбом «Чубчик» — прекрасные песни из советского наследия. Егор Летов и Янка тоже пели некоторые советские песни.
Интересно, что перечисленные вещи — из прошлого. Очень давно я не слышала чего-то нового русскоязычного, что бы так же глубоко понравилось. Но может из-за того, что ныряла глубоко в русский фольклор и отстала от остального.
— Поэт — это одинокий волк на этой Земле?
— Все люди разные. И поэты тоже. Есть общительные, есть одиночки. Я — интроверт. Мой телефон не бродит по десяткам рук. Я строю свои миры: у меня есть несколько близких людей, с которыми я очень интенсивно общаюсь. И не люблю поверхностные связи. Не хожу с гитарой по компаниям. Если даже попаду в какое-то незнакомое общество, то, скорее всего, буду сидеть тихо в углу, не бросаясь в глаза.
— Ощущаете ли вы себя москвичкой или в вас до сих пор сохранились провинциальные черты?
— Не знаю, что вы имеете в виду под провинциальностью. Мне кажется, что во мне её никогда не было.
— Один знаменитый актёр сказал, что в провинции жить проще, чем в столице: там лгун, лицемер виден сразу, а в Москве он может выглядеть искренним, спрятавшись за какую-то внешнюю мишуру.
— Понятие «провинциальность» у меня ассоциируется совершенно с другим набором человеческих качеств. А если хотите поговорить о честности и фальши, соответствии внутреннего внешнему, то могу сказать: пытаться показывать людям не то, чем ты являешься, очень тяжело, утомительно и ни к чему. Помните у Булгакова: «Правду говорить легко и приятно». Когда ты равен сам себе, твоё душевное состояние чистое, правильное и творческое. Вот я иду по «лёгкому и приятному» пути. Хотя на самом деле он вовсе не такой уж лёгкий и приятный. Потому что когда говоришь правду, ты сталкиваешься с огромным количеством острых углов. Иногда гораздо легче соврать. А оставаясь самим собой, ты сталкиваешься лоб в лоб с людьми.
— Часто ли появляются такие люди и такие ситуации?
— Бывает. Я мигом узнаю этих людей по безапелляционной интонации. Они обычно говорят таким тоном: «Да почему же ты до сих пор?!…» Или: «Ты должна и обязана…!» Или: «Тебе надо немедленно..!» — и дальше какие-нибудь дикие и невыполнимые советы вроде немедленно возникнуть на телевидении и радио, разогнать своих музыкантов и набрать других, сменить репертуар или выложить в сеть все записи без разбора.
— Значит, вы всё же активно общаетесь, несмотря на свою интровертность?
— Ну, во-первых, я получаю достаточно обширную почту по Интернету. Кстати, интроверты часто общаются с людьми именно так. У меня есть живой журнал, туда пишут много комментов. Это общение почти анонимное, и люди могут позволить себе всякое. В основном хорошее, конечно, но всегда находятся силы, которые проверяют тебя «на вшивость» и на излом. Это закаляет.
— Сталкиваетесь ли вы с завистью людей?
— Скорее, прохожу по касательной. Зрители относятся всегда тепло и искренне, но, возможно, тайная зависть гложет некоторых коллег по цеху. Это чувствуется по неадекватным высказываниям, неприязни на пустом месте, да и вообще шила в мешке не утаишь. Мне, конечно, это неполезно и не особенно приятно, но по-настоящему зависть вредит лишь тем, кто завидует. Кстати, сама я не ревнива и не завистлива, в этом мне очень повезло.
— Являются ли для вас проблемой яростные поклонники, «фэны»?
— Нет, мои зрители в основном культурные и приятные люди. Да, изредка бывают по-детски навязчивы в желании вытащить из меня автограф или вытребовать на концерте свою любимую песню. А она, скажем, у меня в планах не стоит и к ситуации никак не подходит. Я пытаюсь такие вещи амортизировать. Вся эта навязчивость — это просто желание быть ближе, просто ему форма не найдена. После концерта, когда «рвут на сотню маленьких медвежат», я предлагаю им поговорить, задать свои вопросы. Мне это больше нравится, чем дурацкие автографы. Кстати, когда тренинги в разных городах провожу — это тоже способ пообщаться поглубже, обсудить и на практике зацепить вещи, которые действительно интересны. А не просто «ой, живая Арефьева!».
— Ваши концерты часто превращаются в удивительные театральные действа. Стало быть, вам близок и этот вид искусства?
— Слово «театр» рождает во мне массу противоречивых ассоциаций. Драматический театр я не перевариваю, хотя неоднократно предпринимала попытки изменить своё мнение. Но есть некоторые другие разновидности театра, не столь общепринятые, которые мне гораздо ближе. Это, в частности, визуальный, физический театр, клоунада. Таким, например, является театр «DEREVO», который я уже упоминала. Мне однажды удивительно повезло: они привезли на фестиваль «Золотая маска» пять разных спектаклей и сыграли их за пять дней. Это почти невероятно — в спектаклях сложные декорации, свет, и очень разные состояния у самих актёров. Для меня это был судьбоносный момент. Образный язык настолько в меня попал, настолько совпал с тем, о чём я мечтала, что искала, что я буквально испытала момент истины: вот оно! Помните, принцесса из «Обыкновенного чуда» читала только о медведях? Так и я стала изучать всё о визуальном театре, о современном танце, буто, комедии дель арте, клоунаде. Занималась на мастер-классах, смотрела видео, практиковала находки на своём тренинге, многое изобретала сама. И постепенно стала вводить в свои концерты элементы того, чему научилась. Кстати, реакция зрителей на это очень противоречива: от восторга до неприятия.
На волне бешеного интереса к визуальному театру мы собрали маленькую труппу и сделали спектакль «Kalimba». Ему было суждено быть сыгранным всего девять раз, но мы сняли и выпустили видео. Так родилась команда с тем же названием — «Kalimba».
— Кто составляет эту команду?
— Костяк — три человека: я, Лена Калагина и Андрей Сазонов, танцоры и перформеры. Их вы можете увидеть в наших клипах «Оборотень», «Человек отживёт», «А и Б», «Театр». Они часто выходят на сцену с номерами во время песен на концертах. И с нами ещё ряд людей, которые выросли из тренинга «Человеческая комедия». Ему больше шести лет, мы занимаемся движением, перфомансом, ритмом, импровизацией.
— Вернёмся к пению. Вы изумительно поёте народные песни. Но нечасто. Почему?
— Зрители, приходя на мои концерты, хотят слушать мои песни. И при всей своей огромной любви к изобретению чего-то нового, мне нужно считаться с этим, в общем-то, правильным желанием. Какие-то дополнительные вещи я могу лишь вкрапливать в концерты. Когда народная песня в концерте одна, зрители обязательно её замечают и очень положительно реагируют. Но сделать целый концерт только из народных песен — очень непросто. Те песни, что мне нравятся — практически все грустные, если не сказать, заунывные. А законы концертного жанра требуют, чтобы были завязка, нарастание, кульминация, катарсис и т.д.
Кстати, ряд полностью народных проектов мы всё же сделали — концерт-спектакль «Песни о смерти», Рождественскую программу духовных стихов, колядок, авсенек. Ещё когда-то делали концерт «Белые цыгане» — только из народных цыганских песен, «Шансон-Ковчег» на две трети народный. Такие вещи мы показываем редко. Но их и нужно редко показывать, чтобы собралась специальная публика, которой интересно именно это.
— В афишах вы обычно называете свои концерты либо «электрическими», либо «акустическими» или даже «анатомией». Что это значит?
— Эти названия описывают способ исполнения, жанр. У нас одновременно существует несколько вариантов Ковчега: электрический, акустический и дуэт-трио. Но это не разные составы, а одни и те же люди. Концерты различаются набором инструментов и количеством участников. И, разумеется, песнями. Я больше люблю акустические концерты, хотя их мы играем реже, чем электрические. Они сложнее. В акустике у нас сейчас много нового наросло и наболело, есть что сказать.
— Вы и «Ковчег» — абсолютные «единодушники»? Расскажите, пожалуйста, о ваших музыкантах.
— Дольше всех мы с Петром Акимовым, с 1990 года. Он виолончелист у нас в акустике и клавишник в электричестве. Мой любимый музыкант, мы с ним очень давно играем и общий пуд соли уже съели. Он ещё во множестве проектов участвует, долго даже перечислять. Играет в группе своей жены, певицы и автора песен Юлии Теуниковой, играет с Силей, Сергеем Калугиным, отметился в Аквариуме, Аукцыоне и Наутилусе. Помогает своей виолончелью многим малоизвестным талантливым авторам — и они постепенно становятся известными. Я уже говорила, что я неревнива, но всё же радует, что Ковчег для Петра — основная, главная группа.
Сергей Суворов играет на бас-гитаре, и он же наш звукорежиссёр на записи и концертах. Он хорошо знает мой голос и может быстро сделать хороший звук. Серёга Индюков — очень хороший парень, помешан на своей гитаре, но не из тех, кто всех лезет заслонять своими соло. Идеально держит фактуру, солирует только по делу. Эти музыканты — наш костяк. Ещё у нас молодой барабанщик Андрей Чарупа, неорганизованный, безголовый, но играет отлично. Осталось только его как-то дисциплинировать. Привлекаем к проектам двух разных перкуссионистов. Один из них — Миша Смирнов, сын гитариста Ивана Смирнова, он владеет ещё рядом инструментов, по образованию пианист. У него есть своя группа, кроме того, с Иваном он много выступает. Другой — Тимур Ибатуллин, сын известного клоуна-мима Ирека Ибатуллина, — мультиинструменталист, играет кроме перкуссии на ксилофоне, гитаре, флейте. Кстати, его жена — хорошая певица, Наташа Жеренкова. И её, и Юлю Теуникову я приглашаю когда хочу спеть дуэтом с женским голосом. В общем, с жёнами музыкантов тоже у нас общие дела есть. Баянист Айдар Гайнуллин — победитель множества конкурсов, по некоторым данным — лучший баянист мира. С ним играть — огромное удовольствие. Живёт в Германии, полмира объехал, гастролируя с Мстиславом Ростроповичем, выступал перед президентами и королями. Получил премию «Ника» за лучшую музыку — к фильму Вырыпаева «Эйфория». Он у нас играет только в Шансон-Ковчеге. Звук баяна в руках прекрасного музыканта — главная фишка этого проекта. Я даже думаю, не стоило ли назвать его «Баян-Ковчег».
— В финале опять вспомню вашу книгу «Смерть и приключения Ефросиньи Прекрасной». Вы где-то сказали, что некоторые её мысли были записаны перед сном, на диктофон, «в те моменты, когда удаётся отпустить всю суету дня прошедшего и сконцентрироваться на том вечном, что он тебе принёс». В связи с этим два вопроса: а) удается ли вам «отпустить суету» и б) часто ли день приносит вам что-то вечное?
— Вечное вкраплено в ежедневное. И суету можно отпускать между делом. Казалось бы — весь день напряжённо что-то делаешь, перемещаешься по городу, что-то решаешь, готовишь, репетируешь. Но если ты не «во сне», успеваешь ещё и замечать своё состояние, погоду, маленькую птичку на бордюре, собственную походку, если задумываешься о лицах и мыслях окружающих людей, записываешь стихотворные строчки — то вечное совсем рядом.
Беседу вёл Павел Подкладов