Интервью для журнала «Музоон», март 2000 г.
…Здесь надо понимать разницу между самопальщиной и высочайшим профессионализмом. Место, где поставить этот единственный микрофон, вычисляют очень крутые спецы по акустике, по формированию звука…
Недавно вышел новый альбом Ольги Арефьевой и её собратьев по Ковчегу «Регги левой ноги». Он стал удачным продолжением до сих пор популярной рэгги-программы «Батакакумба» пятилетней давности. Благодаря рэгги имя Арефьевой стало широко известно. За последний год Арефьева выпустила три отличных пластинки: двойной концертник «Сторона От» и концерт 1997 года в ЦДХ, вышедший в серии «Зоопарк русского рока» под названием «Девочка-скерцо», но они не так концептуальны как студийные и являются лишь фиксацией того состояния, которые были у Ковчега на момент записи. Эти диски разные, но объединяет их одно: даже в самом свежем из них есть песни, написанные много лет назад. Арефьевой паталогически не везло с записью. История с альбомом «Батакакумба» раз и навсегда отбила охоту у неё иметь дела с мажорными фирмами типа «Райс-ЛИСС». Готовые программы копились, исполнялись и фиксировались лишь в памяти самих исполнителей. Восторженным почитателям Арефьевой оставалось лишь посещать её немногочисленные, но всегда запоминающиеся концерты.
Прорыв Ковчега в издании продукции связан с единомышленником Ольги, который помог ей вытащить на свет уже накопленный багаж. Энтузиаст российской рок-музыки Олег Коврига, не замечаемый московской «богемной» тусовкой, до сих пор умудряется издавать андеграунд-исполнителей вроде Умки или Свина, порой просто спасает погибающие записи и погибающих музыкантов. С лёгкой руки Ковриги Ковчег после «Батакакумбы» выпустил уже 5 компакт-дисков.
Арефьева уникальна: сильный красивый голос, мелодичные, запоминающиеся песни, тексты, не оставляющие сомнений в том, что их автор любит и понимает настоящую поэзию. Её рэгги — образец наиболее уравновешенного соответствия формы и содержания. На фоне вялых опытов других сочинителей то, что делает Арефьева. всегда стильно, красиво и профессионально. Ну, а то, как она сочетает рэгги с русскими напевами (в той же «Магии чисел») — вообще из области высшего пилотажа. К сожалению, талант Арефьевой до сих пор не оценён. Чтобы исправить это, мы бы посоветовали, к примеру, «Нашему Радио» сравнить их «звезду» Земфиру с Арефьевой: по всем составляющим — уровню, творчеству и энергии — Ольга не уступит. Те же народные корни, тот же уральский лад. У Арефьевой несколько сот песен, многие из которых ещё ждут своего часа. И несколько проектов, которые будут интересны поклонникам. О музыке одиночного плавания, о тех, кто помогает ей натягивать паруса, Ольга рассказывает севшему в Ковчег Константину Елгешину.
Арефьева. Подробности
— Я побывал на последнем концерте и прослушал последний альбомчик. Мне показалось, некоторые вещи — тот же «Ангел смерти» — больше подходят для «Батакакумбы», а не для нынешнего «Регги левой ноги».
— А ты наблюдательный… Это было записано 4 года назад буквально после «Батакакумбы». Фактически это продолжение. Песни одного периода, с одним составом, на той же студии, с похожим состоянием духа. Но «Батакакумбу» удалось закончить, а со вторым альбомом работа остановилась. Группа сыграла в студни живьём, а я спела. Обычно из такой предварительной записи остаётся голос и барабаны, всё остальное переписывается. Это было сделано только недавно.
— И всё же на «Регги левой ноги» есть песни, явно отсылающие к «Батакакумбе».
— Ты взял для примера «Ангела смерти» — а она самая прозрачная по аранжировке, очень характерная для «Батакакумбы». Там ничего лишнего: голос, бас, барабаны и ритм-гитара. И наша фишка — те самые «батакакумбы», подпевки Севы (Всеволод Королюк) и Миши (Михаил Трофименко). Там много пространства, воздуха — я это люблю. А в «Регги левой ногти» добавлено звуков — гитары, клавиши. У нас нет клавишника, но все понемногу играют на разных инструментах.
— На «Батакакумбе» на гитаре Сталкер играл?
— Он недолго был, и не стал членом команды. На «Батакакумбе» он в одной песне играл соло на безладовом басу.
— Получается, у тебя только Миша постоянный гитарист.
— С гитаристами в Ковчеге беда. (смеётся) Постоянный состав у нас давно, но гитаристы никогда долго не держались и частенько устраивали нам весёлую жизнь. Мы брали кого-то, обучали, делали программу — и работа проделывалась впустую. А Миша был с самого основания Регги-Ковчега. Он появился как басист, но освоил ещё гитару, мандолину, флейту, клавишные, любит национальные струнные инструменты. Когда мы совсем устали от смены гитаристов, всем пришла в голову идея, может, бредовая, а, может, гениальная. Было решено поменяться инструментами: перкуссионист Борис Марков стал барабанщиком. Барабанщик Сева стал басистом: он талантливый музыкант и может очень многое. Началась байда с покупкой баса, с очень долгим периодом осваивания инструмента, программы — понадобилось много времени и сил. А Миша стал гитаристом. В результате удалось сжать состав до минимума.
Плюс к этому мы стали делать параллельную акустическую программу, с Мишей на мандолине — года два группу лихорадило. Только сейчас мы более-менее спокойно вздохнули — уже разобрана основная масса песен. Мы продолжали выступать и осваивание происходили параллельно. Зритель у нас одновременно и строгий, и склонен прощать. Не всё получалось, но мы старались промахи искупать чем-то другим — новизной, драйвом.
— У вас сейчас, по-моему, четыре полноценных программы…
— Да. Но это не так просто. Каждый новый человек или каждая новая ситуация распространяется на все программы разом: ведь одновременно исполняется много песен. Пока человек сыграет все песни… Знаешь, как в церковном хоре? Новичок год пропоёт, и тогда можно сказать, что он знает все партии — там много праздников, разные службы. Пока через всё не пройдёшь, ты не подготовлен. У нас очень разные программы. Мы стараемся не повторяться, оставляем большие промежутки времени. И к каждому концерту надо готовиться снова.
— Давай перечислим ваши программы. Так, чистая акустика…
— Это акустика с группой, где Миша играет на мандолине. И вторая, дуэт с Милой Кикиной. Иногда мы с Милой просто пели под гитару. Затем подключили Ковчег. Сейчас Мила знает голоса, но теперь осваивает скрипичные партии. Это медленно идёт, но это сделать необходимо. В феврале еду в Питер делать дуэт с Петей Акимовым. Есть ещё электричество и рэгги.
— Ты всё-таки их делишь? Я что-то не вижу разницы.
— Вообще-то я их подмешиваю на концертах, но в голове они у меня врозь. И ещё программа чужих песен; Умки, Янки, Сили, Олди, Лёни Фёдорова, Мити Кантора, Насти, Инны Желанной, Лены Фроловой. Иногда пою народные песни — их можно набрать почти на концерт.
— Я бы сказал, что «Божия коровка» для Ковчега — чистой воды эксперимент.
— Единственный эксперимент там — в звуке. В хитром, чисто студийном cayнде. Но сценическое исполнение уже не так авангардно. К саунду я имела мало отношения, он делался на стадии сведения. Мне хотелось, чтобы диск был необычным по звучанию. Задуманное вначале часто не похоже на итог. Работает весь коллектив, и у тех, кто его составляет, тоже есть мнения. Большую роль играет техника, студийное оборудование. Но получилось то, что получилось. На «Коровке» не самую лучшую роль сыграло сведение па компьютере. Он, как выяснилось, обладает способностью убивать драйв. Теперь я компьютерам не доверяю и постараюсь с ними не работать. Надо отметить мировую тенденцию возврата от цифровой записи к аналоговой, от многоканальной — к живой. Вновь ценятся ламповые усилители и тому подобное. А самые крутые, стоящие записи, как ни странно, делаются вообще дедовским способом: в студни садится коллектив и играет живьём в воздух — и всё это пишется на один микрофон! Здесь надо понимать разницу между самопальщиной и высочайшим профессионализмом. Место, где поставить этот единственный микрофон, вычисляют очень крутые спецы по акустике, по формированию звука… Ту же виолончель надо писать двумя микрофонами: ведь звук имеет волновую природу, волна имеет свою цикличность. Специалист должен вычислять и знать, где поставить ближний микрофон, который возьмёт атаку смычка по струне, и второй, дальний, что возьмёт звук самой виолончели. Что тут говорить об оркестре — это работа просто космической сложности. На цифру можно писать попсу, но не музыку.
— Давай вернёмся к программам. У тебя есть ещё что-то?
— С гитаристом Сергеем Калугиным мы сделали программу английского ренессанса XVI-XVII веков. Есть эстрадная программа с концертмейстером Татьяной Смольской — из-за моей ностальгии. Эти два десятка песен я пела давно, учась в свердловском музыкальном училище. Это особый период, очень важный, я тогда ещё не писала своего. Я пела там сложные и интересные произведения: «Не отрекаются любя» из раннего репертуара Пугачёвой, «Смятение» на стихи Ахматовой — кто-то, наверное, помнит пластинку Давида Тухманова «По волне моей памяти». Это до сих пор шедевры в своём жанре.
— Насколько это готово?
— Сделанная программа была пару раз показана, но на этом пока всё остановилось. Работа с Ковчегом забирает много времени. Желание продолжать эту линию осталось, но пока нет возможности. Хотелось бы что-нибудь и из классики спеть… Ради удовольствия, для души. Зрители восприняли эстрадную программу по-разному. Кто горячо приветствовал, а кто был шокирован: как это, Арефьева, их фетиш, вещь на полочке, которую они представляют себе одним образом, вдруг позволила себе быть чем-то другим.
— Однако те же зрители нормально воспринимают, когда ты поёшь «Summertime»…
— Эту вещь я пою в двух абсолютно разных интерпретациях: в роковой и в той, как её написал Гершвин — строго по нотам, без всяких импровизаций, классическим оперным голосом. Там сопрано, высокая тесситура, поётся небесно, чисто, печально… Классическая инкарнация этой гениальной вещи мне сейчас более интересна. Вариантом, исполненным Джанис Джоплин и вообще в рок-традиции, я не то чтобы насытилась, нет, я его тоже люблю и исполняю. Но классический вариант даёт мне какой-то толчок, новизну.
— Расскажи о музыкантах Ковчега. Я долго наблюдал, как они притирались друг к другу, и теперь вижу, что гигантская работа не прошла даром: любо-дорого смотреть, как слажены вы на концертах.
— Миша Трофименко — мой любимый музыкант. Мне вообще нравится, как он играет — всё равно на чём. Я намучилась с гитаристами. У всех поголовно одна болезнь: они солируют, хотят, чтобы их обрамляли. А задача инструментов в ансамбле — поддерживать голос. Один из гитаристов говорил: «На фига мы играем эти песенки? Надо играть мощную инструментальную музыку». Но коллектив собран именно под песенки, а мощную гитарную музыку можно играть где-то в другом месте. Собери группу, раскрути её… У него поехала крыша от успеха: ему казалось, что достаточно взять, начать и будут полные залы. А людям, оказывается, песенки нужны больше, чем мощная инструментальная музыка. Гитаристы вообще больны своей игрой, так называемыми запилами. Они часто не умеют работать с соседями по сцене — на каждом музыканте в составе висит определённая функция. Надо уметь сообща создавать ткань. Причём чем проще музыка, тем лучше это звучит. Но найти такую простоту удается гениям. Конечно, не умца-умца в три аккорда, этим никого не удивишь. Миша часто ставит в пример группу ПОЛИС (английская новая волна, лидер Стинг — Прим.ред.): люди втроём играли так навороченно, они делали такую фактуру, что в своём жанре стали классиками. Теперь многие используют то, что когда-то придумали ПОЛИС. Чем меньше состав, тем роль каждого заметнее. Миша умеет играть лаконично, уместно, умеет играть с партнёрами, реагировать на то, что они делают — такое редким гитаристам удаётся. А так как Миша пришёл из басистов (плюс его увлечение мандолиной), у него полное представление о группе
— Известно, что костяк любого коллектива — это барабанщик с басистом.
— (смеётся) Гитаристы тоже нужны.
— А ты на что?
— Я не способна к этому. Когда я пою, я начинаю шкрябать по струнам почти механически, у меня вся энергия уходит в голос. Одновременно петь и играть я так и не научилась. Тут у человека должен быть талант к двум вещам сразу: к пению и игре.
— Что есть у того же Фила Коллинза.
— Да. В пении столько всего! Это внимание к тысяче вещей. И чтобы ещё при этом играть, надо две головы иметь. В нашей стране этого достиг Мулявин из группы Песняры. Он один из редчайших, кто мог играть (да ещё как!) и одновременно петь сложнейшие партии в многоголосье. Песняры — уникальный ансамбль, они сделали беспрецедентные вещи для нашей страны. Они пример того, как надо играть навороченную музыку и петь в многоголосии, да так, чтобы это всё легко, весело и свободно слушалось. Можно наворотить симфоний, но сделай это так, чтобы зрители не заснули!
— Что касается Севы, то ты лет пять назад рассказывала о нём. Не переменилось ли твоё мнение?
— Мы познакомились в 94-м году. Тогда он был барабанщиком КРУИЗА, и то, что он пришёл в неизвестный Ковчег, было с его стороны поступком. Сначала разница в возрасте чувствовалась, но, чем дальше мы вместе, тем менее это заметно. «Раньше вокруг были одни старики, а теперь — одна молодёжь», (смеётся). Сева — человек уникальной и разносторонней одаренности. Мне он больше всего нравился как барабанщик. Он очень клёвый, драйвовый, темпераментный барабанщик, здорово держит ритм, адреналина даёт на весь коллектив. Последние два года я привыкаю к нему как к басисту, но у меня всё время соскальзывает с языка: «Вот Сева, наш барабанщик». Он телец, упрямый, всегда старается настоять на своём.
— Но последнее слово ведь всё равно за тобой?
— Слово за мной, но дело всё-таки за людьми, которые его делают. За то, как поёт Сева, ему всё на свете можно простить. Когда я его слышу, у меня просто коленки подгибаются. Но он не стремится остановить мгновение, после его многочисленных опытов практически не осталось нормальных записей. Где-то что-то сымпровизировали: здесь развлекались, тут гениальный кусок, но в целом это не запись. Я давно мечтаю, чтобы он записал что-то своё. Но для этого надо проделать определённую рутинную работу. Он может на ходу импровизировать, спеть мелодию. Так, как он это делает, никто не сможет — Сева всерьёз занимался индийской музыкой. У него необычное мышление, такие ходы, которые мне в голову никогда бы не пришли. Но, чтобы это записать, надо спеть хотя бы несколько раз. Запомнить, написать слова, сделать аранжировку. А Сева поёт каждый раз по-разному. Он в Ковчеге вокальный импровизатор: в ходе концерта есть несколько мест, где он поёт. Этот момент всегда очень яркий, но Сева никогда его не повторяет. Я порой воюю с ним: «Сева, ты же здесь поёшь!» А он в ответ: «Если я раньше там пел, то что, я всегда теперь должен это делать? Теперь ты постоянно ко мне будешь приставать?» Я на репетиции всегда запоминаю — вот тут был удачный момент… Я всегда стараюсь зафиксировать что-то дельное. И когда я говорю Севе, что «ты тут играл так, давай вспомни, повтори», он отвечает: «Не фига, а теперь я хочу сыграть вот так». У него жизнь — импровизация.
— Ты склонна считать, что импровизация идёт во вред профессионализму? А если его сделано на высоком уровне?
— Я не против хорошо сделанной импровизации, когда она к месту. А когда на репетиции наработки не фиксируются, то всё ускользает сквозь пальцы. Сева спел и всё. Боженька его услышал, плюс ещё мы трое — и конец. Но, чтобы его услышали люди, надо работать. Существует понятие дисциплины творчества. Сева умеет работать и делает на совесть — ведь он телец: скажем, он — высококвалифицированный звукоинженер в студии, там он сосредотачивается. Но уж если дело коснётся творчества, тут ему никто не указ.
— С чем связан большой (семь лет) перерыв в работе с Милой?
— Только с ней. Мы же в 90-м году совсем немножко с ней поиграли. И Мила стала от меня отходить. Её можно понять — Ковчег тогда ещё только-только нарождался: ни концертов, ни денег, ни базы. Перед Милой стоял выбор: быть ей певицей и скрипачкой или актрисой. Она решила стать актрисой. Поступила в ГИТИС, закончила его, притом у неё украли скрипку. Жаль, конечно, что ей не удалось в полной мере реализоваться как актрисе, хотя она очень фактурна, красива и колоритна. Но она решила, что актёрская стезя — всё-таки не для неё. Там надо годами ждать хорошую роль, постоянно напоминать о себе, уметь подчиняться деспотизму режиссёра — это только в Ковчеге такая вольница. Актёрская судьба крайне тяжела, музыкантам, по-моему, легче живётся. Хотя и ни туда, ни сюда без таланта лучше не соваться. У Кикиной два таланта: музыкальный и актёрский. Я все эти годы дергала её, пыталась куда-то вписать, пригласить — и только теперь это стало во что-то выливаться. У нас с ней интересный контакт, сочетание тембров голосов. Чтобы добиться того, чтобы два голоса звучали как один, нужно впевать, запоминать мельчайшие нюансы. Мила умеет это делать. Работать надёжно, крепко и на сцене никогда не подводить. Я все эти годы искала, кем бы Милу заменить, но никто к ней не приблизился.
— Возвращаясь к твоей новой рэгги-программе: мне кажется, по сравнению с «Батакакумбой» — где у тебя на сцене было два ударника, Ксюша на подпевках, лишний гитарист — нынешняя кажется пустоватой, там явно чего-то не хватает. Может быть, Кики?
— Мы пробовали её вводить в эту программу, но там вещи, в которых негде подпевать. Да и Кике рэгги не очень нравится. Пока ребята отдуваются, подпевают. Но сколько понадобилось уговоров, чтобы они запели! Они хотят делать только что-то одно, для них пение — дополнительная нагрузка; надо раздваивать мозги. А для меня такая нагрузка — гитара. (смеётся). Я их понимаю: во время пения исполнитель общается с залом в большей степени, он становится шоуменом. Не у каждого это получается. Пример настоящего шоумена — Петя Акимов: вот кто умеет общаться с залом!
— А чем Петя в Питере занимается?
— Он играет в камерном оркестре на виолончели и учится в консерватории. Петя довольно поздно пришел к этому, он много лет провёл в рок-тусовке и играл со многими питерскими рок-музыкантами. Как он сам рассказывал, он чуть ли не у пивных ларьков играл, вытирая руки от рыбы. Правда, как он недавно мне признался, только Акустик-Ковчег стал для него некой отправной точкой. В нём он впервые себя почувствовал не винтиком, а творцом, смог ощутить крылья за спиной.
— Что мне больше всего нравятся в вашем сотрудничестве с Акимовым, так это то, что он нив коей мере не похож на Гаккеля. Куда ни глянешь, большинство скрипачей или виолончелистов из рок-групп напоминают о раннем Аквариуме.
— Петя — личность, притом одарённая. В консерватории ему пришлось переставлять руки, переучиваться почти с нуля. Но он — настоящий музыкант, и у него получилось. У него все чувства музыкантские. У Пети настолько глубокое проникновение в музыку, что он наполовину не на земле. Очень важно, с кем ты играешь. Если играешь с неритмичным, неэнергетичным партнером, то будешь ощущать себя как в кандалах. Так можно и музыку убить. Или так: человек тебе подыгрывает — а ты его не замечаешь, всё равно, есть он или нет. Петя делает музыку сразу на уровень выше, он такой даёт толчок, что самая обычная вещь с его поддержкой приобретает черты необыкновенной.
— Вы репетируете, или всё это импровизация?
— Петя как раз много помнит. Если он работает и придумывает интересные решения на ходу, то всё запоминает. Я это очень ценю: сделали что-то на репетиции, и это осталось. А не так как Сева, который каждый раз ищет, где там на грифе струны. Но Севка очень талантливый. А Петя с не меньшим уровнем таланта ещё умеет запоминать. И вообще работать. Тусовка его не испортила, только улучшила.
— Остался Боря.
— Боря — красавец. Он очень скромный, очень тонкий — рыба, в общем. Барабанщик должен быть более огненным, но тут уж ничего не попишешь. Вот Сева жёстче, ураганнее. Но Борина мягкость мне тоже нравится. И он умеет не конфликтовать, что очень важно в группе.
— Мне показалось, в новом альбоме сильно влияние Умки по текстам. Пять или шесть вещей — я даже удивился, что их так много.
— Но мы уже говорили о том времени, когда эти песни писались. Они были сделаны до моего знакомства с нею.
— Значит, просто его время было такое, что все говорили на похожем языке.
— Мы с Умкой — как небо и земля: по характерам, да и по языку, темпераменту. Все эти сравнения от того, что мы дружим, выступали вместе, пели песни друг друга. Ковчег помогал ей выступать, когда у неё не было группы. Миша и Боря периодически играют с Умкой. У меня в «Площади Ногина» цитаты из Умки, но ещё и из Майка, БГ, Кинчева, народные песни, частушки.
— Насколько мне известно, ты особенно и не слушала русский рок.
— У меня тогда не было магнитофона. А потом, конечно, услышала, впечатление на меня это произвело неизгладимое. Я не меломан, и в подробности сильно не закапываюсь. Но порой чтобы получить впечатление, познать явление в полноте, хватает мига, вспышки. Это как открывающаяся дверь. В восьмидесятые была революция: возникло целое поколение, которое воспиталось на новых песнях. Я тоже из него. Правда, некоторые «старые честные рокеры» напоминают мне партизан с гранатами, которые всё ещё сидят в землянке и не знают, что война закончилась. Я предпочитаю жить свободно.
Беседовал Константин Елгешин
«Батакакумба» 1995
Extraphone Ex 95012
Отличная электрическая рэгги-программа. Интересная вещь «Магия чисел» — органичное перетекание ямайского фольклора в русский. «Дорога в рай» и «Раста» — настоящие гимны рэгги. 45 мин.
«Сторона От» 1998
Отделение Выход B 094/B 095
Двойник почти из 30 вещей, 2 часа живого Ковчега и питерского виолончелиста Петра Акимова. Акустический концерт в основном из песен периода «Аку-Аку» (1989-92) в ЦДХ 6 февраля 1998 года. Фактически всё лучшее, исполняемое Ольгой к этому времени. Классные вещи, не вошедшие ни в один студийный диск («Бом колокол» и «Дом, которым заведует ЖЭК»). Гость концерта — Дмитрий Кантор. Диск 128 мин. 2 кассеты 68 и 61 мин.
«Девочка-скерцо» 1998
Отделение Выход B 065
Концерт в ЦДХ 11 мая 1997 года при участии флейтиста/саксофониста Александра Воронина. Старые и новые акустические песни Арефьевой, а также несколько чужих, в том числе «Орландина» А.Хвостенко. 77 мин. Кассета 90 мин.
«Божия коровка» 1999
Отделение Выход B 108
Электрический студийный альбом. Эксперимент чистой воды. Модное звучание, подчеркнутая ритм-секция, концептуальные песни типа «Кампари». Особенно удачны «В Верхнюю Сапду» и «Авось и Ери» 55 мин.
«Колокольчики» 1999
Отделение Выход B 024
Красивая акустика с великолепной виолончелью Петра Акимова. Запоминающийся ритм в темах «Лесорубы» и «Поезд за горизонт». Песня «Флейта» — проверка на профпригодность вокалисток: не каждый так споёт. Запись 1994 года, ранее выходила малым тиражом на кассетах. На диске новый порядок песен, добавлены «Папоротник», «Будем Были», «Аллилуия» и видеоклип «Она сделала шаг». 54 мин.
«Регги Левой Ноги» 2000
Отделение Выход B 114
Студийный электрический альбом в угоду фэнам, продолжение рэгги-программы 5-летней давности. Ничего нового, но слушать приятно, особенно выделю «Панихиду по апрелю» и «Маленькую вселенную». Запись декабрь’94 — декабрь’99. 63 мин.