Интервью для минской «Музыкальной газеты» №28, 2000 г.
…Женщины — существа более замороченные и, соответственно, отношения с ними всегда дико запутанные. Поэтому в группе у меня женщины пока не удерживаются.
Кто из нас в детстве не зачитывался диковинными историями уральского сказочника Павла Бажова! А ведь, по мнению некоторых эзотериков, именно там, в недрах Урала, находится таинственный кристалл творчества, благодаря которому эта земля рождает столько талантов. К таковым относится и незаурядная личность Ольги Арефьевой, успевшей стать фактически культовой фигурой для любителей небанальной музыки и оригинальной поэзии.
Её восхождение на музыкальный Олимп формально началось с фестиваля «Юрмала- 87», где Ольга стала лауреатом. Потом было участие в фестивале рок-акустики в Череповце, организация фестиваля «Свердловск-акустика», переезд в Москву и получение образования по классу эстрадного вокала в пресловутой Гнесинке. Став у руля группы Крвчег, Ольга совместно с коллегами-музыкантами выпустила шесть разноплановых альбомов. Однако основной массе своих слушателей она всё же больше известна по любительским записям концертников, которые до сих пор гуляют по рукам меломанов. В рамках прошедшего в Минске «Регги-фестиваля» группа Ковчег в составе Ольги Арефьевой, басиста Всеволода Королюка, гитариста Михаила Трофименко и барабанщика Бориса Маркова снискала своим выступлением овации и приобрела, надо полагать, новых поклонников. А незадолго до выхода на сцену мне удалось побеседовать с Ольгой.
Женщина… всегда она!
— Мне известно, что с вами совершился такой своеобразный переход «из физиков в лирики» и в своё время вы оставили физфак Уральского университета ради музыки…
— Да, это одна из красивых теорий, которую обычно все любят обсасывать. Хотя лично я не вижу в ней ничего такого, что могло бы послужить поводом для сказки… Просто меня родители отправили учиться на физика, а призвание у меня было совсем другое. Я подождала немножко и пошла по своему пути. (Как тут не вспомнить высказывание вокалиста Крематория о том, что иногда бывает очень полезно не слушать родителей, а сделать всё по-своему! — Прим. авт.).
— Что слушатель должен в первую очередь находить в вашем творчестве?
— Поскольку я максималист, то мне хочется, чтобы до слушателей доходило всё — от начала до конца. Тогда это будет мой настоящий слушатель, а не так, пописать вышел…
— Как бы вы могли охарактеризовать вашу публику?
— Это правильные люди. Не каждый человек, какой попало, может стать моим зрителем. Это даже выливается в какую-то определённую касту или секту людей, которые во всё врубаются. Тут много чего надо. Нужно понимать, что я хочу сказать, а чтобы понимать, надо говорить на одном уровне. Хотя, в принципе, я стараюсь делать всё для того, чтобы были уровни, доступные человеку, который вообще, что называется, только что родился… В частности, танцевальность многих моих вещей. Я не считаю унижением для интеллектуальной музыки тот факт, что под неё можно танцевать. По-моему, это, наоборот, клёво. И потому наверняка в число поклонников моей музыки могут прибыть люди, которые будут воспринимать её только как фон для танцев. Ну и флаг им в руки. Глядишь, со временем до них дойдёт и всё остальное, что я туда закладывала.
— Как собрались ваши музыканты?
— Они собрались сами. Никого из них я специально не искала, а если искала, то находила не тех. Каждый из этих людей имеет свою историю мгновенного принятия решения по поводу работы со мной. Они, видимо, просто в определённый момент ощутили некий толчок. И Миша Трофименко, увидевший меня в первый раз, сразу подошел и сказал: «Я хочу с тобой играть» и остался на много лет. И Сева Королюк, игравший ранее в «Круизе» и бывавший в самых разных тусовочных «мясорубках», работал со мной в студии и также принял аналогичное решение, хотя я тогда ещё была никем, а «Круиз» считался крутой группой.
— Как вам работается в мужском коллективе?
— Вот в мужском-то мне лучше всего и работается. Пока женщин нет, то всё спокойно и просто. Вообще, мужчины — существа очень простые, с ними легко иметь дело, поскольку можешь предугадать, чего от них ждать. Если уж от них и есть какие-либо неприятности, то эти неприятности простые. Например, напился или что-нибудь такое… Женщины — существа более замороченные и, соответственно, отношения с ними всегда дико запутанные. Поэтому в группе у меня женщины пока не удерживаются. Хотя я не феминофобка, скорее наоборот. Я очень люблю, уважаю и ценю женскую сущность.
— Есть такое распространенное западноевропейское убеждение о феномене «загадочной славянской души». Как, на ваш взгляд, это складывается по отношению к женщине?
— Кто его знает… Но то, что применительно к России такой феномен существует, это однозначно. По-моему, Россия — одна из немногих стран, где накоплен наиболее высокий духовный потенциал. Правда, мне нечем это доказать. Нет никакой статистики в руках, но есть сильное ощущение, что так оно и есть. Другие страны какие-то престарелые или вообще мёртвые в этом плане. Не считая, разумеется, развивающихся — в них я не была. Там, говорят, ещё круче, чем в России. Но пока там решаются насущные проблемы хлеба и крови, в России уже есть база и возможности для философского осмысления всего сущего, которое, разумеется, не может протекать гладко, лежа на диване. Всегда это происходит со слезами, в войне, в борьбе, особенно с самим собой. А насчёт женщины я уже говорила, что это существо более сложное, чем мужчина. Вместе с тем, данный факт не делает женщину ни хуже, ни лучше мужчины. Просто в ней всё проявляется острее, запутаннее и более всеобъемлюще.
— Почему в вашем музыкальном творчестве в основном преобладает акустика? Она наиболее близка вам по состоянию души?
— Другие люди спрашивают, почему преобладает регги, третьи — почему электричество преобладает… На самом деле ничего из вышеупомянутого не преобладает, всё находится в достаточно равных пропорциях. Я имею в виду не количественно, а по месту в моём сердце. Для меня каждая песня — как живой организм.
— Издревле считалось, что музыка предстает как зеркало души создавшего её человека. Можно ли утверждать, что при восприятии вашей музыки слушатели тем самым проникают в вашу душу?
— Это не совсем так, поскольку музыка может стать их собственным зеркалом, и они скорее увидят в нём себя, нежели меня. Хотя если копнуть глубже и принять во внимание то, что в мире всё едино, тогда, безусловно, существует определённый уровень, на котором можно достичь абсолютного взаимопонимания. Это, наверное, такой недостижимый идеал, реализующийся в редкие счастливые моменты, считанные секунды. Во всё остальное время — насколько слушатель умён, настолько глубоко он сможет прочувствовать музыку, насколько он добр, настолько и музыка для него будет добра. Это давно известно: твой страх перед миром равен твоей агрессии к миру, а твоя любовь к миру обязательно получает ответ в той или иной форме. Мы сами творим мир, в котором мы живём. А тот мир, который делаю себе я, лишь опосредованно отражается на музыке и ещё более опосредованно — на слушателях. С другой стороны, музыка самоценна, она, разумеется, нечто большее, чем я. В общем-то, это скорее канал для того, чтобы выйти куда-то в своих поисках. И ещё неизвестно, кто от этого добьется большего просветления — я или мои слушатели…
— Идея извечной борьбы добра из зла, посредством чего она, по-вашему, преломляется в музыкальном творчестве? Это какие-то определённые интервалы, гармонии или же текстово-смысловая основа?..
— Музыка по определению — это гармония, гармоничное сочетание звуков. Хотя есть люди, увлекающиеся отвратительными звуками и дисгармоничными сочетаниями, сумбуром вместо музыки. Не стану кидать в них камни, хотя что они хотят тем самым сказать, не совсем ещё понимаю. Тут тоже, бывает, доходит до абсурда. Я знаю, что католическая церковь в средние века запрещала тритон. Это резкий и неприятный интервал, который, однако, при всём при том очень пряный. Музыка любит тритоны и достаточно часто их использует. Но в целом это, конечно, очень серьёзный вопрос, требующий глубокой музыкальной и философской подготовки, поэтому сейчас, в суете, я, наверное, не возьмусь поднимать эти пласты.
— Спасибо за интересную беседу.
Ирина Шумская