Интервью «Нашему радио» на концерте памяти Алексея Хвостенко в ЦДХ. 8 декабря 2004 г.

…Он сидел в центре всегда и тихонько улыбался, как Бог улыбается на облаке, и всё поэтому случалось так, как лучше.

Оказалось, что с Хвостом меня очень многое в жизни связывает, хотя реально мы встретились совсем недавно, 9 мая этого года, и это была наша единственная встреча в теле. А до тех пор… Во-первых, тусовка совпадает, конечно, я постоянно про него слышала, но, так как я не москвичка, у меня старых корней нету, старых знакомств, и все вроде были между собой знакомы, и я должна была бы быть с ними, но, так как я приехала позже, то меня миновали некоторые связи. Он уехал в Париж, но все люди — Коврига, Умка — они тут рядом. И, когда я захотела спеть песню «Орландина», я спросила у Олега Ковриги, он связался с Хвостенко, разрешение последовало незамедлительно. Я так понимаю, что Алексей вообще относился к своим песням очень легко, не считал их великой ценностью, за которую надо дрожать, требовать каких-то дивидендов. Он спокойно дарил свои песни направо-налево, разрешал их исполнять. С тех пор я пою «Орландину» периодически, её народ очень любит, и поэтому связь с ним ощущается постоянно.

Следующая наша встреча была такой: из Парижа мне пришло по е-мейлу письмо о том, что нас хотят пригласить на фестиваль в Париж, приглашает как раз Алексей Хвостенко. В итоге местный департамент культуры не дал денег, и всё это не случилось.

А третья встреча… Мы познакомились по е-мейлу с Юлией Беломлинской — это писательница, сочинительница песен, художница. Она в своё время эмигрировала в Нью-Йорк и очень долго там прожила, но она всю жизнь любила Алексея Хвостенко, написала об этом книгу «Бедная девушка» и много песен про Алёшу. Алёша — это Хвостенко. Эта книга мне безумно понравилась, и вообще по переписке с ней мы необычайно интенсивно общались, потому что у неё оказались очень интересные песни. Собственно говоря, она просила меня их исполнять, считая себя плохой певицей. Я, во-первых, долго её переубеждала, что она замечательная певица, действительно. Но, во-вторых, я всё-таки с удовольствием ряд песен спела. У нас даже возник на этой основе проект «Шансон-Ковчег». Так что Хвостенко виртуально, неуловимо витал вокруг нас. И, в частности, Юля Беломлинская прислала мне песню «Одна могила» — текст перевода. Я даже не слышала, честно говоря, как её поёт Хвост — мечтаю это услышать. Я просто взяла, чуть-чуть доделала по-своему её, и получилась половина текста его, половина моя. «Умру и отживею» — этот припев был мой. Получилась песня «Одна могила». Мы её тоже с большим успехом периодически исполняли с Петром Акимовым.

И вот только 9 мая этого года мы пришли, наконец, на концерт Хвостенко, познакомились с ним, я увидела воочию тех людей, с которыми переписывалась, и тех людей, которые вообще вокруг него находятся. Мы вместе сфотографировались, у меня есть фотография… Был даже разговор о трибьюте, конечно, я была согласна.

Он оказался ещё лучше, чем я даже думала. Честно говоря, я думаю, что такие люди бессмертны. Вид у него был — абсолютно такого бессмертного старичка, который всегда счастлив, улыбается, и всё вокруг него мистическим образом само получается.

— А как он вообще как человек оказался, как вы говорите, «в теле»?

— Такой человек, в которого, я думаю, можно влюбляться до ста лет и далее. Что, собственно, и подтвердила тусовка влюблённых в него женщин, которые его сопровождали благоговейной стайкой и очень яростно охраняли подходы к его телу. Человек с необычайной харизмой, человек с силой, с обаянием. Он был всегда центром тусовки; он просветлённый человек. Тусовка — не сказать прям чтобы лёгкая, она состоит из людей сложной судьбы, из богемы, из людей, которые прошли через наркотики, через алкоголь, через какие-то криминальные дела и, по идее, могли бы скатиться до дна, а рядом с ним они проявляли свою лучшую форму, проявляли лучшие качества. Это была настоящая творческая живая атмосфера, а не атмосфера какой-то страшной пьянки, которая могла бы быть. Потому что он сидел в центре всегда и тихонько улыбался, как Бог улыбается на облаке, и всё поэтому случалось так, как лучше.