Интервью образовательному порталу «Пять с плюсом». 12 марта 2019 г.
…Я противник эксплуатации одной золотой жилы. Не стремлюсь превращаться в живой граммофон или обезьянку с одним трюком. У меня внутри есть очень интенсивное желание постоянно развиваться и делать что-то новое. И оно не абстрактно. Оно приходит в форме конкретных идей, которые я хочу воплотить…
Ольга Арефьева. Непрерывное движение
— Ольга, вчера состоялся концерт. С какой программой на этот раз вы выступали в Петербурге?
— Сольный концерт. Уже года два-три назад возникла такая новая форма. Но концерт только называется «сольным» – в нем много всего. Это с-ольный концерт: в нем присутствует не только Оля. Вчера вот даже танцовщица Света Сатья участвовала. Совсем одна я выступила только один раз – когда оба других участника камерного состава внезапно не смогли. И я сначала схватилась за голову и подумала об отмене, а потому решила: почему бы нет? Позанималась хорошенько, подтянула гитару – и всё получилось.
Мне потом многие сказали – концерт был настолько полноценным, что они вообще не заметили, что кого-то не хватает. С того момента, как сольная идея возникла, многое добавилось. Ответы на записки и разговоры. Лена Калагина освоила роль перкуссионистки и бэк-вокал. Мы давно увлекались двухголосным и многоголосным пением на досуге.
В пространстве FREEDOM на Казанской, в зале Мюзик-Холл, есть белый рояль. Когда я туда в первый раз пришла, неожиданно им заинтересовалась. Хотя в своей жизни прошла мимо множества роялей – этот как-то заманчиво-доступно стоял, и такой весь белый. Вдруг я присела к нему и вспомнила, как играла, когда училась в музыкальном училище и сочиняла свои песни. Поняла, что я очень хочу играть, и что-то даже могу.
Я эту идею не выносила на публику, мне нужно было немного подучиться. Прошло несколько месяцев, и я подготовила часть программы с роялем. Вчера играла – и это произвело на публику большое впечатление. Ну, и на меня, конечно, – и потому, что это вызов, испытание, и ещё потому, что это очень свежее ощущение.
— У вас есть любимые города, регионы, места, где особенно нравится выступать?
— Ну, Петербург и Москва, конечно. А остальные города у меня как-то сливаются в цепочку, поэтому я, скорее, по залам ориентируюсь, а не по городам. Где лучше зал – там мне больше нравится.
— А публика везде одинаковая?
— Публика везде очень похожая, да. Вот это факт. Единственное, в Питере её больше. И в Москве.
— Когда я спрашивала о вас у разных людей, все вспоминали песню «Дорога в рай». Но вы её мало поёте. Вы не исполняете песню, даже если этого требует публика? Бывало ли так, что вы становились заложницей какого-то альбома или композиции?
— Я противник эксплуатации одной золотой жилы. Не стремлюсь превращаться в живой граммофон или обезьянку с одним трюком. У меня внутри есть очень интенсивное желание постоянно развиваться и делать что-то новое. И оно не абстрактно. Оно приходит в форме конкретных идей, которые я хочу воплотить.
Потому мне бессмысленно вместо нового всё время повторять одни и те же старые песни. Я, конечно, их очень люблю, всё это мои произведения. Но я их люблю именно потому, что не позволяю себе заездить так, чтобы возненавидеть. Впрочем, просят очень разное. Главное, делать это заранее, и я рассмотрю и подумаю, ничего не обещая.
— То есть, вы не поёте по заказам?
— По выкрикам из зала или по запискам-заказам не соскочу с программы, конечно. Это давно известно. Все концерты разные, и каждая песня требует своего состава и, вообще-то, подготовки. Когда у тебя пятьсот песен, то по щелчку пальцев любым составом и на любых инструментах внезапно не сыграешь. Я иногда слова-то и не помню. Мне и группе нужно готовиться, это раз.
Второе – я очень продумываю программу, долго выстраиваю ощущения, драматургию происходящего – не для того, чтобы это вдруг сломать по щучьему велению.
А, в-третьих, я составляю плейлист из greatest hits не так часто, но все же довольно регулярно. Это бывают какие-то события, крупный концерт или фестиваль, где хотят именно это услышать. Концерты, где я исполняю что-то новое, интересны довольно большому слою людей. Потому что это огонь, он горит. И есть более ностальгические концерты. Раза два в году. Следите за рекламой.
— Существуют ли какие-то направления в искусстве, стили, которые либо вам не даются, либо являются неприемлемыми? Например, рэп, поп?
— У меня есть рэп-песни. Поп-музыку я тоже люблю, у меня есть несколько песен, и я хочу их записать. Дело в том, что стиль – это достаточно абстрактная штука, которая всего лишь предполагает набор определённых атрибутов. Но есть ещё главные факторы – качество, талантливость, свежесть произведения. Если произведение талантливое – оно в любом стиле будет прекрасным. И неталантливое – тоже абсолютно в любом стиле будет унылым.
И по этому поводу нет антагонизма между разными стилями, есть антагонизм между пошлостью и хорошим вкусом. Хотя, это тоже предмет для дискуссии. Потому что каждый считает себя эталоном хорошего вкуса – и его можно понять. Интересный этот вопрос можно оставить за многоточием, потому что дальше начинается сложное философское размышление. О красоте, как философской категории, о субъективном и объективном, и прочих абстрактных материях.
— У вас большой багаж написанных песен. По какому принципу из этого большого чемодана вы достаёте песни, которые входят в альбом? Ведь записанная пластинка имеет свои ограничения и форматы. По какому принципу из 500 песен можно выбрать 10-15?
— По принципу букета, подбора настроения. Какого-то общего признака – стилевого, ритмического, настроенческого. Я выстраиваю и концерты, и диски как истории. Драматургия может быть неявной, но в альбоме и концерте всё равно так или иначе она получается. Интродукция – общее знакомство или резкий разгон, завязка, начинается какая-то драма, она обостряется, достигает кульминации, потом развязка и финал. Это довольно типичная схема.
Самые драматические и мощные вещи бывают у нас в середине концерта, перед антрактом. А вторая часть – это уже постепенный выход в песни, пляски и всеобщий праздник. В альбоме это всё более сжато, но я всегда очень долго составляю его мозаику, порядок песен – это один из самых долгих этапов. Что-то добавляется в альбом, что-то выпадает.
Я переставляю этот пазл до тех пор, пока не достигну ощущения, что альбом стоит, как мост. Камень подпирает камень, должна получиться арка. Если этого не делать – будет куча камней. Я очень долго подбираю, чтобы получилась парящая в воздухе архитектурная конструкция на двух опорах – начало и конец.
— Решение о том, какие песни войдут в альбом – единоличное или коллективное?
— Мы какие-то вещи обсуждаем, но не совсем демократично и коллективно. С музыкантами я об этом не очень много говорю. Эти материи для них не очень интересны – как нам лучше сделать: так, а может эдак, а может всё-таки ещё как-то? Их позиция выражена на более раннем этапе – когда мы решаем, берём песню в работу или нет. Если мне нужен совет в туманных вопросах, я спрашиваю у людей, которые в теме, но не являются заинтересованными лицами. Советуюсь со своей, можно так выразиться, референтной фокус-группой. Люди смотрят немножко со стороны. Но для меня это именно подсказки и мнения, а не истина в последней инстанции. Тем не менее, если я спрашиваю – значит, слышу ответ.
Очень многое зависит от звукорежиссёра. Я перед записью с ним много разговариваю. Что он хочет больше всего? Это очень важно, чтобы человек горел, хотел, идея возбуждала. И, когда он описывает, чего хочет, мы можем начинать собирать энергию. Это не поиск компромиссов, а синергия. Ищем, чего хотим оба, плюс то, чего хочет мир. Всегда есть давление извне. Такое нематериальное, идейное.
Ещё бывает, что сама песня рвётся, хочет. Вот так получилось с хитами «Асимметрия» и «Семь с половиной». Эти две песни мы включили в альбом «Авиатор», когда он уже был сформирован. Изменили свои планы. Песни появились, когда запись была в разгаре. В итоге мы что-то выкинули, отодвинули в следующий альбом, что-то переставили – и включили эти две песни, раз они очень туда хотели. И теперь это два сильных кита-хита в альбоме «Авиатор».
— Знакомо ли вам понятие творческого кризиса? Как вы стимулируете себя к работе? Как заставляете свою музу трудиться?
— Такой проблемы у меня нет. Хотя бы потому, что я не фиксируюсь на какой-то выдуманной необходимости писать. Меня занимает постоянный труд, направленный на то, чтобы успеть уже имеющийся материал переработать в какой-то удобоваримый продукт.
— Так было всегда?
— Я-воплотитель за собой-сочинителем не успевала никогда.
Началось с того, что я в юности писала песни, и у меня не было возможности их записывать. Они копились. Времена были те ещё – запись была возможна только на пленку, пленка на бобышках, не было частных студий, только радио и ТВ. Потом, в перестройку, записывать начали и частно, и подпольно, но студии требовали каких-то фантастических денег, которых у меня даже и близко не было. И ещё знакомств, умений и компетенций, которых тоже не хватало.
Звучали страшные слова «аранжировщик», «саунд-продюсер» – эти сверхлюди существовали где-то в космосе и были недоступны. Интереса я ни у кого не вызывала – тогда стартовала гонка за длинными рублями в мутной воде криминального шоу-бизнеса, все были очень напряжены, и я в их фокус, похоже, не вписывалась. Все лепили попсу. В тот момент я всё же почувствовала что-то не то, будто все эти люди с дорогими клавишами, подрабатывающие в ресторанах – из какого-то другого мира. С тех пор много воды утекло, я перебралась в Москву, собрала рок-группу, интенсивно записываю альбомы.
Но хотя у меня уже 22 официальных диска, так этот хвост и не могу догнать. Песни возникают быстрее, чем альбомы записываются. Сочиняю я вообще между делом, абсолютно в эти моменты ничего не планирую, никак не стимулирую. Я никак не печалюсь, если сочинительства нет, потому что я и так загружена по уши. Если не записываю, значит, редактирую тексты. Если не редактирую, значит снимаю. Если не снимаю, значит монтирую. В общем, это всё очень интересно. Например, аранжировщик – это отдельная профессия. Которая мне всегда казалась чем-то на уровне чуда. И я ещё спрашивала, где учат аранжировщиков. На что ребята нервно смеялись и говорили: «Нигде». Это музыкантское умение на грани магии.
Мало быть музыкантом, знать и чувствовать музыку, знать типичные фактуры и ходы. Надо при этом быть смелым экспериментатором, играть со звуком, слышать конструкции в комплексе, ловить вибрации и нюансы – чтобы твоя музыка трогала, а не была просто умствованием или банальностью. Тут огромное поле для роста.
— Расскажите нам подробнее про электронные аранжировки?
— Началось всё с программы «GarageBand», она встроена в Apple-девайсы. Она содержит очень хорошие фирменные звуки, семплы, петли-лупы, которые, что немаловажно, можно легально использовать. Эта библиотека не охраняется авторским правом. И если я что-то запишу, то могу использовать эти материалы. Эти звуки меня очень вдохновили, и я попробовала – начало получаться.
С переменным успехом – иногда очень круто, иногда так чего-то и не хватает. Но развлечение ого-го какое интересное. Это, правда, очень много времени занимает, и неудобно возиться на мобильном девайсе. Сейчас я пришла к тому, что пора переходить на большие программы, стационарный компьютер, нормальную клавиатуру.
Процесс меня опять сам по себе подгоняет. Я не придумываю никаких задач себе, просто всё само по себе вызревает и появляется, как вызов от самой жизни. И вот сейчас я купила цифровое пианино, на нем занималась к концерту, его же собираюсь использовать как клавиатуру для ввода музыки. Меня вдохновило, что я дорвалась до всех этих звуков. Потому что когда ты играешь с группой, у тебя палитра всё-таки ограничена теми инструментами, какие есть. А я вот в голове всё время слышала нечто большее.
— Вы снимаете видео и монтируете его, сочиняете стихи и музыку, все решения принимаете самостоятельно. Никогда не думали о том, чтобы доверить смежные области профессионалам, а для себя оставить только творчество?
— Меня очень радует, когда за меня кто-то что-то делает. Но, во-первых, желающих не так много. Во-вторых, творческую работу не так легко перепоручить. В мире есть единицы людей, которые способны её сделать. Которые обладают определёнными компетенциями. И эти единицы должны хотеть делать именно мою музыку. Я противник того, чтобы кого-то равнодушного нанимать. Кроме того, как я замечаю, я зачастую уже переросла тех, кто предлагает свои платные услуги. То есть я потрачу деньги и кучу времени, а мне сделают фуфло – так не хочу. А уровни выше стоят космических денег.
Конечно, я плачу деньги за работу, но это не миллионы. И всегда ищу человека, который хочет. Когда работа творческая – в ней нет стандарта, протокола. Каждый творческий человек имеет свой почерк. Поэтому, вступая в коллаборации с людьми на таких уровнях, обязательно получаешь очень серьезное вмешательство в свою изначальную идею. По-другому не бывает. А мне хочется выразить то, что я слышу внутри.
Сама жизнь толкает больше учиться и осваивать новые умения. Тем не менее, люди, желающие работать и творить вместе со мной, всегда находились и находятся. Но они творческие: сегодня могут, завтра у них семейные дела, дети рождаются или другие проекты. Дети или проекты? Да, это очень похожие явления (смеётся). Творческий процесс – это взаимодействие, танец с людьми и волнами мира, с энергиями, которые должны сойтись в какой-то точке, чтобы всё получилось.
— Когда работаешь с другими людьми, приходится идти на компромисс?
— Компромисс состоит в том, что мы вообще живём в материи. Вся материя несовершенна. Мы занимаемся делом, связанным с идеями. А идеи всегда совершенны, абсолютны, переживания всегда тебя зовут в беспредельное волнующее ощущение. Моя работа – это ощущение передавать земными средствами. Это задача, с которой не соскучишься никогда, потому что она невыполнима. Вернее, она всегда выполнима только частично. Удвоение усилий приносит увеличение качества, ну, скажем, на десять процентов. Ещё одно удвоение усилий приносит увеличение качества на один процент. Это я условно говорю.
Дальше уже баланс вложений и отдачи исчезает – начинается просто служение. Бесконечная работа, которая может поглотить бесконечное количество сил. Тут надо решать, где остановиться. У меня есть поговорка: «Эту работу нельзя закончить, её можно только прекратить». Человеческие силы до вечного и бесконечного никогда не допрыгнут. Но мы всегда пытаемся. Так вот и живут люди искусства. Пытаются допрыгнуть до невозможного.
— Читала одного критика. Он пишет, что ваши зрители — «арефьевский орден нищенствующих». Насколько это соответствует действительности? Мне интересно, когда вы сталкиваетесь в своей жизни с критикой или высказываниями, которые вам неприятны, как реагируете?
— Немножко странная неадекватная фраза. Когда критикуют за что-то, что реально есть, я всегда слышу. Когда говорят по делу, я с большим вниманием принимаю. Давайте это назовём обратной связью. Дальше я смотрю: откуда она. И просто констатирую факт: человек из такого-то слоя реальности видит через такую оптику, из другого – через такую. Эта информация для меня полезна. Она даёт какой-то стереоскопизм восприятия. Но когда приходит просто бредовое и неадекватное нападение, лишь могу сказать, что что-то у человека не в порядке. Не то что-то у человека, видимо, с глазом, если он придумывает нищенствующий орден, которого у меня нет. Мои люди – они совершенно не нищенствующие. Они не богачи, объевшиеся бриллиантов, – это просто люди, устремлённые не только в материальный мир. Материальный мир нормальный у меня и у моих зрителей.
Человек полноценный – это не тот, вокруг которого всё рушится и у которого горит земля под ногами. Это человек, который может жить и плодотворно трудиться, рядом с ним людям приятно и комфортно. Он не занят жадным достижением чего-то материального, но может быть занят жадным достижением чего-то нематериального. Вспоминаю, как Дон Хуан говорил: «Посмотри, вот идёт человек с хорошим тоналем». И показывает на молодого индейца, который просто одет, с хорошим цветом лица, светлым наивным взглядом. «Только со здоровым тоналем можно идти в нагваль» – говорит дальше Дон Хуан.
И я тоже сторонник того, что изломанная, надорванная, алкоголическая, нищая реальность художника – не норма. Она может возникать из того, что художника уничтожает государство, социум или какие-то злые силы. Но не норма, когда он сам это делает. Самодеструктивность вообще-то часто сопровождает людей искусства. Но мне она не свойственна. Иногда люди не могут реализовать свои непомерные необоснованные амбиции. Хотят поклонения, ощущают себя выше других, но ничего не делают путного. Имеют травмы из детства или вообще проблемы по судьбе, с которыми пришли в мир. Самодеструкция возникает из психологических причин и поддаётся анализу и даже исправлению. Своими пороками люди могут наслаждаться, играть сами для себя спектакль, полный драмы, и никто в них не кинет камня. Я просто не такой человек, мне не нравятся страдания. Другое дело, когда невозможно реализовать свои настоящие, истинные желания, потому что реализовываешь какие-то чужие, фальшивые.
— И, всё-таки, как вы реагируете на критику?
— Я смотрю, откуда это идёт, почему. Сейчас в обществе повышенное количество людей со внутренней неадекватностью, с завышенными представлениями о себе, с ничем не подкреплёнными требованиями. И это очень часто доходит до патологического уровня, в интернете сколько угодно можем видеть. Такие штуки вообще меня не достают, они бьют куда-то мимо. У человека болезненная фантазия, и он почему-то к этой фантазии приставляет моё имя? Это просто летит в белый свет, как в копеечку.
Если что-то бьёт в меня – я могу посмотреть. Если во мне выпирает какая-то часть, которая действительно не должна торчать, выступ эго, какая-то ступенька, крючок, то давайте её постепенно отпиливать – спасибо этим людям, что они меня шлифуют. Но если я отшлифованная и гладкая, то стрелы просто соскакивают, они меня не цепляют, потому что это сказка не про меня.
— Ольга, а если бы вы не стали музыкантом, кем бы вы могли быть? И чем, кроме музыки, вы вдохновляетесь каждый день?
— За своё творческое время я освоила заметное количество смежных умений. Это не совсем специальности, но каждое из них могло бы стать специальностью. Просто выделяешь дело в профессию и занимаешься только им. Я кучу всяких вещей умею – монтировать видео, организовывать концерты, учить. Даже рисовать! Я не очень хороший художник, но у меня есть медалька: я оформила свою книгу! Если я захочу чего-то – не боюсь начинать, учиться, не боюсь трудиться. Берёшь, делаешь – и понемногу материя тебе поддаётся.
У меня есть любимая цитата: «Ещё десять тысяч вёдер – и золотой ключик у нас в кармане». Вот это относится очень ко многим видам деятельности. Хрестоматийные 10.000 часов, которые надо вложить в любое дело, прежде чем станешь в нём профи. Делать это в спокойном режиме, без надрыва и истерики, что ты не занял первое место, что вообще в последнем ряду стоишь.
Не всем быть первой скрипкой. Но ты в этот момент сравниваешь себя не с кем-то, а с собой вчерашним. Любое дело начинается с первого шага. И этот шаг всегда какой-то наивный и корявый, неуверенный. Ну и что? Будет второй. А без первого шага нет второго.
— Есть ли у вас желание или запросы от людей, чтобы вы делились своими знаниями? Хотите ли вы учить? И как вообще можно учить творчеству?
— Я могу научить практически всему, что я умею. Я понимаю, как и что я делаю. И знаю, как подвести к тому, чтобы подобное делал кто-то другой. Иногда этот путь длинный. На тренингах я всё даю. Мы там занимаемся перформансом, движением, речью, пением. Учимся взаимодействовать с творческим потоком – речевым, движенческим, музыкальным. На деле это всё управление вниманием.
Есть такая замечательная дисциплина – перформанс. Она, мне кажется, вообще универсальна по-своему. Практику эту можно сравнить с интеллектуальной игрой с участием пространства, себя и партнёров. Она тренирует интуицию, чувство композиции, времени и пространства. Ощущение общего происходящего, когда начинает спонтанно возникать красота. Вот мы за этим всегда и следим. От сих до сих пор вроде упражнение делаем, а потом что-то щёлкнуло, и я говорю – обратите внимание, вот с этого момента уже красота. Эти состояния, умение их достигать – вполне себе магия. На самом деле, просто навык, который ты в себе тренируешь. Так же, как художник тренирует глаз. Вот он смотрит на картину – и видит линии, натяжения, балансы, пятна, видит композицию, мазок, пропорцию. Точно так же во всех остальных областях. И так же с музыкой. Правда, мы не занимались на тренинге её сочинением, не доходили до этого уровня. Там нужно, как минимум, самой музыкой овладеть, уметь в ноты попадать, аккорды выстраивать. На это есть музыкальное образование, не обязательно я этому должна учить. Мне это дали в музыкальном училище.
Я музыкальную теорию, когда мне её наконец дали, показали, как устроена музыка, втянула в себя под таким высоким давлением! Это было такое желаемое, ожидаемое, самая важная информация! Предметы называются «теория музыки» и «гармония». И раз у меня есть склонность умения применять – я применяю. Есть люди, которые всю жизнь играют по нотам и не решаются отойти от них. Есть танцоры, которые боятся сделать собственный шаг. Они всю жизнь танцуют только то, что им сказали. То, что им разрешили танцевать. Я всегда на тренинге говорю: «Нам не нужно ничьё разрешение. Мы сами себе должны разрешить». Я не боюсь сейчас своё тело размещать так и так. Это моё тело! Самому учиться ощущать красоту и искать её выражение – это очень важно. Почему мне кто-то должен говорить? Почему кто-то за меня знает, что красиво, а что некрасиво? Не косолапить ногу? Я хочу косолапить, я сейчас специально станцую косолапый танец, и это будет мой танец протеста! Но когда натанцуешься протеста, когда натанцуешься всего, что в голову придёт, настает момент – начинаешь ловить абстрактную красоту, пытаться сделать что-то новое, трогательное, необычное. Появляются новые уровни. И так со всем творчеством. Поток не надо тащить, его надо вызывать, приглашать.
Один мой друг говорит: «Не толкай реку». Всегда есть чем заняться в тот момент, пока ты свободен. Нет вдохновения? Оглянись вокруг, а чего тебе хочется? На коньках покататься? Давай, это тоже очень творческая тема. Главное, чтобы хотелось самому, а не маме, партии, правительству, учителю, священнику, работодателю, заказчику и прочему самозваному начальству.
Пока мы позволяем управлять собой кому-то другому – мы живем не свою жизнь. Вот первый и самый лучший шаг – начать прислушиваться и искать своё настоящее, притом, находить в себе силы защитить свой путь от постороннего вмешательства. Интересно, что внешние рычаги сразу ослабевают, как только им говорим «нет». Они обладают силой только пока им сами разрешаем, даём право собой командовать.
А когда уже мы на своем пути – начинаем действовать с такой пользой и эффективностью, какие ни при каком другом режиме деятельности не достижимы. Тут уже весь мир за нас, и мы за весь мир. И не надо думать, что обязательно накроет лень, апатия и эскапизм. Это все механизмы саботажа и сопротивления внешнему давлению, защиты от деятельности, которую ваш организм внутренне считает бесполезной и вредной. Как только мы на своем пути – так сразу силы есть, румянец, блеск в глазах и поток интересных идей, реализацией которых хочется и можно заняться. Кстати, идея – это ярко и быстро, а реализация – это труд, дисциплина, вера, вложение средств и времени. Так что мы, находясь на своём пути, с куда большей вероятностью будем трудоголиками, чем лентяями. С другой стороны, есть люди-созерцатели, они как кошки – работают на тонком плане, а тут, казалось бы, ничего не делают, разве что внимательно выслушают и вам вдруг станет легче.
Я за то, чтобы каждый выбрал самый лучший путь для него лично. Мы не всегда можем за другого человека видеть. Зато когда что-то не в порядке – видим, ещё как. И не всегда знаем, как помочь. И это тема для какой-то следующей беседы.
Текст: Надя Ильина
Фотографии: Александр Ющак