Интервью для сайта reaktivist.ru (Сургут). 14 апреля 2014 г.
…Мне кажется, что сейчас само качество внимания современного человека поменялось. Включить альбом и непрерывно слушать его, не отвлекаясь на смс и «ку-ку» мессенджеров — почти утраченная практика. Впрочем, люди так или иначе продолжают слушать музыку, да и её доступность на самом деле — это очень удобно. Захотелось послушать — слушай. Если же есть желание пропитаться музыкой полностью, самый лучший способ — сходить на концерт.
Ольга Арефьева и «Ковчег» сыграли 30 марта в Сургутской филармонии отличный электрический концерт, который, уверены, останется в сердцах любителей её песен всерьёз и надолго. Живая легенда (кто бы как к Арефьевой не относился, но этот статус неопровержим) пролистала перед глазами изумлённой публики почти 20 лет своего творчества: звучали, как и старые песни («Ночь в октябре», «Дорога в рай», «Папоротник»), так и совершенно новые песни с очень, надо сказать, удачного альбома «Театр». О том, почему она не любит, когда перепевают её песни и какое место в её жизни занимает театр, Арефьева рассказала вашему покорному слуге.
Интервью я брал специально для газеты «Сургутская трибуна».
Ольга Арефьева: Эта машинка работает на моей крови
— Слушать песни Ольги Арефьевой и группы «Ковчег» я начал благодаря mp3-сборнику, пять альбомов. Достал его в лютой провинции с огромным трудом. Сейчас можно в одно мгновенье скачать любой альбом. Вам не кажется, что доступность уменьшает ценность музыки для слушателей?
— Я — точно больше слушала раньше. Первые виниловые пластинки в детстве крутила по сотне раз. Сейчас вообще перестала слушать, особенно песни, так как они всё реже говорят мне что-то новое. Поэтому я в данном случае не могу служить индикатором ситуации. Мне кажется, что сейчас само качество внимания современного человека поменялось. Включить альбом и непрерывно слушать его, не отвлекаясь на смс и «ку-ку» мессенджеров- почти утраченная практика. Впрочем, люди так или иначе продолжают слушать музыку, да и её доступность на самом деле — это очень удобно. Захотелось послушать — слушай. Если же есть желание пропитаться музыкой полностью, самый лучший способ — сходить на концерт. Такая же история, кстати, с кино. Люди до сих пор ходят в кинотеатры, чтобы полноценно пережить фильм, а не слегка ознакомиться.
— Как вам удаётся, записывая каждый год по пластинке, не повторяться?
— Мы вовсе не ставим цели не повториться. Всё происходит само собой. Сама суть творческого процесса — в желании создавать что-то новое. Сразу начинают гореть глаза, свежая бежит кровь по жилам. Но любое новое всегда базируется на имеющемся опыте. В этом смысле старое никуда не девается, а непрерывно востребовано, ты просто делаешь следующий шаг. Кстати, в старых песнях для меня тоже есть кайф. Просто на них надо взглядывать каждый раз по-новому.
— А я наоборот думал, что когда из года в год играешь уже какую-то песню, то она вообще никаких эмоций не вызывает и перестаёт что-либо значить для музыканта.
— Нам это абсолютно не грозит. Песни обязательно отлёживаются, отдыхают, набирают энергию. «Дорога в рай» звучит со сцены раза четыре за год. А не 44 или 144. Мы хотим быть на концерте с горящими глазами, и программа должна нас самих радовать. Это не халтура и не тяжёлая работа, а кульминация многих событий.
— Где-то прочитал, что у вас в копилке есть около 400 песен. Наверное, большая часть из них до сих пор не прозвучала?
— Прозвучала. Последние года два у нас традиция — в Москве, в одном и том же клубе регулярно играем концерты из новых и редких песен. Это меня саму очень мотивирует. Такой лягушатник для молодых произведений.
— Которые на альбомах не записаны?
— Нет, конечно. На альбомах вообще у нас мало что записано. Огромное количество прекрасных песен находятся в свободном плавании. Вот, например, «Два человека». Безусловный хит с многолетней историей, но её нет ни в одном из альбомов. Бродят, конечно, какие-то записи на диктофон из кармана. В перспективе конечно хотим записать в студии.
— Но концертную запись наверняка ведёте? Понятно, что перфекционизм не даёт покоя, но не возникало желание просто выпустить концертник?
— Мы обсуждали этот вопрос. Он не очень простой. На концерте бывает очень атмосферно, но всегда пролетают мелкие шероховатости, а то и крупные ошибки. Мы же не гоняем одно и то же, у нас вечная премьера. И люди работают живые. Виолончель, скрипка, голос, да и гитара в какой-то степени — инструменты нетемперированные, то есть звук не фиксирован по высоте, а зависит от всего вокруг. Важно, как мы себя и друг друга слышим, кто в каком состоянии, даже как меняются температура и влажность — инструменты потихоньку «ползут». Кроме того, сейчас большинство залов переходит с аналоговых пультов на цифровые. Снять с них адекватную запись не получается. Писать с воздуха — много дополнительных шумов, эхо зала. Планируем закупать оборудование, чтобы автономно выводить звук в другую комнату. Оно недешёвое, плюс человека надо дополнительного сажать. Но всё равно не факт, что мы получим запись, которую можно выпускать. Должно много факторов сойтись. А если публикуешь случайную запись, пропадает стимул писать в студии. И жизненный цикл песни повисает таким незавершённым. Понимаешь, что можешь сделать лучше, обидно, что полуфабрикат в информационном пространстве летает. У каждой песни есть свой цикл жизни, как у бабочки. Она всё время рождается, умирает и рождается. В студии тоже всё непросто: музыка как-то высушивается, выхолащивается, у неё пропадает флёр сиюминутной магии. Иногда бывает, парились-парились, писали, а диктофонная запись с репетиции оказывается более пронзительной, щемящей. В диктофонности есть обаяние: все звуки образованы здесь и сейчас, и до попадания в записывающее устройство уже слились в воздухе. В студии же песня разбирается на кости, и надо много магии вкладывать, чтобы её живость вообще не потерять. На концерте всё само собой дышит. Если сравнить цифровую высококачественную фотографию с мутным старым дагерротипом, можно внезапно обнаружить, что на цифре видны все поры кожи, все щербинки и волоски, но сам человек какой-то обнажённо-некрасивый. А в нерезкой чёрно-белой зернистой фотографии вдруг содержится волшебство. И в фото, и в музыке есть целые движения фанатов-исследователей, которые «портят» звук и изображение, изучают ошибки, сбои, усталость материала, чтобы постичь эту мистику. В общем, фиксация реальности — это большая философско-техническая проблема, которую мы так или иначе пытаемся решить.
— А сколько песен ещё не записано?
— Ну давайте прикинем. Если песен примерно 400, у нас 16 альбомов, а в альбоме в среднем 15 песен, то получается… Если песни не будут повторяться, то надо записать ещё 10 альбомов. Но это неточно, так как некоторые песни как раз надо повторить. Назрел момент переделать некоторые старые песни. Тот же «Мыловар» у нас сильно изменился с записи 1994 года. С ним случилось новое рождение после того, как мы сыграли его в электричестве. Получается, некоторые песни надо периодически заново фиксировать. Изменяются и технологии, и наши требования, да и сами песни. И плюс, я всё время пишу новое.
— А есть желание записать альбом русских народных песен?
— Есть очень много народных песен, которые я пела. Не только русских — цыганских, татарских, сербских. Они совершенно потрясающие. Часть из них попала на запись, часть — нет. Но если мы возьмемся ещё и за побочные проекты, то фронт работы расширится до бесконечности. Дайте мне пять студий и пять групп музыкантов, я конечно всех загружу работой. Чтобы они сидели и писали, а я только спеть приходила. Но так не бывает. Я мотор этого всего, и сколько я крови своей залью, столько машинка и проедет.
— Сейчас модно трибьюты записывать. Есть желание сделать что-то подобное?
— Во-первых, трибьют переводится как «приношение». То есть, это должно быть желание тех, кто его делает, а не артиста. Сам артист точно не тот человек, кому это надо. Ну а с моими песнями проблема в том, что нет хороших исполнений. Все поют хуже, чем я. Я не монстр какой-то, который только себя считает аленьким цветочком. Просто так сложилось, что все подражатели — слабоваты. Очень редко мне попадаются удачные перепевки. Я никогда не буду с таким человеком бодаться и запрещать ему петь. Наоборот, мне приятно. Вот совсем недавно песню «Джа пустит трамвай» какие-то ребята прекрасно перепели под такой мрачный повторяющийся бас. Получилось что-то своё, мы это с удовольствием запостили в группе в контакте. Но, увы, такие примеры единичны. Ну и совсем не радует, когда какая-нибудь девочка полностью меня копирует.
— Это, мне кажется, вообще бессмысленно.
— Только не может взять мои высокие ноты, путает слова. Зачем вообще такое мне присылать? Я должна растаять и улыбнуться тому, как школярски перерисовали мои линии? Да для чего вообще плохая копия? Человек должен что-то своё внести. При этом не просто изуродовать, поглумиться и карикатуру сделать. Должно быть что-то оправданное с точки зрения искусства. По сути, я воспринимаю музыку, как универсальную субстанцию, а себя — как проводник или передатчик. В этом смысле я не сижу, как собака на сене. Но я не хочу, чтобы моё детище портили.
— Есть боязнь, что вдохновение уйдёт?
— Нет, что вы (смеётся).
— Даже и не пахнет этим?
— Этот поток, он без начала и без конца. Он совершенно неисчерпаемый. У меня другого рода проблема — как сделать так, чтобы моя материальная оболочка успевала выполнять задания, которые из небесной канцелярии на меня валятся.
— А как очищаете «каналы поставки»? Сейчас же время интернета. Он не мешает творить?
— Надо просто освободить голову. В гуще жизни искусственно это сделать очень трудно — это надо быть святым дервишем. Проще уехать на необитаемый остров. В лес, в заброшенную деревню, в пустыню — поставить там палатку, а телефон с интернетом выключить. Даю вам стопроцентную гарантию, что три дня будете дрова таскать, потом три дня спать, а потом всё начнется: мозг начнёт требовать занятия, и вы возьмёте в руки гитару, ручку, кисть…
— По поводу театра «Kalimba». Насколько он к вам уже прирос? Можете себя представить сейчас без него?
— Собственно, «Kalimba», как труппа, играющая спектакли, пожалуй, не существует. Сейчас это некая театрализация концертов, плюс мы вместе снимаем клипы. Да, раз в год-два-три ставим спектакли. Но спектакль — безумно трудоёмкий процесс, он требует оборудованного помещения, которого, как правило, нет. Есть только трудности и, конечно, радости. Интерес непрерывного поиска, фантазии, каких-то маленьких побед на внутренних фронтах. Труппа сейчас — это я, Лена и Андрей. И круг дружественных людей, которых мы иногда привлекаем на добровольной основе. Несмотря на то, что спектакли малодоступны, получить представление о них можно — из их материалов мы сделали видео к песням — «Оборотень», «Человек отживёт», «Театр», «А и Б», ещё несколько. Благодаря этим материалам я вообще начала монтировать видео. Не хотелось, чтобы они пропадали, хотя не специально снимали, а просто по ходу картинку фиксировали. Постепенно мы начали прицельно снимать видео на песни. Придумывать сценки, картинки, ездить на съёмки, монтировать. Тоже разновидность театра, не соскучишься. С годами всё, что я пережила через танец и театр, просто стало частью моей крови. То, что мы сейчас с Ковчегом делаем на концертах, — оно, безусловно, очень сильно преобразилось под этим влиянием. И стадий преображения было очень много. Первое время наши головы были очень горячими, мы были очень рискованными ребятами. Иногда даже за гранью добра и зла (смеётся). Рисовали всё интенсивными красками. Смазав карту будня. Сейчас мы стали куда взрослее и тоньше. То, что мы сейчас делаем — в нюансах. Это шлифовка. Пока я не могу сказать, что моё совершенство так уж велико. Я вижу очень большую перспективу развития. Вот эта точность и уместность каждого твоего движения, ноты и мысли — на сцене и в жизни, не так проста. Зато я вижу, что люди, которые были очень далеко впереди, внезапно к нам приблизились.
— Вам не хотелось усилить свою музыку какими-то другими музыкальными инструментами, изменить её?
— Музыкальное произведение — это информационная структура, которую, так или иначе, можно исполнить почти на чем угодно. Выбор выразительных средств за исполнителем. У взрослого автора обычно рядом есть музыканты, с которыми он пуд соли съел. Да, возникают и исчезают амбициозные проекты из толпы разнородных людей, но вопрос, зачем? Можно украсить музыку чем-то. Оркестр нанять. Даже, может быть, клёво получится. Вопрос только в том, какой ценой и кем украсить. Для меня любой проект — всегда вопрос человека. Наверное, возможны коллаборации с друзьями, которые все эти годы развивались параллельно в своих группах. Скажем, мы с Сергеем Калугиным и «Оргией Праведников» давно хотим что-то вместе сделать. Или я была бы рада с продвинутым электронщиком познакомиться.
— Хотел спросить, если бы Ольга Арефьева была бы режиссёром, кого бы она позвала сняться в её фильме?
— Режиссёры — это люди, которые часто взаимодействуют со случайными людьми. Они двигают актёрами, как пешками: кастинги, контракты, замены, общение через помрежей и администраторов. Я так не умею. Моё взаимодействие с людьми всегда больше напоминает семью. Я строю долгосрочные отношения. Мы долго друг друга изучаем, притираемся и создаём нечто цельное, где всё базируется на личных свойствах каждого. В Kalimba тоже роли возникают под человека, а не человек играет что-то готовое. Есть режиссёры, которые делают авторское кино, из года в год снимают там своих друзей. Этим я в какой-то мере занимаюсь, когда снимаю клипы. Кто видел много клипов, сделанных моими руками, тот заметит, что там одни и те же лица.
— Сейчас в России много групп, которые поют на английском языке. Меня это всегда удивляло. Хотелось бы ваше мнение услышать по этому поводу: есть ли в этом какой-то смысл?
— Меня саму это удивляет. Я понимаю, спеть английский или американский хит на том языке, на котором он был написан. Или кавер-группы — тут всё ясно: они поют, максимально копируя оригинал. Но если ты пишешь свой материал, родился и выступаешь в России — то это англицирование выглядит искусственно и провинциально. И чего этим можно добиться? Если очень хотят уехать, то логично сначала уехать. Вот, например, Регина Спектор. У неё правильная история — уехала, вросла в другую среду и там прославилась уже. Надо знать язык в совершенстве, чтобы петь без акцента и писать полноценные стихи. А так русских слушателей потеряют, а западных не приобретут. Никому там не нужны приезжие с ломаным английским. А тут когда поёшь песню, ты же хочешь что-то передать слушателям? А сам отрубаешь канал информации. Если говоришь, что важнее мелодия и драйв, то пой «тра-ля-ля» или на тарабарском языке — вот это я понимаю.
Антон Ковальский