Интервью журналу «Самые красивые женщины» №1, март 2003 г.
…Люди, даже самые неразвитые, всё равно чувствуют красоту, хотя она у них своеобразно преломляется: кому-то красота — это вырезать тёток в купальниках из журналов и повесить у себя над кроватью. Но и это тоже — своеобразное стремление к совершенству.
МНОГОПОЛЮСНОСТЬ КРАСОТЫ
Наш журнал воплощает идею красоты:
красоты человеческой,
красоты общения,
красоты восприятия мира.
— Как Вы считаете: актуальна ли эта тема на данный момент?
— Тема красоты актуальна всегда.
— Красота — это истина?
— Это достаточно философский вопрос. В человеке стремление к красоте заложено изнутри, ему не нужно обосновывать, почему ему что-то кажется прекрасным. В нём есть образ идеального, притом универсальный: это могут быть разные жанры, разные композиции, всё что угодно, где красивое и безобразное отличается. Люди, даже самые неразвитые, всё равно чувствуют красоту, хотя она у них своеобразно преломляется: кому-то красота — это вырезать тёток в купальниках из журналов и повесить у себя над кроватью. Но и это тоже — своеобразное стремление к совершенству. Даже тут, мне кажется, уже проявляется рука Бога, потому что когда человек говорит: «Мне нравится» — это звучит безлично: вроде «Темнеет. Моросит. Нравится:» Не говорим же «нравлю»! Здесь нет элемента человеческой воли. Мне само непостижимо почему-то «нравит-ся».
— Представления о красоте… если провести исторический экскурс, то можно ли говорить о том, что истина преломляется?
— Истина велика, непознаваема и бесконечна. А существует некий трафарет из социальных и частных человеческих установок и возможностей, некая маска — что-то вроде экрана с прорезями. Через дырочки мы смотрим на абсолютную красоту, а всё остальное мы закрываем для себя — это наши границы. Конфигурации этих прорезей меняются: от человека к человеку, от страны к стране, от времени ко времени. И когда поэтому люди говорят, что меняются понятия о красоте и истине, то речь о локальных понятиях. А абсолютное живёт по своим законам.
— Красота и разум: единство или разобщённость?
— Мне кажется, это несвязанные вещи. Красота это глубина, а разум режет на кусочки, препарирует. Пушкинский Сальери проверил алгеброй гармонию, но ему это не помогло. Сколько не проверяй алгеброй гармонию — ты можешь сделать выводы на основе уже действующих образцов красоты. Узнать о золотом сечении, законах композиции, но вывести формулу, по которой можно в дальнейшем создавать новые гениальные вещи — невозможно. Не ваять ремесленнические повторы, не штамповать Венеру Милосскую в гипсовых статуэтках для торговли на рынке; а создавать что-то новое, чего ещё не было. Ты не сможешь никакими правилами тут воспользоваться. Поэтому разум всегда идёт сзади.
— Женская красота может быть методом манипулирования людьми?
— Реклама активно использует женскую красоту.
— Эта грань красоты выступает двигателем?
-Да, двигателем торговли.
— Образ певицы Ольги Арефьевой синтезирует в себе и интеллект, и красоту. Какую часть Вашего успеха вы бы приписали своей красоте?
— Красота определённого человека — это достаточно субъективно. Есть универсальные лица, которые нравятся 99 процентам людей. Есть лица не универсальные. Я, скорее всего, отношу себя к не универсальным. Далеко не всем я кажусь Джокондой.
Изменились критерии женской красоты с веками. Если раньше ценили лицо стандартное, идеальное по пропорциям, то сейчас — это идеальное по пропорциям лицо, в которое внесён какой-то маленький сдвиг, какой-то элемент лёгкого уродства. Только тогда это стильно. Чуть длинный нос, чуть косые глаза, несимметричность правой и левой стороны — и вот лицо уже не просто красивой куклы, а личности.
Я отношусь жёстко к тому, что я делаю. Литературную премию журнала «Знамя» я получила от людей, которые не видели меня, не слышали моего голоса, не знали даже, что часть стихов — это песни. Они дали премию за стихи. За голые стихи, за буковки на белом листе. Вот это для меня — самое ценное признание. Элемент личного гипноза всегда присутствует на сцене, но я стараюсь так действовать, чтобы любое моё действие, любое моё творение было максимально доработано само по себе, сделано честно и с полной самоотдачей. На сцене это окружается ещё и блеском сцены, её аурой. Давно замечено, что практически любой человек, окружённый этим блеском, привлекателен, если конечно он находится на своём месте. Как есть фотогеничность, киногеничность, так есть и сценогеничность. Есть люди — в жизни серые мышки — или воробушки как, например, Эдит Пиаф. Откровенно некрасивая женщина была: маленькая, непропорциональная. Но на сцене она завораживала. Поэтому жизнь её — цепочка головокружительных романов с самыми лучшими мужчинами мира. В понятие красоты людьми неосознанно включается внутренняя энергия плюс сила искусства. Может быть, ответственность человека, который этим занимается, состоит в том, чтобы не использовать это в корыстных целях. Делать своё дело — да. По этой самой причине я очень жёстко разграничиваю свою частную и общественную жизнь. Друзей я нахожу не в среде поклонников. Поклонников я вынуждена держать на большом расстоянии. Друзья мои говорят, что на сцене я абсолютно другое существо, с другим лицом, с другой пластикой «…а мы любим тебя такую, какая ты есть — домашняя, обыкновенная.» А поклонники хотят быть с Той. А Той не существует. Та — эфирная, эфемерная. Она есть только в момент от зажигания рампы до её выключения.
— Это влияние какой-то внутренней цензуры — такая разная представленность?
— Это не совсем цензура. Я хочу жить нормальной жизнью. Нормальная жизнь меня питает изнутри, моё творчество, мои силы. Сцена меня, скорее, высасывает. Я очень не люблю ходить и играть в звезду. Я этого не делаю. Ровно столько времени, сколько я нахожусь на сцене, я звезда. После этого я частное лицо. Я настолько преображаюсь, что меня перестают узнавать. Мне очень нравится эта возможность спокойно жить.
— Такие переходы для эмоционального фона, наверное, очень сложны?
— Кому как.
— А Вам как?
— Мне, наверное, нет. Я вообще давно заметила, что я лучше себя чувствую, когда читаю одновременно пять книг, одновременно живу в трёх местах и занимаюсь несколькими видами деятельности по переменке. Меня очень много — вот в чём моя проблема и удача. Меня настолько много, что во что-то одно очень трудно втиснуться.
— Это многоликость?
— Нет. Слон, которого ощупывали слепцы, был не многолик. Это был один и тот же слон. Просто один слепец ощупывал его ногу и утверждал, что слон — это колонна. Другой — хобот и считал, что это такая изгибающаяся змейка. А третий — ухо и говорил, что это нечто такое плоское и колышащееся. Четвёртый трогал бок и пришёл к выводу, что слон — это стена. А слон был один.
— Какой эмоции больше всего боитесь?
— Я не могу сказать, что я боюсь эмоций. Я эмоциональный человек. Эмоции мне нравятся. Другое дело, что есть какие-то низкие эмоции, связанные с жестокостью, страхом, агрессией. Сейчас телевизор этим переполнен, есть даже много людей, которые специально ищут передачи про аварии, выстрелы, кровь. Я это переношу с трудом. Совсем запредельно высокие эмоции мне тоже, наверное, не доступны. Это уже нирвана, полная бесстрастность и космическая любовь. А вот человеческий спектр мне близок, в том числе и печаль, которая заставляет нас плакать, думать.
— Должны страдать красивые женщины?
— Вообще, не люблю сочетания — должны страдать. Даже не люблю слово «должны». Никто никому ничего не должен. Состояние страдания, мне кажется, — это такое познавательное состояние, когда человека учат уму-разуму доступным способом. Если он не слышит того, что пытается ему сообщить Существование какими-то мирными путями, то случается что-то немирное, чтобы человек задумался, что же всё-таки не так. А потом может быть — додумался: «Оказывается, я дурак!» Только в этом случае страдание полезно.
— Всегда ли надо женщине маскировать душевную боль?
— Не надо маскировать её. Надо выражать её — как дети, как животные, как туземцы. Они не задавливают в себе свои настоящие чувства. Это, во-первых, откровенность перед самим собой, а, во-вторых, меньше потом работы психотерапевту. Вообще, беда нашей европейской цивилизации в том, что люди всю жизнь играют чуждые роли. Они не говорят, что думают, даже своему партнёру в постели они не говорят, чего хотят. А куда уж ближе, куда интимнее? Они всё время словно на экзамене и изображают из себя не того, кто есть и боятся получить не ту оценку. Отсюда семейные неудачи, напряжённость на работе и насилие в обществе. Кстати, Россия в этом смысле ещё не так пострадала, как Америка, где люди поголовно находятся в жесточайшем сенсорном голоде, от нехватки человеческой близости, откровенности. Все изображают успех. А сходят люди с ума только потому, что не дают себе выражать свои эмоции, мысли, чувства. В Библии сказано: «Будьте, как дети и ваше будет царство небесное».
Мне в этом смысле повезло с профессией: я могу абсолютно всё показать, что я чувствую, выразить это через искусство, прожить массу жизней, проиграть все свои скрытые комплексы. От этого очень сильно меняешься. А вот мои друзья, не имея такой возможности, могут другое: ходят на группы, психологические тренинги, где можно танцевать, рисовать, где учат людей откровенно разговаривать. Там можно играть, наряжаться, переодеваться, веселиться, плакать, выражать свою агрессию, прорабатывать свои страхи. Очень жаль тех, кто не может себе позволить ни того, ни другого. Им остаётся только примитивно российское — напиться и подраться. Или сидеть на кухне всю ночь «за жизнь» под водку разговаривать. Пресловутое «ты меня уважаешь?» — это тоже способ выйти на уровень откровенности, пусть и очень ущербный.
— Как же быть с этим коммуникативным обезличиванием?
— Заниматься искусством. Я не имею в виду профессионально. Для удовольствия. Рисовать, петь, ставить домашние спектакли для своих детей, наряжаться в Деда Мороза, ходить в клуб моржей. Сейчас в Москве модно танцевать. Есть много танцевальных групп для взрослых, где учат с нуля. Видели бы Вы как расцветают женщины и мужчины, когда они осознают свою привлекательность! Наша внутренняя гениальность и красота существуют в нас всегда, только мы ей сами не даём проявиться своими страхами — «вдруг не получится», «я что, лучше всех, что ли?». Да, лучше!
— Гармония — понятие из сферы Идеального?
— В музыке гармония — сочетание нескольких разных звуков. Разные звуки дают вместе аккорд. Целая область музыкальной науки называется «гармония». Многие понимают гармонию как отсутствие конфликтов или полное единство взглядов. Если будет полное единство — это будет два одинаковых звука. Не будет никакой гармонии. Будет один и тот же звук. А, гармония существует как взаимодействие, взаимодополнение, обогащение, когда возникает нечто новое, чего не было в каждом по отдельности . Как в музыке, то и в человеческом общении.
— Вкус к жизни… Какой он?
— Он разный. Не только сладкий или только кислый, а сразу всё. По крайней мере, он очень богатый. Человек — такой любопытный зверёк — он всегда ищет чего-то нового. Альпинисты залезли на одну гору, хотят на другую. Кому-то одно и то же — гора и гора. Музыкант тоже прослушает один диск — хочет другой. Тот, кто музыку не понимает, скажет: «Музыка и музыка. Чего там слушать?» Или книжка и книжка. У него книжка уже есть. В принципе, всю жизнь люди находятся в некотором эмоционально-информационном поиске. Это касается и общения людей. Вроде мы бы нашли одного человека, с ним бы и общались, а мы хотим ещё с кем-то познакомиться. Вот в этом разнообразие. А, в общем-то, мир один. Он просто очень велик. Мы поворачиваемся лицом в разные стороны и пытаемся познать разные кусочки мира.
— Спасибо, Ольга.
C Ольгой Арефьевой — певицей и просто красивой женщиной беседовала Яна Albedo