Интервью для сайта uprc.net (Петербург). 24 апреля 2012 г.
…Я пришла к небанальному выводу (хотя для кого-то он очевиден, а для кого-то — абсолютно непредставим): что клоунада — это высшее проявление театра, самый сложный жанр. Создание комических номеров — это высший пилотаж, требующий довольно глубокого философского проникновения в человеческую природу и психологию.
24 апреля 2012 в концертном зале «У Финляндского вокзала» (Петербург) состоялось акустическое и одновременно электрическое выступление Ольги Арефьевой и группы Ковчег. «Акустичество» — так назвала выступление сама певица.
Голос и жест — всё сливается воедино, всё пронизано движением. Скрипка и виолончель подчёркивают глубокий голос Арефьевой. Публика в экстазе: сочетание редко исполняемых и новых песен — настоящий подарок для поклонников. В этот вечер сцену с музыкантами разделили и танцоры театра KALIMBA, чьё выступление, с одной стороны, раскрывало новые грани композиций, но, с другой стороны, привносило ещё больше загадок. На большом экране появляются кадры свежего клипа «Жонглёр». Теперь уже в клоунском наряде, Ольга открывает самую весёлую часть спектакля. Происходящее на сцене всё больше напоминает бродячий цирк. Кажется, что через секунду певица сама исполнит изящный пируэт или кульбит. И вот уже из шляпы вылезает кролик, а актёры превращаются то в скелетов, то в белых клоунов с огромными сердцами. Концерт и спектакль сливаются в единое целое.
После выступления Ольга Арефьева ответила на вопросы Петербургского рок-клуба.
Ольга Арефьева. Вокальный каллиграф, ментальный жонглёр
— Ольга, выбор песен обусловлен тем, что концерт акустический?
— У нас деление на акустику и электричество очень условное, водораздел проходит по инструментарию. Электричество — это барабанная установка, бас-гитара, электрическая гитара, клавиши; а акустика — это виолончель, скрипка, перкуссия, акустическая гитара, бас-гитара и моя гитара. Электричество чаще всего играем в клубах со стоячим партером, чтобы зрители могли прыгать и плясать. А акустику в сидячих концертных залах, где нужно слушать, растопырив уши. Но настал момент, когда всё это стремится слиться, накопились песни, которые можно отнести и туда и туда. Они и одновременно и сложные-изысканные, и драйвовые. Не на голом драйве, их нужно слушать, но при этом под музыку хочется двигаться. Вообще, под любую музыку должно хотеться танцевать, просто танцы получаются разные. Нам захотелось всё сразу соединить, и получилось, например, что Пётр Акимов должен перепрыгивать с виолончели на клавиши и обратно, и порой даже одной рукой играть на одном инструменте, а другой — на другом.
— У вас в руках тоже было много инструментов.
— Это такие несерьёзные игрушечки. Они вносят колорит, момент прикола, чего-то свежего. Например, в «Что значит небо» соло играть было некому — все играют фактуру, ничью партию нельзя вынуть из машины, соответственно, соло досталось мне. Вот я и дую в инструмент под названием «казу».
— Африкано-американский?
— Он родственник расчёски с бумагой — есть такой русский народный инструмент. На нём не играют, в него поют, а точнее воют. Получается такая имитация духовых. Кстати, в русских сёлах были целые хоры расчёсочников, записи очень здорово звучат, будто жужжит рой пчёл.
— Остальные инструменты сложные?
— Иногда в руках кастаньеты, шейкер — мелочи, которые бы не отвлекали меня от пения: музыка вокально непростая. Ну и, конечно, гитара в ряде песен. Эти песни — не из тех, что можно запросто исполнять каждый день, включаем их в концерты понемногу. И то надо обязательно быть в хорошем состоянии, в голосе. отдохнувшей, выспавшейся. Потому что тут огромная нагрузка на голос, очень большой диапазон, сложная вокальная координация. Непросто и ребятам: много перемен ритма и темпа, сама фактура плетёная, изменчивая. Не то, что играешь квадрат — песня сама собой едет и всем отлично. В этой музыке всё время нужно быть настороже.
— На вас было три потрясающих костюма. Вы сами их придумали?
— Да, я придумываю костюмы, что-то шью, что-то мне помогают сшить, что-то нахожу готовое, но почти всегда доделываю, меняю. Поэтому постоянно присматриваюсь к окружающему миру: всё интересное сохраняю в свою копилку. «KALIMBA» тоже одеты в смешные костюмы. Каждый раз сочиняем — не соскучишься. Мне вообще важно не только как всё звучит, но и выглядит. Как расположено, освещено, куда движется. Некоторым, особенно мужчинам, абсолютно наплевать, в чём они выходят на сцену: огромные белые кроссовки, футболки с рекламными надписями, старые джинсы с пузырями на коленях… Можно понять: музыканты больше в слухе. Но хочется быть ещё и в глазах, и в теле.
— То есть вы придаёте равное значению и визуальному ряду, и слову, произнесённому со сцены?
— Не знаю, равное или нет. Это трудно измерить. Концерт — действо для всех органов чувств, в нём много компонентов. Звук, свет, физические ощущения, интеллектуальные и эмоциональные переживания. Единственное, что мы не используем — запахи. Наверное, стоит сделать следующий шаг — зажигать курильницы или распылять лимоны. Мы подумаем над этим. Вы меня навели на интересную мысль!
— Ваши концерты ассоциируются со спектаклем.
— Мы к этому идём всем течением жизни. Процесс сплавления концерта в спектакль происходит уже много лет. Каждый концерт я составляю заново из постоянно изменяющихся элементов и, конечно, учитываю множество факторов. Само собой приходит то, что называется драматургией — перепады эмоций, напряжений и разрешений, незримо возникающий из сочетания песен сюжет. Мы недавно делали совместные шоу с цирком «Аквамарин» — соединили наши концерты с номерами цирковых артистов. И при их подготовке мой опыт очень пригодился: оказалось, что я уже много лет ровно этим и занимаюсь — решаю, кому где быть, что после чего, под какую песню какой номер.
— Вы предвосхитили мой вопрос о режиссуре этого чуда. Вы сами этим занимаетесь?
— Да, но это смелое слово, я его, как правило, не произношу. Видимо, эту профессию я эмпирически освоила за годы на сцене, хотя стоило бы, наверное, получить ещё и специальное образование. Я много читаю на тему кино и театра, о том, как строится зрелище, как возникает сопереживание, саспенс. Сейчас меня очень интересуют клоуны. Я пришла к небанальному выводу (хотя для кого-то он очевиден, а для кого-то — абсолютно непредставим): что клоунада — это высшее проявление театра, самый сложный жанр. Создание комических номеров — это высший пилотаж, требующий довольно глубокого философского проникновения в человеческую природу и психологию. На каждые несколько секунд приходится гэг, все они логически увязаны, все остороумные, все в точку. Я восхищаюсь именно нашими, русскими клоунами. В частности, питерские «Лицедеи» — причём, во всех инкарнациях, начиная с Полунина, Лейкина, Соловьёва, через второе поколение — «Лицедей-лицей», «Семьянюки», и до сегодняшних, которые ещё учатся. Я активно слежу за их творчеством.
— Расскажите о новом клипе «Жонглёр». Можно ли сказать, что слова этой песни отражают ваше творчество?
— Да, что-то демиургическое есть в создании сценических сказок: они эфемерны и испаряются как только представление кончилось, но оставляют долгое впечатление. И есть, конечно, тот, кто всё сочиняет. У нас клип «Борода» — это песня о кукловоде: кто дёргает ниточки, кто стоит за добром и злом, за радостью, любовью и трагедией, кто сталкивает героев, их ставит в сложные ситуации, и кто, в конце концов, обязательно выдаёт награду. Это — тот самый жонглёр, режиссёр, демиург…
— В титрах указано, что монтаж тоже ваш.
— Я смонтировала много наших клипов. Мне очень нравится монтировать.
— Где вы снимали клип? Насколько я поняла, там были фрагменты концертного выступления?
— И не одного. В частности, в цирке «Аквамарин» мы играли эту песню с жонглёром мирового уровня Павлом Евсюкевичем, я взяла съёмку оттуда. А вообще, в клипе соединилось много съёмок, первая из которых сделана аж позапрошлым летом.
— Вы показали клип на большом экране. Это был достаточно неожиданный ход — посреди концертного выступления появляется видео. Вы не хотите полностью сопровождать концерт видеорядом?
— Я делала это, и неоднократно. Но тут есть оборотная сторона: у зрителя начинает разрываться внимание, есть определённые пределы. Я делала такие концерты, для меня экспериментальные, где практически к каждой песне было видео: и клипы, и просто красивые движущиеся фоны — снег, пятна, водоросли. Я получила отзывы от зрителей, что это отвлекает.
— Тем более что на сцене, кроме группы, почти постоянно находятся и актёры…
— Да, зрителю нужно место в голове для того, чтобы всё влезло!
— Вы занимаетесь различными тренингами.
— Тем, что относится к театру, к тому, что должен уметь актёр на сцене. В первую очередь — движение, ритм, перфоманс, речь. Людьми накоплено огромное количество знаний об этом и упражнений, которые надо постоянно практиковать. Я вела этот тренинг шесть лет подряд, а сейчас — только изредка, от случая к случаю.
— Вы обучаете работе с голосом?
— Голосовые тренинги тоже делаю, и их у меня постоянно просят, но мне это несколько меньше интересно. Дело в том, что постановка голоса — это кропотливый труд, и разовым занятием задача не решается. Я это всегда подчёркиваю. Если вы хотите петь — нужна работа сродни прописям, каллиграфии — каждый день гаммы и упражнения. Желательно, чтобы кто-то за вами следил, поправлял, надо постоянно показываться педагогу. В идеале нужны четыре-пять лет в музыкальном училище, в консерватории. Нужно довольно много работать, чтобы выработать координацию голоса и чистоту слуха. Голос — это тоже инструмент, на пение распространяются все музыкальные законы. Человек, который забежал с улицы и убежал, возможно, какие-то знания и унесёт, но это борьба со снежной лавиной. Без последующей системной и длительной работы тренинг мало сработает. В театральных умениях больше вещей, близких к обыденной жизни, психологии, ощущению мира. Может люди не станут актёрами и танцорами, но качество жизни изменится. Занимаясь, начинаешь тоньше чувствовать окружающее — жесты и взгляды, расположение и движение объектов, ритм и темп процессов. А также общение с миром, собственными телом и психикой. В театральных тренингах я сама многому учусь. Для меня очень важно взаимодействие с пришедшими людьми. Я всё время на них смотрю, даю им обратную связь, получаю от них массу информации для размышлений. После тренинга ещё несколько дней всплывают, обдумываются какие-то его моменты. В голосе всё немного проще в этом смысле — сплошная каллиграфия.
— То есть ваши методики похоже на те, что используют в музыкальной школе?
— Конечно, без магии и чудес: способности плюс работа. Кстати, я не училась в музыкальной школе, сразу поступила в музыкальное училище. Это та редкая ситуация, которая иногда происходит именно с вокалистами. Выясняется, что есть голос и слух, но нет начального музыкального образования — но если ты на экзаменах покажешь способности, бывает, что берут. Только учиться ты должен наравне с остальными. Почти солдатская муштра: надо за первый месяц освоить то, чему люди обучались десять лет, и идти дальше вместе со всеми.
— Вы считаете, что музыкальный слух развивается. А многие думают, что это нереально.
— Это такая же опция, как и всё в человеке. Развивается абсолютно всё: координация, ритмичность, вкус в конце концов. Задатки у каждого разные, но мы все слеплены из одного теста. И я считаю, если у человека сейчас способности в какой-либо области — это не подарок упал с неба непонятно почему, а результат серьёзной работы. Иначе быть просто не может. Всё в мире — результат постепенных процессов. И то, что над чем сейчас мы трудимся в жизни, пригодится. Как именно это происходит — никто точно не знает: мы наследуем свои прошлые жизни, или развивается общий материал человечества, но всё идёт в копилку. Поэтому я всегда повторяю людям — занимайтесь. Не бойтесь начинать с нуля. Делайте шаг. Вкладывайте силы, даже если кажется, что до цели как до Луны. Необязательно ведь сразу на Луну или в космос: можно и нужно найти интерес в самом пути. Например, сейчас я занимаюсь жонглированием. Много лет была уверена, что вообще к этому неспособна. А оказалось, первый шаг, второй и, глядишь, — пошло. Разные трюки, разнообразные жонглёрские и фаерские инструменты — всё безумно интересно. Сейчас я уже не новичок, и хотя для мирового уровня — это ничто, на бытовом я умею много маленьких чудес. Точно так же происходят у людей отношения с пением, с математикой, живописью, да чем угодно, хоть сапожным мастерством.
— Дайте, пожалуйста, совет, как не бояться публики и побороть стеснительность?
— Это тоже умение, которое можно выработать. Например, пойти заниматься в театральную студию. На тренинге всё начинается с простого задания и минимального зрительного зала — трёх, пяти, пятнадцати человек. И обсуждения: где сейчас твоё внимание, где сейчас внимание зрителя, как ты его держишь, как ты открываешься? Для тех, кто играет роль зрителей, этот процесс не менее полезен. Что сбивает людей на публике? Поток энергии, который идёт со страшной силой через твоё тело, к нему надо привыкать. В этот момент ты должен открываться, а неподготовленные люди не выдерживают — закрываются. Похоже на то, как стоишь на ветру, который сбивает с ног: надо научиться его учитывать и не терять равновесие. Мало того: надо его принимать и использовать — как это делают планеры и птицы. Ещё ощущение можно сравнить с проводом под большим напряжением. Слабый, тонкий — плавится, сильный — выдерживает. Мы должны повышать ёмкость своего тела, и тонкого, и «толстого». Вначале принимаешь внимание трёх человек, потом пятнадцати, ста, тысячи. От пятнадцати до тысячи скачок уже очень маленький. Самый большой — от нуля до 10… Вообще, принимать внимание — это не всем легко даётся. Принимать и отдавать.
— Расскажите о ваших планах после концерта.
— Завтра я пойду жонглировать. В Питере есть школа жонглирования, в Москве есть школа жонглирования, из них я не вылезаю. И всем советую. Мне очень нравится. Если более глобально, то, как я уже рассказала, мы хотим сделать с цирком «Аквамарин» симбиоз концерта и спектакля. Уже долго обдумываю, дело не совсем простое.
— Вы практически открываете новую нишу…
— Она не такая уж новая. Есть спектакли, в которых поют песни. Есть концерты, которые похожи на спектакли. И разрыв между ними всё меньше и меньше.
Автор: Валентина Казакова