Интервью для газеты «Вечерний Петербург». 6 января 2015 г.
…Петербург я люблю, но любовью особой и болезненной. В этом городе я как будто без кожи. Словно попадаю в соседний мир — он более прозрачный, волшебный, непредсказуемый, чем обычный. Тревожный, будоражащий. Мне, как творческой единице, это необходимо. Затвердевшие участки и маски отколупываются, отваливаются. И конечно, в Петербурге нечеловечески красиво!
Об Арефьевой (трудно поверить!) начали говорить ещё в конце 80-х годов прошлого века. В 87-м она стала лауреатом конкурса «Юрмала». В 90-м приняла участие в легендарном фестивале «Рок-акустика» в Череповце, где выступали Майк, «ЧайФ», Янка Дягилева. В 95-м выпустила альбом «Батакакумба», ставший новым словом в российской рок-музыке, песни из которого — «Дорога в рай», «Скорее пой» — до сих пор удивляют своей остротой и свежестью. В начале 2000-х она занялась импровизационными тренингами для голоса, речи, тела. Тогда же создала визуальный театр «Kalimba». В настоящее время продолжает писать песни, заниматься современным танцем и даже писать книги.
Корреспондент «Вечернего Петербурга» поговорил с певицей о стихах, музыке и путях художника
Рецепт счастья Ольги Арефьевой: Питер, самокат, лето…
— Ольга, на декабрьском концерте в Петербурге вы презентовали свой сборник стихов «Иноходец».Что это за книга?
— Это сборник, в который вошло около 350 стихотворений разных лет. Ещё десять лет назад я хотела издать книгу детских стихов, но не получилось. И вот прошли годы, у меня вышло две книжки — «Одностишийа» и «Смерть и приключения Ефросиньи Прекрасной». Они несколько раз переиздавались, издатели уже понимали, что с моими книгами всё будет хорошо. И мы, наконец, смогли осуществить старую затею, причём уже на новом уровне — стихотворений за эти годы стало гораздо больше. Кроме того, что-то я переделала, отшлифовала, просмотрела свежим взглядом. И ещё — нарисовала иллюстрации! В целом получилось уже не только для детей. Но настроение внутреннего ребёнка в этой книжке определённо осталось.
— В вашей книге «Одностишийа» собрано больше тысячи этих самых одностиший. Вы продолжаете сочинять их до сих пор. Вообще это довольно редкий и необычный вид самовыражения. А в чём смысл одностиший, в чём их красота, по вашему мнению?
— В малой форме всё видно много ярче, чем в большой. Сразу как на ладони культура человека, характер мышления, уровень юмора, чувство языка. Одностишия безжалостны — раздевают человека и многое о нём выбалтывают. В отличие от обычного стихотворения, здесь первичны не идея, рассуждение или впечатление, а игра, парадокс. Условие их существования — внутреннее противоречие, вот чтобы прямо в одной фразе. Благодаря этому, как при вспышке молнии, прорисовывается объёмная история. Мигом показывается ситуация, персонажи, их отношения, характеры. Это замечательная игра, и удачный ход в ней встречается смехом и аплодисментами. Одностишия, кстати, — очень заразительный жанр. Многие начинают писать, но далеко не у всех получается. Из интересных авторов я бы выделила Майю Четвёртову. И конечно, основателя жанра — Владимира Вишневского.
— Самые любимые у вас есть? Что-то можете рассказать?
— Вспомнилось сейчас не моё, а как раз Майи Четвёртовой: «Ты прав — я умница. Но шубка мне как раз!» А из моего… Ну вот, сегодняшнее: «Любовник пришёл, а мы с мужем в шкафу».
— Вы автор нескольких десятков музыкальных альбомов. Между тем вас почти не услышишь по радио. Ваша музыка — это своеобразный андерграунд. Почему, как вы думаете? Вы сложны для восприятия?
— Совершенно не сложна. Андерграундом я бы себя тоже не назвала… Хотя, вероятно, мои песни требуют определённого уровня слушателя. Допустим, если сравнивать людей с деревьями, то есть люди-пни. Есть люди — стволы с ветками. Есть с большими ветками. Есть с листиками. А есть — с листиками, на которых ещё и тоненькие волоски. Конечно, многие вещи неподготовленный человек может сразу не воспринять…
— А идти навстречу зрителю не хотите?
— Я как фонарь: горю тем, чем горю. Богаче светить я не могу, и так всё делаю по максимуму. А делать беднее спектр, приглушать какие-то яркости — я в этом не заинтересована.
— Стили ваших песен можно характеризовать по-разному: рок, фолк, реггей, авторская песня. Какой стиль вам самой ближе?
— У меня нет привязки к стилю. Существуют возможности формы внешней упаковки. Но информационная составляющая внутри вполне едина.
— Какая музыка российских или других музыкантов вам интересна?
— На этот вопрос у меня нет конкретного ответа. Период первичного набора информации давно позади, мне не нужно внешнее топливо, так как хватает внутренних задач. Я не критик и интересуюсь работами коллег по минимуму — чтобы чуть быть в курсе. Зато больше смотрю, как это сделано. А для себя могу включить что угодно: классику, аутентичный фольклор, шумы, электронику, музыку бродячих балаганов, современный авангард, что-то тяжёлое. Если скучно, сразу выключаю. А интересно — внимательно слушаю. Как фон для меня музыка не работает: или слушать, или уж тишина.
— Вы производите впечатление человека совершенно свободного, раскрепощённого. И как художник, и как личность. Это внешнее впечатление соответствует внутреннему?
— Ну, не совсем так. Я всё-таки родилась в городе Верхняя Салда в Свердловской области. В обстановке острогого отторжения средой. В школе мне говорили: «Ты какая-то не своя, не такая!» В юности я тоже долго себя чувствовала инопланетянином, гадким утёнком. У меня по идее было очень много причин стать каким-нибудь странным аутичным существом. Но я всё это время изо всех сил шла навстречу себе и окружающему миру. И, в общем, много поработала над тем, чтобы выправить последствия того, как по мне проехали детство и юность.
— Сегодня появляется много интересных техник, школ, помогающих, что называется, познакомиться с собой поближе, раскрыть свой творческий потенциал. А у вас есть какой-то совет — как найти свой «путь художника»?
— Знаете, есть такой советский фильм «Москва — Кассиопея». Там был Зов. Его было не видно и слышно. Но когда он звучал, жители планеты шли на него, бросив всё. Вот так и с путём художника. Эта не та штука, которая поддаётся объяснению и планированию. Если ты услышал зов — у тебя нет выбора. Ты или откликаешься на него, или тоска смертная. Есть определённый слой таких фанатов, безумцев, которые идут, не зная куда, и ищут, не зная что. Но ищут и знают, что оно есть. И находят!
— И наконец, о Петербурге. Часто ли вы здесь бываете? Как проводите время?..
— Часто. Несколько раз в год. Петербург я люблю, но любовью особой и болезненной. В этом городе я как будто без кожи. Словно попадаю в соседний мир — он более прозрачный, волшебный, непредсказуемый, чем обычный. Тревожный, будоражащий. Мне, как творческой единице, это необходимо. Затвердевшие участки и маски отколупываются, отваливаются. Очень важно, что здесь у меня нет особых социальных связей — я выпадаю из привычного окружения. И конечно, в Петербурге нечеловечески красиво! Раньше я бродила как безумная по улицам, смотрела на архитектуру, на небо, на людей. Теперь у меня есть самокат, и я уже катаюсь, как безумная, по улицам на самокате. Мне всё равно, куда ехать. У меня даже рецепт счастья нарисовался: «Питер, лето, самокат». Хотя я и зимой катаюсь. Поэтому «Питер, зима, самокат» — почему нет? Тоже неплохо!
Сергей Прудников