Телепрограмма «Ночью можно» на телеканале «Rambler». 22 ноября 2006 г.
Ведущий Алексей Обровец
Видеозапись эфира в плейлисте из пяти частей
— Мы, оказывается, да — уже ворвались в дома наших телезрителей. Доброй ночи! Сегодня в гостях у нас удивительная… Вы не обижаетесь, когда вас женщиной называют?
— Э-э-э… называйте!
— А то, бывает, знаете, я пару раз получил по почкам…
— А надо кем? Мужчиной?
— Нет, у нас удивительная женщина — творческая, пишет музыку (загибает пальцы, считая), стихи, ещё и играет в театре, ещё и обучает театру — руководитель группы «Ковчег» Ольга Арефьева. Мой поклон!
— Здрасьте.
— Обровец Алексей зовут меня, это программа «Ночью можно». И это значит, что мы начинаем наше ночное общение (говорит с придыханием и шевелит пальцами перед лицом)… Простите меня, что я, вот, наверно, уже сделал так, что вам некомфортно…
— Почему?
— Ну, потому что, знаете, когда человек неадекватно себя ведёт, это всегда как-то странно.
— Кто из нас?
— Мне кажется, что я абсолютно неадекватен, я обычно не такой.
— Это очень хорошее чувство (смеётся), оно очень помогает в жизни.
— А как?
— Ну вот берёшь и ведёшь себя неадекватно.
— А кому это помогает? Вот я абсолютно уверен в том, что люди, которые ведут себя неадекватно, они в состоянии дискомфорта находятся сами и других ещё вгоняют в это состояние.
— Большой вопрос. На самом деле, это большой дар — быть спонтанным, быть непосредственным и в этом есть высшая адекватность, хотя многих это смущает.
— А вы как раз именно это преподаёте — правильно я понимаю?
— Ну, скажем, этим мы занимаемся, потому что, чтобы это преподавать, надо в совершенстве этим владеть. А мы занимаемся этим совместно с группой. Понятно, что я умею лучше, чем другие кое-чего, но в основном это связано со сценой.
— А чего вы умеете такого?
— (смеётся)…
— Ну вот то, что у вас великолепный голос и то, что вы играете очень хорошую музыку, — это, в принципе, все знают, потому что группа «Ковчег», десять дисков, тыща лет на сцене…
— Двенадцать что ли…
— …это, конечно…
— А я уже забыла, кстати, сколько у нас дисков.
— Ну стопка такая (разводит руки).
— Ну уже больше, чем десять, наверно как минимум одиннадцать (смеётся), а может быть двенадцать.
— А что вы такое умеете?
— (пожимает плечами) А что ВЫ такое умеете? (смеётся) А что у вас есть? Давайте меняться!
— Нет, вы сказали «что-то я умею лучше», а вот что вы такое умеете?
— Ну, это вопрос, чем мы занимаемся, что ли? Или как? «Умеете» — тоже это как-то обязывает. Я сейчас скажу, что я умею, и как будто памятник себе поставлю.
— Отлично! Отлично.
— А памятник — зачем мне памятник? Я хочу быть живой.
— «Зачем мне орден, я согласен на медаль!» — помните, Тёркин?
— Ну да. Я хотела бы представлять из себя нечто живое.
— Скажите, а что у вас в графинчике — вот у вас такой маленький?..
— Ну, чай конечно. С сахаром.
— С лимоном?
— С лимоном, не видно?
— Ну вот вы так прикрыли, что конечно лимон там не видно.
У нас в гостях Ольга Арефьева, дамы и господа, и свои вопросы направляйте по телефону 7401685, код Москвы 495, мы действительно в прямом эфире, вы можете это проверить, и задавайте, пожалуйста, артисту вопросы. Я мешать вам не буду. Или можете стучаться к нам через Интернет по аське, номер очень простой: три тройки, пятёрка, четыре четвёрки, пятёрка.
— Оценки все: хорошие, плохие, хорошие.
— Э… А почему…
— Три тройки, пятёрка…
— Да, да-да, действительно, у нас вообще школьная такая история тут… (хихикает) Скажите, а вы вот заговорили об оценках — вы боитесь, что вас оценивать будут?
— Ну как — меня всю жизнь оценивают.
— А это приятно или не очень?
— Это обязывает. То есть ты постоянно с таким ветром. Ты не просто стоишь, а на тебя дует ветер — ветер человеческих мнений. И ты, получается, считаться с этим должен. Потому что если ты не считаешься, то тебя сбивает с ног. То есть находишь какую-то точку равновесия, при которой ты всё-таки сам решаешь, каким ты являешься. Хотя очень интересно всё это, и мир — он даёт непрерывную обратную связь, а ты потом решаешь, что для тебя важно, что нет. Интересно может быть всё.
(раздаётся звук аськи) Это что, кому прислали?
— Это из Интернета к нам стучатся.
— Так и будет сейчас куковать у нас аська?
— Да… (читает вопрос с монитора) «Скажите, читали ли вы в метро Дэвида Гейна?»
— Не читала. Наверно девушка какая-нибудь похожая на меня ехала в метро? Сегодня, да? (смеётся)
— Трудно сказать, да.
— Сегодня читала Влада Лебедько.
— А это кто? Я не знаю, кто это.
— Ну, такой человек, написал книжку «Хроники российской саньясы».
— Вот это тоже я не знаю, что такое.
— Ну, не важно.
— Сегодня у нас, действительно, школьный такой эфир, сегодня я получаю двойку.
— Да ладно, зачем всё время… Невозможно же знать всё. Невозможно уметь всё. Ведущий должен уметь вести — это у вас получается.
— Ну как это невозможно? Как это возможно? Возможно-невозможно…
— Хотя меня конечно поражают какие-то фантастически эрудированные люди, которые с огромной скоростью сыплют именами, фактами, цифрами, и мне просто страшно рядом с ними становится.
— А мне кажется, они просто чувства скрывают свои таким образом. Потому что можно же быть очень умным и можно, там, фактами действительно сыпать…
— И, главное, другой человек рядом будет чувствовать себя растерянным и каким-то мелким.
— Ну и будет себя чувствовать, да, грязью на сапогах…
— А от этого не зависит — от того, сколько ты всего помнишь, не зависит.
— Как-то серьёзно так на всё это… то есть так, прямо… Я впитываю. Я впитываю!
Скажите, а вы умеете быть счастливой?
— Вопрос на засыпку: что такое счастье — в ответ вам задам вопрос.
— Ну это скорей я вас хотел спросить.
— Эх, а я опередила!
— Что для вас, да, счастье? Для меня-то счастье — чтобы не быть голодным.
— Замечательно.
— Вы же — ну, посмотрите на меня… Ну и чтобы была, наверно, немножко любовь. Чтобы она как-то светилась изнутри. Если она изнутри светится, значит, счастье есть. А если она начинает угасать, то наверно, счастья нет.
— Ну что ж, первый пункт физический, второй — где-то даже уже духовный. Или какой-то ещё. Ну что ж, два пункта.
— А у вас их больше?
— Ну это немножко вообще другое, можно путать счастье со спокойствием, с удовольствием…
— Да, для многих спокойствие — это счастье.
— …с радостью, с хорошим настроением. Но счастье — это нечто более, по-моему, труднодостижимое и высокое. Это духовное состояние, которое является такой персональной наградой духа за какой-то правильно сделанный шаг сию секунду. И оно недолговечно, то есть в принципе оно — такая веха: ты сейчас абсолютно правильно сделал большую вещь. Дальше опять начинай работать. Всё из одних плюшек не состоит.
— То есть наша жизнь — зебра, она состоит из счастья и несчастья?
— Нет, она состоит из работы, из множества действий, из множества решений.
— Но счастье как результат — то есть если белая полоска, это значит…
— Это не результат, это побочная такая штука, которая показывает, что ты правильно идёшь. И оно, бывает, прозвучит, как музыка. Состоится. А непрерывное счастье — ну я не знаю, тогда это не счастье, может быть это то самое — не быть голодным. Можно непрерывно не быть голодным. (пауза) Ну не важно.
— У вас так глаза заблестели — я просто любуюсь, простите.
— Это чай действует, с сахаром.
— А, понятно. (читает с монитора) «Приветствую на телеканале «Rambler» в программе «Ночью можно». Какие вам артисты…» так, тра-та-та… Не все буквы вижу.
— А которые не знаю — пропускаю.
— А, вот! Юра с полуострова Таймыр это нам пишет.
— У-у! Правда?
— Да. Спрашивает, какие вам артисты нравятся, которые сейчас на сцене, и вот, в частности, как вы относитесь к Диме Билану.
— (со вздохом) Ой… «Принцесса была настолько невинна, что в её присутствии можно было говорить совершенно ужасные вещи». (смеются)
— Браво, браво!
— Незнакомые слова она пропускала. Это незнакомые слова.
— Вы не знаете, кто такой Дима Билан, да?
— Ну, я слышала имя, но я не смотрю телевизор, правда, мне некогда.
— Правда? Вот только из-за того, что времени нет?..
— Да, уже очень давно, я очень отстала, я очень дремучий человек.
— Только из-за того, что времени нет?
— Ну, скажем, у меня его не то, чтобы нет — оно у меня есть на что-то другое. Мы делаем выбор: смотреть в ящик или не смотреть. Я, правда, смотрю в другой ящик — я смотрю в компьютер.
— Постоянно, наверно?
— Ну нет, не постоянно, но вообще надо бы поменьше.
— Я, кстати, видел ваш ЖЖ. Вы же, причём уже с лета…
— Здорово! Только по-русски скажите, а то кто-нибудь подумает что-нибудь не то. У кого нет ЖЖ. Или у кого он слишком… э… маленький! (смеются)
— (разъяснительным тоном) Дневник в Интернете есть у Ольги Арефьевой. olga-arefieva.livejournal.com — я прям сдаю вас нашим начинающим интернетчикам. Так что если вам нечего почитать, прямо сейчас открывайте интернет. Пока будет реклама, вы сможете очень хорошо почитать чувства, там, эмоции. Как раз найдёте фамилии артистов, которые Ольге нравятся. Ну а сейчас действительно реклама, сбегайте к холодильнику, не смотрите три минуты в телевизор, пусть глаза отдохнут.
(идёт реклама)
— Это снова программа «Ночью можно». Надеюсь, что вы пережили этот блок рекламы. Ольга Арефьева у нас сегодня в гостях и группа «Ковчег»…
— Не присутствует здесь.
— Ну, группа «Ковчег» — она присутствует, но она прозрачная сегодня — да, так ребята сидят, смотрят.
— Я всегда одна хожу по эфирам.
— Правда? А вам стыдно за мужчин за ваших?
— Нет, почему стыдно? Просто эта такая повинность — ходить по эфирам. Они другие вещи делают.
— Вам неприятно?
— Ходить по эфирам? Да нет, ну почему…
— Терпеть издевательства, камерой вечно тыкают…
— Да, вот камерой не люблю, когда тыкают.
— А большая разница вообще — поскольку Ольга Арефьева занимается сейчас театром активно — большая разница между телевидением и театром? На ваш взгляд, поскольку вы изнутри видите ситуацию.
— Это вообще абсолютно разные вещи. Даже говорить о разнице нельзя, потому что это просто два разных действия: в огороде бузина, в Киеве дядька.
— Ха. А я вот почему спрашиваю — потому что суть нашей передачи, в принципе, чтобы показать человека настоящего, такого, какой он есть. И я читал же про ваши… Да, это фраза такая, её надо обязательно говорить: «Я читал в интернете»…
— А сейчас все журналисты читают в Интернете. Приходишь — и я прям вижу, что они прочитали…
— И вы прям знаете, где, знаете, на каком сайте…
— Знаю, где, знаю, когда, да…
— …кто сказал, степень правдивости…
— Не, ну в смысле — на нашем сайте. То есть перед встречей со мной журналисты обычно залазят на наш сайт и там что-то читают. А потом начинают это цитировать.
— Ну, вот вы же проводите семинары и учите людей быть естественными и открытыми. Это же правда? В том числе в театре?
— Ну, даже не знаю, вот учу ли я… учу ли я, во-первых, чему-то их, и во-вторых…
— У вас такой философский подход.
— …вот эта естественность-открытость — это побочное следствие, которое может возникнуть. В принципе мы учимся разным творческим возможностям, всем одновременно притом, которые в человеке — по идее, по-хорошему — должны были развиваться с детского сада. Тому, чему я учу, хорошо бы всю страну учить в детском саду. Но так как у нас с образованием кранты — и со школой, и с детским садом — всё это сплошное насилие над детьми, всё это сплошная дисциплина, сиди — не высовывайся, молчи — не кричи, не пой — не пляши, веди себя прилично, изучай, там, — раньше мы изучали марксизм-ленинизм, Ленина, обществоведение, всякую фигню — сейчас там тоже чего-то изучают, включая православие — точно так же, насильственно…
— А православие — это фигня, да?
— Да не фигня, просто нельзя насильственно это делать, это же выбор души человека. Ну вот. А на самом деле, что должен уметь человек, на мой взгляд? Он должен абсолютно легко петь, танцевать, говорить, что-то делать — ну, правда, этим мы не занимаемся — ну в смысле мастерить, это такая скорее побочная…
— Руками что-то, да?
— Да. Рисовать…
— Вообще для современного человека это же проблема, у всех у нас руки как-то не с той стороны… Мы же компьютер там, руль — и всё.
— Вообще люди приходят… Тело — их тело! — оно не их тело. Оно кривое, косое, горбатое, волочится где-то там сбоку. Да я сама такая. Дело в том, что я такое же детство пережила, и этот огромный путь, по которому я, собственно говоря, иду и веду за собой людей, он мог бы быть пройден в детстве очень легко. Со взрослыми всё в сто раз труднее. Если человека в детстве не научили петь… А его даже не надо учить — в деревне раньше все пели, вся деревня пела. Все красивые, девки, мужики — все поют… Даже нет такого понятия, что человек не умеет. Ну, в голову людям не приходит! Это всасывается с молоком матери. Сейчас этого нет, потому что люди сидят, смотрят телевизор, ходят в школу…
— Ну, люди, во-первых, сидят в одном доме, в своих кубиках каких-то, и офисные помещения такие же, и квартиры все.
— Да, и навыков элементарных нет у людей. Притом у людей не то что каких-то там забытых обществом, из детдомов, — нет у людей достаточно взрослых, состоятельных, имеющих работу, красивых, — нет навыков просто ничего. И это всё в итоге можно вынести на сцену в каком-то там лучшем своём, высшем проявлении, но в принципе начинается всё с азов: как ощущать своё тело, как двигаться, что вообще мы можем, как издавать звук. Приходят люди, хотят учиться петь, а они даже не могут просто в принципе попасть в ноту! Ну как мне с ними заниматься пением? Они могут издать звук «а-а» (показывает хилый задохлый звук) — и это уже работа психолога, психотерапевта…
— Или на ногу действительно наступить, он тогда: «А-а-а!» (карикатурно показывает оперный голос) — и сразу всё и хорошо.
— (смеётся) Да, да, есть такая техника: сзади схватить, чтобы человек завизжал, верхнюю ноту он слышит.
Вот, в общем это фактически исправление вывихов общества. Я не учу ничему такому вот сверхъестественному. Но все на это смотрят как на сверхъестественное. Как это так — можно, оказывается, двигаться! У людей такое счастье от самого осознания, что руки-ноги — их можно использовать, что тело можно использовать, что оно имеет объём, что в пространстве есть точки, и можно размещать его. Точно так же, как картина — мы размещаем пятна на ней каким-то образом, или объекты, и получается гармонично или не гармонично. Точно так же в перфомансе люди размещают себя в пространстве. Это в принципе уже достаточно мистическое действие. Все в этот момент начинают впадать в какой-то транс. Это называется перфоманс, переводится — «представление». То есть мы становимся объектом, эстетически интересным. Сам человек себе говорит: «Сейчас я буду эстетически интересным объектом» и начинает действовать, исходя из этого. Получаются целые жанры искусства, отрасли, которыми совершенно необязательно заниматься на сцене, можно заниматься для себя, получать огромное удовольствие. Можно на сцене в итоге.
— Интересно, как сделать так, чтобы моя внутренняя эстетика, когда я самовыражаюсь, допустим я согласился с собой, что я начинаю двигаться, — чтобы она начала с чужой тоже как-то гармонировать?
— На самом деле это очень легко. Когда мы не натыкаемся на жёсткие искажения — «вот не могу и всё, не пойду!» — когда этого нету, когда в принципе человек готов тебе сейчас хоть на люстру залезть, хоть под кровать заползти, хоть встать, хоть сесть, хоть лечь — просто нет таких тормозов глупых — с этого момента очень всё легко. А до этого момента — работа психотерапевта. В принципе, я бы не хотела этим заниматься.
— Но приходится?
— Не то что приходится… Я работаю с нормальными людьми, со здоровыми, но…
— Которые считают себя здоровыми…
— …все здоровые люди у нас на самом деле хорошо отформатированы. Границы мы ставим себе сами, мы себе создаём клетку и говорим «Ой»… Нет, это даже не мы, это в детстве — ну часто такое — наносят человеку травму, говорят: «Замолчи!», «Заткнись! Я хочу, чтоб тишина была в доме!». Ребёнок боится плакать, боится смеяться, потом он боится говорить, потом он боится выражать свои чувства, потом он боится любить, потом он не испытывает оргазма, и так далее, и так далее, и так далее. Потом он не может творчеством заниматься. Всё это надо развинчивать с того родителя, который сказал ему «Заткнись!».
— И это возможно?
— Ну, в общем, это очень хлопотно.
— И тем не менее, вам удаётся?
— Ну как… Мы всё-таки занимаемся искусством, и всё-таки со здоровыми людьми.
— Но вы видите в итоге же результат?
— Удаётся, да.
— Вот это самое главное же.
— Ну да. Но не сразу. Не очень-то легко.
— У нас в гостях Ольга Арефьева. Я, конечно, уже погружаюсь в мысль, поэтому совершенно не понимаю, что я должен сейчас сделать. По-моему, я должен телефон назвать. 7401685 — телефон прямого эфира, код Москвы 495, если у вас есть вопросы, а я уверен, что они у вас появились, потому что у меня сейчас, как минимум, есть сто, и я не знаю, с какого начать. Поучаствуйте, может быть, спасите меня своим вопросом.
— Предлагаю попроще, а то мы заглубились в психотерапию телесно-ориентированную, а есть масса других тем.
— О чём вы хотите поговорить?
— Да не знаю. Это вы хотите!
— Я вам сейчас задам тогда из Интернета несколько вопросов. Юра пишет: «Клипы помимо «Оборотня» есть у вас? И где можно взять посмотреть» Это Юра с полуострова Таймыр.
— Юра, я в восторге. Вы видели именно «Оборотень», который клипом-то не является. Меня это не может не радовать. А может, кстати, мы сегодня покажем его?
— Мы можем сейчас прямо показать клип, да.
— Да, мы правда что-то вообще про него забыли, потому что я его клипом не считаю. А мы выбирали там какие-то другие. В общем, если нам сейчас могут это включить показать, то давайте, правда, посмотрим.
— Вот мы сейчас посмотри клип, потом будет реклама, к сожалению.
— Я не знаю, может это будет не «Оборотень», да?
— Ну мы другой какой-нибудь посмотрим, да, не «Оборотень»?..
— В общем, полно других клипов — именно клипов, а «Оборотень» — это нарезка из спектакля.
— Вот мы можем с «Бабочкой» показать.
— Давайте чё-нить покажем.
— Поехали?
— Юре с Таймыра покажем клип с «Бабочкой».
— Клип мотор, ха-ха-ха!
[Показывают клип «Куколка-бабочка»]
— Не хочется, честно, перебивать. Мы тут заговорили пока о театре, о спектакле. Это ж спектакль называется KALIMBA? Или театр называется KALIMBA? А что такое «калимба» вообще?
— Калимба-малимба… Это такое сакральное слово, которое ничего не обозначает. На самом деле, обозначает, это инструмент музыкальный африканский. Такая штучка меленькая, она тум-тум, пум-пум (показывает жестами). Мы ещё услышим её звуки сегодня. Вначале у нас так спектакль назывался, а потом группа стала так называться.
— Ольга Арефьева, кстати, у нас в гостях, если вдруг вы не узнали её в лицо, вам должно быть стыдно, конечно.
— Да ладно, откуда они знают моё лицо?
— Как откуда? Мы же…
— Меня по телевизору не показывают.
— А я, кстати, видел… Во-первых, я был у вас на концерте даже однажды, лет пять назад…
— Йесс
— …и — почему, я видел ваш клип какой-то по телевизору!
— Ну, хорошо. Сегодня покажем, ещё кто-нибудь увидит, а потом станет ведущим и через десять лет мне расскажет об этом. (смеётся)
— 7401685 — телефон прямого эфира, которую я готов даже во сне произносить, код Москвы 495, поднимайте трубку, дозванивайтесь.
— А вот то что было там 555, 33, 22?
— А это аська. Три тройки, пятёрка, четыре четвёрки, пятёрка. Это мои оценки за девятый класс.
— (пародирует) «333, 222. Если у вас в доме завелось привидение — звоните!» (смеётся)
— А можно я вас порасспрашиваю про… Вот, кстати, Дэт спрашивает, можно ли попросить Ольгу Арефьеву спеть в прямом эфире (зрителям). И вы думаете, что я до сих пор не попросил?!
— Мы тут долго ругались, потому что для меня это было неожиданностью.
— Не, ну дело в том, что гримёр уже поработал над моим лицом. Все последствия нашей беседы о том, будет ли Ольга петь у нас в гостях…
— Несколько синяков, в смысле, и отпечатки пощёчины?..
— …а ещё ж да — она же с директором пришла, поэтому там директор добавил ещё пару раз… Но в итоге споёте песенку из спектакля?
— Ну мы споём… Только не «из спектакля» — не путайте, а то сейчас легенд насоздаём.
— А легенд уже — ну, куча!
— Да, вот вы мне сейчас рассказали, что KALIMBA — это первая группа, в которой я играла. Вы мне льстите!
— Да, да, да! Я в одном месте прочитал, что KALIMBA — это первая группа, которую создала Ольга Арефьева, только закончив университет.
— Запишите срочно и зачеркните после этого! (смеётся) Этого не было. «Ковчег» моя группа называется — для тех, кто не знает. Вот. Да, так что мы хотели, насчёт песни?
— Нет, мы уже решили, что песню вы споёте. А расскажите про спектакль в двух словах? Там же обнажёнка, да? Обнажёнка, обнажёнка! (делает похотливые жесты)
— Ну давайте не буду рассказывать.
— Почему? После нашей рекламы-то…
— Пусть посмотрят. У нас на сайте www.ark.ru можно скачать нарезку из спектакля, причём положенную на песню, что и дало повод человеку сейчас по аське назвать это клипом. И там, в принципе, самые ключевые моменты все есть, и ключевые картинки, и сцены.
— А я предлагаю сейчас кусочек посмотреть.
— Посмотреть? А, ну мы договорились, что мы посмотрим не из спектакля, а это такие добавленные бонусы…
— Вот, это же отлично!
— …вашей редакторше очень понравился про самца мужика. Давайте, включайте! Это уже сейчас мы делали так называемые «бяки» — сценки, идеи, сюжеты, уже бессвязные, не целый спектакль, а наборы таких сценочек, и парочку-троечку мы положили на диск со спектаклем KALIMBA. Всё это я говорю, пока включают. Давайте включать.
— Не, ещё включат. Нет, я хочу, чтобы вы сначала рассказали, почему мужчина всё-таки — это зверь, а не человек.
— Ой, Господи!..
— Зовите меня Алексей.
— (смеётся) Надо вначале посмотреть на это всё. Вот здесь мы, кстати применяем одну из техник, которую учим на тренинге. Изучаем. Тренируем. Это техника бреда. Техника спонтанного и очень креативно, творчески насыщенного монолога. Человек после определённой тренировки, после определённой раскачки речевого центра обучается способности…
— Речевого центра? То есть надо найти свой центр, потом речевой центр…
— Да, и потом его раскачать. Он обучается способности, умению неподготовленно непрерывно спонтанно бредить.
— Вот мне этого не хватает очень сильно.
— Ну вам это не пригодится в эфире в частности…
— Почему?
— Потому что одно из главных правил этого бреда — что мы непрерывно ломаем логику, и ломаем по-разному: можно через предложение, можно через словосочетание, можно через слово…
— А вы можете пример привести?
— Когда на свете ещё не было ёжиков, у стульев было только по две ноги. Несколько из них заключили между собой арифметическую задачу: сколько носов будет у Джона Леннона, если он выпьет кролика только в пятницу, зашнуровав свою сороконожку. Ну например.
— Класс! А долго вы так можете?
— Ну, бесконечно.
— О, круто! Что ж мы полчаса потеряли времени!
— (cмеётся) Мы периодически этим занимаемся. У меня на тренинге есть несколько людей, которые просто звёзды бреда. И я даже вот… Не я брежу лучше всех!
— А дадите телефончик?
— (смеётся) Ну вот, например, Лена, которую мы сейчас посмотрим, она у нас блистательно бредит, и ещё есть несколько человек: Маша, Аня, Лёша, и периодически у нас уже такие бдения: мы собираемся с диктофоном, на какой-нибудь лавочке садимся, после тренинга идём и не можем разойтись. Это счастливый момент, которого мы ждём. Мы собираемся, начинаем бредить…
— Когда можно наконец-то побредить…
— …с диктофоном, и я вчера сидела, слушала это на диктофоне и периодически — просто нет другого слова — ржала в голос… (смеётся)
— Слушайте, а бред под допингом вообще вы практиковали?
— Нет, не практиковали, это бессмысленно. Вообще, любые творческие действия не надо делать под допингами, ни физические, ни психические. У человека всё это делается абсолютно легко в нормальном состоянии. То есть не в нормальном — мы вводим себя, понятно, в некое состояние, но не надо для этого никаких, ни в коем случае.
— В общем, аскорбинка не нужна. Стало быть, ваш спектакль — это чистое творчество?
— Ну спектакль — это спектакль, да, это чистое творчество. В смысле вы хотели сказать импровизация…
— И сейчас мы какие-то незаметные сцены посмотрим, незамеченные?
— Сценка, которую мы сейчас посмотри — это не спектакль, это из «бяк». Правда, на выступлении она не бредит. Это я запомнила её бред. Я его сидела записывала просто за ней, и потом уже из этого придумала сценку, и ей пришлось учить это, и она от этого страшно страдала, ругалась, материлась…
— Собственный бред надо запомнить, ха-ха!..
— …психовала, потому что запомнить, оказывается, гораздо труднее, чем тут же набредить другого нового.
— Ну странно, мне кажется, что собственный бред можно запомнить нормально, легко. Вот чужой бред — вобще нереально.
— Да нет, запоминаются какие-то высшие пилотажи, высшие достижения. Так-то, конечно, это мусорный ветер, но что-то из этого — это литература уже, это уже поэзия. С этого начинается, и высшие достижения нашего бреда я, честно говоря, собираю, коллекционирую, записываю и, может быть, даже книжку сделаю со временем.
— Может быть, вы как-нибудь поделитесь этим делом.
— Хорошо.
— Но давайте посмотрим.
Показывают сценку про самца мужика с DVD KALIMBA
— Ольга Арефьева у нас в гостях, руководитель группы «Ковчег». А также руководитель… я так понимаю, что вы же руководитель спектакля-то вот этого, и вообще театра, и вот этих вот людей, которые несут бред, и вот этих вот мужиков, которых надо кормить мужской едой?
— Ну, в какой-то степени.
— Класс! Вообще мне понравилось: то есть любая женщина, которая нормально зарабатывает, может позволить себе содержать мужика, кормить его три раза в день здоровой мужской едой…
— Ну, скажем так… Это бред, это бред — вы понимаете? Но когда человек бредит, он очень часто выбалтывает все свои…
— желания…
— …ну, скажем так: особенности.
— А как эту девушку зовут?
— Лена её зовут.
— Лена… То есть она так это…
— Она у нас по совместительству веб-мастер.
— А-а! У! Вот откуда ненависть к мужчинам, понятно.
— Мы с ней часто когда где-нибудь ходим, к ней подходят люди и говорят: «Скажите, а вы не пели с Ольгой Арефьевой?» Или, там «не выступали?» Я стою при этом рядом (смеётся), а обращаются к ней, она почему-то более узнаётся.
— Вот это да. А вас, кстати, вот это не задевает?
— Да нет, наоборот, я всегда скрываюсь же, как партизан.
— Потому что вы создаёте впечатление… Несмотря на то, что все, с кем я знаком, очень хорошо знакомы с вашим творчеством и — как так, с одной стороны, у вас куча дисков, у вас известная на всю страну группа, а при этом вас не очень узнают. Наверняка это должно поджимать как-то?
— Наоборот, я учусь этому — чтобы меня не узнавали.
— То есть у вас какая-то своя техника?
— Ну, такая техника невидимости определённая есть.
— А так удобнее?
— Удобнее, конечно. Мне нравится жить человеческую жизнь. Мне нравится быть с людьми, там, где они есть. И я терпеть не могу, честно говоря, когда меня узнают, начинают ко мне приставать, потому что у людей фантазия очень убогая: у них всегда первый пункт — это автограф, второй пункт — с вами сфотографироваться. На эти две вещи я всегда отвечаю нет, и тогда всегда один и тот же ответ: «Ну почему-у, ну пожа-алуйста, ну только нам, только раз!» И вот это всё у меня было в жизни примерно тысячу миллионов раз. Я так это не перевариваю… А когда я такой же человек, как и все, с незнакомым, например, человеком, или в каких-то других хоть обстоятельствах, когда человек сбит с вот этих тупых рельсов, можно очень интересно пообщаться, и совершенно на другие темы, и на очень интересные.
— А что вот надо сказать? Допустим, я узнал вас на улице, что вам надо сказать, что произнести?
— Ничего не надо сказать. Сделать вид, что вы ничего не заметили. Идти своей дорогой.
— Ну как, а если я хочу общения, если вы мой кумир, что надо сказать, чтобы вы обратили на меня внимание?
— Ну, это самый худший способ со мной познакомиться — подойти и сказать, что вы мой кумир, я хочу общения с вами. Я сразу унесу ноги. (смеётся) Нет. Мне хочется, чтобы человеку была интересна не моя внешняя… мой статус, имя и какие-то штуки — образ, а что у меня внутри. А на внутреннем плане люди — ну, совершенно по-другому общаются. Надо уже забыть давно про имя, про Ольгу Арефьеву и про кумира. Тогда мы можем ещё в чём-то найтись.
— То есть я понял, надо подойти и сказать: «Пойдём в кино!»
— (смеётся)
— «Пойдём в кино!» или, там, «Пойдём бутерброды есть! Здесь вот есть место, там Вася готовит бутерброды!»
— Ну, можно попробовать, да. В принципе, на тренинге я общаюсь с людьми вот так. Они приходят вот с таким (изображает восторженное оцепенение), но я их очень быстро с этого сбиваю, потому что там четыре часа тяжёлой физкультуры, и ты уже забудешь. И когда мы вместе пыхтим, отжимаемся, обливаемся потом, а потом мы уже начинаем делать сложные вещи — для себя, для меня, друг для друга — просто никто уже этого не помнит. Вот тогда мне с ними становится интересно.
— Тогда действительно человеческое общение начинается.
— Ну мне интересно общаться на темы, интересные, опять же, мне — если меня что-то волнует. В данном случае я задаю тему, хотя бывает, что человек со стороны каким-то образом попадёт во что-то новое для меня, ну не знаю. Бывает, всякое бывает.
— Я всегда так пугаюсь, когда вот этот мужчина заглядывает (показывает на мониторы, где демонстрируется клип «Площадь Ногина» ) с монитора в глаза!
— Он спрашивает: «Ты перестала пить коньяк по утрам?»
— (смеётся)
— «Отвечай, да или нет?»
— Я, к сожалению, должен прервать наше человеческое общение сейчас на нечеловеческую абсолютно рекламу, поэтому лучше голову высунуть в форточку и подышать свежим воздухом. Три минуты у вас есть.
(идёт реклама)
— Напоминаю, у нас остаётся буквально пять минут каких-то. И за это время надо успеть спеть.
— Давайте споём.
— Надо успеть… Да можно, можно…
— Можно не петь.
— Можно вобще ничего не успевать. Нет, спеть обязательно, вы что? Народ просит вас.
— Чего просит?
— Просит, чтоб вы спели! Ну как, таким хриплым мужским голосом опять «Чёрный ворон, что ж ты вьёшься над моею головой»…
— Почему же мужским?
— «Ты давай-ка свей себе гнёздышко там где-нибудь в Японии и лети отсюда подальше»
— Может вы споёте? Вы сейчас так хорошо играли на гитаре перед началом.
— Как сказать, это я вас так подзывал, чтобы вы вернулись, вы же сбежали от меня сейчас… Спойте пожалуйста, я прям очень хочу!
— Ну включайте тогда.
— Потому что вы же пели в гримёрке, и я прям вот очень хочу, чтобы это повторилось.
— Ну тогда, пока включается музыка — она уже может в любую секунду заиграть — я тогда расскажу. В этом самом спектакле KALIMBA, которому мы непропорционально много времени сегодня уделили, в конце звучит совершенно волшебная музыка, сыгранная на калимбах.
— На тех самых?
— На тех самых, да. И так эта музыка мне нравилась, и до сих пор нравится, и так у меня в голове это совместилось, что я русскую народную песню, которую поёт Аграфена Глинкина, стала петь на это вот…
— На африканский манер?
— Нет. Ну, под сопровождение вот этой финальной фонограммы. То есть мы долго играли этот спектакль… Ну не долго, мы его девять раз всего сыграли, и меня всегда так пронзала эта музыка, а сейчас я стала на сцене использовать это как подкладку под русскую народную песню. И сейчас хочу это воспроизвести — только вот оно заиграет, и сразу будет.
— Сегодня для наших зрителей это будет колыбельная. Итак, Ольга Арефьева! Я так сейчас как конферансье…
— Я вдруг что-то осипла…
— …объявляю…
(звучит музыка)
— Калимба в кустах. Класс! Такой звук интересный.
[Ольга поёт «Можно познати»]
— Ольга Арефьева у нас в гостях сегодня. Класс! Спасибо большое! Такая красота, особенно с огнём, с этими театральными делами — вот это конечно кайф. Программа «Ночью можно», к сожалению, закончилась. Спасибо вам огромное за эту колыбельную, спасибо вообще за то, что вы пришли и согласились поболтать-пообщаться
— Спасибо вам.
— Ох. Ольга Арефьева. Спасибо большое. А вам всем спокойной ночи.
Расшифровка Лены Калагиной