На перекрестке ваших двух миров

Вечер, крошащийся с карнизов уютными снежными хлопьями, стекающий по секундной стрелке вязкими янтарными каплями, отражающийся причудливыми образами в стенках обезоруженного сознания. Волшебный вечер.
И вот, казалось бы, чистой воды магия. А значит должно бы хотеться разделить ее с самыми важными, с теми, с кем смыкаешь створки ладоней и переплетаешь податливые пальцы, но… почему-то не хочется. Это что-то слишком интимное и сокровенное, опыт, который хочется проживать именно в одиночку.
Это как раздеваться, но снимая при этом не одежду, а наслоения одинаковых серых будней, всех иллюзий, стереотипов, все виды шор, зажимов и доспехи душевной брони, так называемую «взрослость», чтобы остаться легким, парящим, простым и готовым заполняться чем-то новым, манящим на неведомые ранее глубины, и уже знакомым до боли, опыт, который ты уже ни единожды проживал, а поэтому представляешь чего ждать.
И в итоге всегда оказываешься неготовым.
Она появляется на сцене так просто, словно это можно с легкостью повторять три раза на дню. Словно календарь не прошел за это время 365 размашистых шагов, и ты вместе с ним.
И пока другие внимают звуку, зачарованно изучают летящие пальцы, перебирающие струны, и первые слова песен (а по сути заклинаний), ты с жадностью всматриваешься в ее глаза (Она близко!). Потому что там, за ними, начинается совсем другая реальность. Ты хорошо ее помнишь, но не в силах повторить этот фокус в одиночку. И когда удается пересечься с этим взглядом на перекрестке ваших двух миров, когда он лукаво-манко, женственно и невзначай проходится по кончикам твоих ресниц, и ее лицо на долю секунды озаряет эта ее фирменная улыбка Будды, вот тогда начинается настоящая магия…
«Приблизь свой рукав!» – вкрадчиво поет тебе она на мотив любимой ирландской песни, и это вызывает внутри волны странной чувственной дрожи, хотя, казалось бы, куда уж невиннее? И где-то в глубине сознания всплывает любимое у Парнок: «И тихонько, чтоб Вы не заметили, я погладила Ваш рукав».
А ты сидишь и также незаметно пытаешься впитать ее всю через сетчатку, биение крови и все доступные человеку органы чувств, при этом не слишком упорствуя, чтоб ненароком не ударить ее этой внутренней, по-детски жадной волной: «Дайте! Моё! Хочу…», и не разрушить магический купол, сплетенный ее голосом этим вечером и накрывший целый зал, да и вероятно всю эту улицу.
А голос льется.
И пальцы плетут все новые диковинные миры.
Большинство строчек ты слышишь впервые и образы накрывают тебя с головой, убаюкивают, ворожат, тревожат и кружат вокруг, как редкие бабочки, и внимательно изучаешь каждую, а некоторых аккуратно выхватываешь из общего разноцветно мелькающего потока и забираешь в свою кладовую сердца. Каких-то, чтобы врачевать душевные раны, других, чтобы превращать в стихотворные строчки, а некоторых – просто по любви.
И из этого хоровода слов, с самой бездонной глубины сознания внезапно поднимается и расправляет огромный хвост:

«И в каждом спетом ей «киты»,
Мне четко слышалось и ты…».

После многоточия подставить по желанию «уже умирала однажды», «уже когда-то плавала на этой глубине», «уже проживала этот вечер», «уже была китом в прошлой жизни» или самые обычные человеческие: уже оплакивала и баюкала свои глупые, земные печали про не то, не с теми, не о том…

И да, продолжению, конечно быть… вероятно в стихах.
Но чуть позже.
Когда улягутся волны и успокоится внутреннее, разбереженное ее песнями, море и сердце.
Киты не умирают насовсем.

С восхищением и благодарностью
из зас–Неженного города N
22 декабря 2018 года

Irene Albret