Ольга Арефьева по дороге в нирвану заехала в Воронеж.
То, что Ольга Арефьева умеет издавать ультразвуки и может свободно общаться с дельфинами – общеизвестный факт. То, что своим горловым пением она может изгонять тибетских бесов – тоже не нуждается в подтверждении. Рассказать о прошедшем в четверг в «Ста ручьях» концерте дуэта Арефьевой и Акимова, не злоупотребляя превосходными степенями прилагательных, практически невозможно. Поэтому о событийной части – скороговоркой: вместе с заминками и антрактом концерт продолжался почти три часа, программа рождалась в импровизации, исходя из того, что «старые песни уже надоели, а старые я еще не выучила» (впрочем, и тех и других оказалось в изобилии), ценители сильного и богатого вокала метали икру прямо на танцпол и пять раз Ольгу вызывали на бис. И, разумеется, нельзя не наговорить комплиментов Петру Акимову – и за виртуозную игру, и за сценическое мастерство. В его руках респектабельная европейская виолончель работала целым оркестром этническим инструментов – китайских и славянских, цыганских и греческих, а то и вовсе в щепу из зарисовки советского натуралиста «Медведь-музыкант».
Однако сама Арефьева притягивает 100 % внимания с момента появления на сцене. Ее изящество и неотмирность толкают к сравнению с эльфами, но для эльфийки она чересчур смертна. Можно сказать, что ее образ – это апофеоз смертности: слишком мгновенная, идущая по очень тонкой проволоке. Большинство ее песен именно об этом – об ужасе и удали живущего одним мгновением, о том, как мы умудряемся замусоривать даже лучшие и высшие моменты своей жизни, уникальное «здесь и сейчас», которое, может быть, исчезнет навсегда, а может, наоборот, останется в вечности ВОТ ТАКИМ. Похоже, она уже притерпелась к этому балансированию, ее отношения с падением приобрели привычный, почти семейный характер: если в одном случае — «Господин мой Смерть», то в другом – «моя смерть – парад-алле…» На образ регулярно и не без вкуса умирающей работал хорошо выставленный свет на сцене: то по лицу певицы расплывалось кровавое пятно, но начала серебриться сединой рыжая грива, то вся фигура целиком размывалась в синеватой дымке, как будто Ольга прямо посреди песни собиралась уйти в Бардо.
Кстати, при том, что я люблю песни Арефьевой, я никогда не считал ее хорошим текстовиком: ее «веселые» песни строятся на довольно простом переигрывании известных кругу ее поклонников идиом (тут вне конкуренции, конечно, «любимый не выводи…меня из себя…себя из меня…), а «грузовые» (как она выражается, «волшебные») погребают слушателя под грузом сложенных в штабель архетипов. С книгами так тоже часто бывает – написано вроде бы неважно, но в целом – шедевр.
У Арефьевой очень необычная манера общения с залом. Если исполнители, которые отдаются залу (как описывала Дженис Джоплин, «словно занимаешься любовью с тысячами людей одновременно»), есть подавляющие публику (таким, по отзывам, был Егор Летов), есть крепкие профессионалы, честно отрабатывающие свою программу, но избегающие энергетического контакта с залом – тяжело это и вредно, и можно получить инфаркт прямо на сцене. Ольга, очевидно, всерьез выкладывается на концерте – но делает это не для публики.
Насколько можно понять, конкретная аудитория для нее – контактная пластина какого-то другого, более значимого слушателя и собеседника. Кто этот слушатель, сказать трудно: Арефьева всегда избегала конкретизации своих метафизических взглядов, в разные периоды ее записывали к себе и растафариане, и православные, и буддисты. Кстати, недавно она с большим сочувствием отзывалась о тибетских ламах, которые «держат космическую оборону Земли» или что-то в этом роде. Возможно, некоторую ясность внесет книга «Смерть и приключение Ефросиньи Прекрасной» (опять «смерть»-!), которую я приобрел на концерте, но еще не открывал, но, надежды мало. Вероятно, когда Ольга таки доберется до своего невидимого собеседника, то оставит нам записку вроде «мир ловил меня, но не поймал».
Каждую песню Арефьева заканчивает сардонической ассиметричной усмешкой. Только к завершению концерта восторженным фанатам удалось добиться капельки искреннего внимания к себе. Сравнение, которое пришло мне в голову по этому поводу: стоит девушка на остановке, ждет трамвая. Она немного торопится туда, куда едет, она думает о том, что ей предстоит, а трамвая все нет. В это время к ней подходит мужчина и заводит разговор. Он не груб, симпатичен, причин его отшивать нет, да и все равно, как уже было сказано, ехать пока не на чем, почему бы не поговорить? Но все равно заметно, при всей доброжелательности, в каждой реплике ощущается неловкость. Все хорошо, но – отвлекает, мешает, не ко времени, не сейчас, не надо… Вот так и Арефьева с нами. Она – где-то в пути. Пение – одно из ее средств передвижения. А мы просто оказались рядом на остановке. И каждый пошел своею дорогой, а поезд пошел по маршруту «Сансара-Нирвана (транзит)».