Бывает так
Бывает так, что ждешь любимого артиста. Сверяешь календарь, билеты покупаешь. Дождешься и приходишь на концерт. И получаешь все, и полной мерой. Артист красив, и молод, и талантлив. И в меру отстранен и откровенен. И, даже не услышав всех – любимых, уходишь успокоенный – тебе пообещали новое свиданье, опять за деньги, но с другим набором песен. И снова ждешь, и снова предвкушаешь. И даже тянешь лучшую подругу, чтоб вместе насладиться, познакомив, и даришь ей перед концертом книжку парадоксальных едких одностиший.
А на концерте тоже все прекрасно – артист поет, и кто-то подпевает, мы что-то вспоминаем, узнаем, и слышим ее новые работы, и хлопаем тому, что понимаем, и даже без разбора прочим песням.
А после нам является богиня. Иштар, Мария или Мелителе – не важно, но она в артиста входит, и вместе с ней поет, соединившись. А ты сидишь, растерянный, на стуле, и жадно раскрываешь душу чуду, и наполняешь светом чашу сердца, забитую работой и жарою.
Неважно, сколько длилось это чудо. Пусть песни три – и этого довольно. Достаточно, чтобы уйти тихонько и осторожно, чтоб не расплескать подаренное сверху вдохновенье.
Не знаю, будет ли еще нам встреча. Хоть и не важно, по большому счету. Моя душа ее увидела, узнала и прикоснулась – в темном стрёмном баре, среди котов, диванов и граффити, и с громким старым кондиционером.
Я не пытаюсь это описать. Неописуемо, и – значит – бесполезно пытаться рассказать про горний свет нас обнимающий сквозь запах пива. Но помнить буду долго, это точно, в двух метрах сцену, и за монитором – фигурку в черной юбке, черной майке, в перстнях и в безделушных босоножках.
И даже пусть не все там получалось, срывался звук, мешала занавеска, и зритель был слегка неоднозначен – но волшебство пришло и состоялось, и даже тот, кто этого не понял – поймет потом, проснувшись потной ночью и слушая стихающий в ушах мотив услышанной из зала песни, как перевод с небесного на грубый, материальный план вибраций тонких.
Мы учим только то, что нам понятно, и слышим то, на что пригодны уши. Пусть каждый взял лишь то, на что способен, но я благодарю за всех пришедших пропевшую свою нам песню птицу, явившуюся нам в прекрасном теле, которое описывал нам Чехов, давая ему имя Человека.